Загорелось ночью, и тут же сгорело, не дожидаясь приезда пожарных. Соседние боксы не пострадали. Странно, конечно. Но, собственно, это все. А срочно видеть Степана управляющий желал по простой причине, визитку следователя вручить. Фраза «слава богу, ты пришел» прозвучала актуально.

— Фу, гора с плеч! Парни твои в Турции, в отпуске. Возвращаться отказались, хозяин пропал. Ты, то есть, — вздохнул он, избавившись от белой картонки. — А эти шастают здесь. Допрашивать же им кого-то надо.

О других персонажах, желающих лицезреть Степана Беседина, управляющий умолчал. Видимо, не велено было. Но такой любопытный проявился сам, пока потерпевший разглядывал разруху по второму разу, на обратном пути.

— Как жизнь, Степан? — полковник Подопригора, облаченный в обычные черные джинсы «Левис» и такую же, в тон, черную рубашку, подпирал его «Субару».

Они были шапочно знакомы, на охоте пересекались несколько раз. С возлияниями, конечно. Этот скромный штрих позволял маленькую фамильярность:

— И тебе не хворать, Сан Саныч.

— Слушай, товарищ хороший, жрать охота — сил нет. Подбросишь до какой-нибудь таверны? — Не дожидаясь ответа, полковник махнул рукой, отпуская «фордик» с синими номерами, чтобы полезть в Степин джип.

Получилось это с трудом, габаритами схожий с боксером Валуевым полковник еле уместился на полностью отодвинутом сиденье. По дороге, между пустопорожним трепом, Беседин несколько раз пытался дозвониться до Груздева, но тот упорно не брал трубку. Подопригора жестами показывал дорогу. Уже в кафе, быстренько сделав заказ, полковник душевным голосом плавно перешел к делу.

— Где ж тебя носило, как говорится, твою мать, Людмила?

— Так это, начальник. Жене сказал, что пошел к любовнице, любовнице — что к жене. А сам за компьютер, и в «танчики» гонять.

Намек на нежелание вдаваться в подробности полковник проигнорировал.

— Лучше б ты в тот день, парень, вообще из дома не выходил.

— С чего это вдруг такая забота? А, Сан Саныч? — Беседин набычился, потемнев взглядом. — И с каких это пор моя скромная персона интересует твою службу? Или вы там от скуки начали пожары расследовать?

— Твоя скромная персона у меня вот где, — хлопнув по необъятной шее, криво усмехнулся полковник. — После убийства на проспекте. Представляешь, какое совпадение, Беседин?

— Всяко бывает, но не всякие совпадения означают закономерность.

— Ага, бывает всякое, и закономерности тоже! Как у тебя на лице. Наш пострел везде поспел — и по морде получить, и портфель заныкать.

Степан дернулся, непроизвольно потерев глаз, но Подопригора его осадил:

— Твоя позиция уныла! И стара как мир. «Не знаю, не видел, не слышал». Изобрел Америку! Ага. И слинял ты из города «в командировку» по понятной причине — чтобы остаться в стороне от событий. Небось дружок твой, Петька Груздев, идею подогнал?

— А если и так, Сан Саныч. Все равно, мне разборки ни к чему. Не при делах я.

— Не при делах, говоришь? Гм… Так бывает в КПЗ — у каждого второго, когда не спрашивают первого. А мнение другой, криминальной, стороны тебе известно? Нет? У них «презумпция невиновности» не хляет, там другая тема. И если быть ближе к этой теме, без философии, то попал ты, парень, между молотом и наковальней. И еще есть вероятность, что сверху каток проедет.

— Хм… Как сказать, — Степан покачал головой. — Как сказать. Не думаю.

— Не думает он. А надо бы! Бывают же индивидуумы, которым начхать. Все до фонаря. Даже собственная судьба, — полковник отхлебнул из кружки, скривился, и вдруг гаркнул: — Саркис!

Чернявый буфетчик выскочил из-за стойки:

— Да, Сан Саныч?

— Ты чё это, друг ситный, пиво здесь разбавляешь?

— Кто сказал? Неправду тогда сказал, бог свидетель, мамой клянусь! Обидно даже, э… У нас все честно, я просто не доливаю.

— Хм… Ладно, проехали. Забери эту кислятину, и принеси чего-нибудь бутылочного. Легкого, светлого.

— Да, — согласился Степан. — Легкое, светлое. Пилзнер Урквел.

Буфетчик пулей метнулся, присовокупив в качестве извинения тарелку с тонко порезанной брынзой, сочившейся капельками влаги на срезе.

— Есть, Степа, в твоей истории невнятные моменты, — Подопригора покрутил могучим указательным пальцем и загнул его. — Первое. Как ты умудрился уйти при такой опеке? Пасли тебя плотно.

— Ничего я не умудрялся. Наговаривают, — честно ответил Беседин. — Сел в машину и поехал.

— Ладно, поехал. Почему на машине бухгалтера… ммм… Светланы?

— Так своя забарахлила, Сан Саныч.

— Предположим, что так. Сел и поехал. Бывает,— полковник вчитался в бутылочную наклейку и, отпив, довольно крякнул. — Чешское, другое дело! Тогда второй вопрос: вернулся зачем?

— Как зачем? Куда мне деваться, когда вопросы в командировке порешал?

— Да, Степан, — расстроился полковник. — Врешь ты нескладно. Не догоняешь, что с таким пофигизмом долго не протянешь.

— Чего?

— Ничего! Нет у тебя за душой крепкой крепости. А ведешь себя, будто любимое чадо президента Занзибара.

— А почему нет? — Беседин хмыкнул.

— Потому что нет! Блин! Спрятался в норку — логично. Сиди! Вылез зачем? Вот чего я не пойму. Здесь же тебя сразу достанут, припрут к стенке, и спросят. И хорошо, если после всех вопросов жив останешься. Калекой полудурочным. Оно тебе надо? Эти люди всегда получают, что хотят. Или, думаешь, твой ОМОН тебя выручит?

Беседин пожал плечами:

— У ОМОНа работа такая — выручать.

— Сомнительно. Тут расклад другой. И не удивляйся, знаю я про ментовскую крышу, и про друга Груздева тоже знаю. Потом, кстати, дети у тебя есть.

— Есть, конечно, — согласился Степан, аккуратно заматывая брынзу и зелень в тонкий армянский лаваш. С дочкой он совсем недавно говорил по телефону, и закрытый санаторий МИДа, с ненавязчивой охраной, — как это описала бывшая жена, — внушал определенную уверенность.

— Партнеры в бизнесе?

— А как же без них? — удивился Беседин.

— Кредит в банке?

— И кредит, и хм… долги «частным инвесторам». Саныч, все как у людей, — скрывать Степану было нечего.

Принесли люля-кебаб. Полковник заказал всякого понемножку, разного, из баранины, курянины, свинины, и тут же начал пробовать, жестом рекомендуя Степану присоединяться.

— Все у тебя, как у людей. И проблемы тоже. Но что-то слишком самодовольный ты для обычного лоха, парень, — Подопригора успевал жевать, пить и вещать одновременно. — Переговоры отменил. Троих положил! Решительный ