— Понял, понял, Леонид Дмитриевич. Всё исполню.

Главное, не распустил сопли, когда расстреливались недобитки. Восставшие против народной власти так или иначе заслуживают смерти, зачем разводить бумажные процедуры, созывать трибунал, отмахиваться от ходатаев простить кого-нибудь из «случайно затесавшихся» в дурную компанию у Смольного?

Тем более насилие будет только набирать обороты.

Не желая больше заниматься никакими делами, хоть рабочий день у ответственных персон ненормированный, Седов потащился к себе, там обнаружил перепуганную Еву. При виде любовника она пошевелила тонким носом.

— Плохо чувствую запахи, плакала, нос заложен, но… От тебя разит порохом! Ты стрелял⁈

— Находился в броневике, когда строчили пулемёты. Пропитался, — он попробовал спрятаться за полуправдой, но Евдокию не успокоил.

— Господи боже мой! Столько смертей!

— Я гробы не считаю. Мне больше родильный дом нравится.

— Сердцем чувствую, ты не договариваешь. Стоило ли убивать их всех из-за одного только Крымова?

Седов опустился в кресло за рабочим столом и уронил голову в руки. Женщина нависла над ним, ожидая ответ.

— Не из-за Крымова. Он — битая карта, его тоже могу расстрелять прямо сейчас, заодно с теми, или отпустить, ничто не изменится. А вот если бы Военно-революционный комитет поддался шантажу, нам — конец.

— Седов… Ты — страшный человек!

— Даже не представляешь — насколько страшный, — он поднял голову и откинулся в кресле. — А ещё не знаешь, почему я здесь и для чего. К власти рвутся конченые подонки, однозначно. Тот же Ульянов в компании с Джугашвили уничтожил бы десятки миллионов русских людей только ради единственной бредовой идеи: сжечь Россию, чтоб от неё пожар мировой пролетарской революции распространился на всю планету, а командовать планетой намеревался самозваный вождь мирового пролетариата, тот самый адвокат-неудачник и философ-бездарь, автор опуса «Материализм и эмпириокритицизм». Моя беда в том, что я слишком много знаю и о некоторых вещах рассказать не могу, тем более объяснить природу моего знания.

— Например? — с женской непоследовательностью спросила Ева, начисто игнорируя только что прозвучавшее «рассказать не могу».

Она подвинула стул и присела близко, касаясь коленом руки Седова, жест был не эротической, а скорее товарищеской близости. Больше не нависала обличающим демоном справедливости.

— Например… Ладно, только одно, и больше не спрашивай. В кайзеровской армии воюет один ефрейтор родом из Австро-Венгрии, довольно смело, но звёзд с неба не хватает. Как ты знаешь, Германская империя и её союзники скоро продуют войну, осталось порядка одного года, они не в состоянии выдержать напор объединённых экономик Франции и Британии с колониями, а также США. После войны этот ефрейтор сделает потрясающую политическую карьеру и окажется стократ большим мерзавцем, чем Ульянов. Точнее — не сделает. Я убью его.

— Вещий сон? Астральное видение? Спиритизм?

— Какая наивная! Веришь шарлатанам. Я — другое дело. Немного знаю будущее. Оно ужасно. Пытаюсь предотвратить некоторые особо кошмарные вещи. Если мои методы тебе не по нраву, прости. Иначе невозможно. Порой очень большое зло не победить добром, лишь только меньшим злом, даже если оно тебя шокирует. Так надо!

Спал он один, впервые после переезда в Смольный, Ева прежде всегда находилась рядом, не исключая «красные» революционные дни. Сейчас где-то спряталась, не предупредив где именно.

Утром на срочно созванном совещании Совета народных комиссаров Седов благодарил Фрунзе за помощь в подавлении мятежа и одновременно попенял: почему о контрреволюционном выступлении не было известно заранее.

— Товарищ Каменев, вы у нас министр печати. Нарком то есть. Почему корреспонденты буржуйских листков были на месте казни офицеров немедля, а от нашего «Социалиста России» не видел никого? Что если сегодня в прессе появится одна только клеветническая информация?

— Так слухи уже поползли, товарищ Седов, что и не думали офицеры власть свергать. Только за Крымовым пришли… Как им рот заткнуть?

— А вы не знаете? Сознательные рабочие, возмущённые наветом, разгромили редакцию и типографию, набили морды редакторам и репортёрам, фотографические аппараты частью утопили в Неве, те, что получше, отдали в редакции пролетарских газет. Шевелись! Или найду кого-то решительнее, переманю у левых эсеров. Там желающих начистить рыло или что-то пожечь-взорвать, пусть даже типографию, хоть отбавляй. Военный нарком! Почему штаб гарнизона медлил? Солдаты прибыли к Смольному, только когда милиция уже убирала трупы! Не рассиживаться! Мы — на войне. Германцы помогали большевикам и Ульянову расшатать Россию изнутри, они же всегда придут на помощь тем, кто желает низвергнуть наше народное правительство. Сегодня же мне на стол проект декрета о революционных трибуналах! Уложение о наказаниях у нас ещё действует? Нужен декрет, заменяющий артикулы о преступлениях против царизма на посягательства против революции.

— Так нет у нас пока наркома юстиции, — осторожно вставил Рыков. — Старое министерство, от Временного правительства, считай, разбежалось. Только сторожа и делопроизводители там появляются, чтоб не разграбили.

— Прикажешь мне Керенского из Крестов вытащить? Он вроде как был у них министром юстиции, до того, как начал бесславно председательствовать.

Сидевшие перед ним товарищи, почти все — бывшая большевистская гвардия, имели единственный навык — революционерствовать. Ни специальных знаний как поднять промышленность, транспорт, наладить финансы и сельское хозяйство, ни особых организаторских талантов не имел никто. Даже военный нарком-министр, целый генерал с царским прошлым, мощным боевым опытом похвастаться не мог.

Сборище дилетантов!

Раздав этим бездарям «домашние задания», Седов закрыл заседание и, прихватив мощный матросский эскорт, двинул в Таврический на конференцию РСДРП. При всей неприязни к грузинско-еврейской верхушке их партии, он не мог не признать, что среди функционеров второго уровня достаточно много интеллигентных особей достаточной квалификации, чтоб заняли посты министров и товарищей министров… то есть наркомов и их заместителей, до вызревания новой поросли специалистов.

Вопреки обычаям, он зашёл на трибуну не один, а в окружении матросов самого воинственного вида — в пулемётных лентах, с «маузерами» в кобуре, винтовкой за спиной и гроздьями «бомб» (то есть ручных гранат) на поясе, диво, как они таскали на себе пуда полтора оружия и не стремились прилечь отдохнуть.

— Граждане Российской республики! Вы уже знаете, что новая законная народно-революционная власть и впредь намерена беспощадно подавлять любые контрреволюционные выходки, за которые полагается одно наказание — смерть. Мы — на войне, а на войне действует единственное непреложное правило: кто не с нами, тот против нас. Любые дискуссии о переустройстве России оставим на потом, после достижения справедливого мира. На 1 ноября сего года мы объявили созыв Съезда Советов, там дискуссии тоже не будет — Съезд утвердит Конституцию и новый состав ВЦИКа.

По залу прошелестел ропот. Совсем недавно мечтали об Учредительном собрании, а тут — на тебе, бабушка, Юрьев день. Государственное устройство державы определит Съезд Советов, причём Седов не скрывает, что намерен превратить Съезд в инструмент упрочения собственной власти.

— Видение нашей Социалистической партии России и РСДРП на будущее страны не имеет существенных различий. Цель одна, метод тоже один — революция. Вспомните, на 1-м Съезде Советов Ульянов мяукнул «есть такая партия», имя в виду, что большевики, эта горсточка авантюристов, готовы взять власть в стране, чем вызвал смех в зале. Сейчас я заявляю: такая партия, Социалистическая партия России, уже захватила власть и правит твёрдой рукой на благо трудового народа. Ульянов, сбежавший после провала их неуклюжего восстания, предполагаю, следит за нашими успехами издалека и стискивает кулачки в бессильной зависти. Мы приняли в СПР лучшие большевистские кадры, но нам нужно объединение всех прогрессивных социалистических сил.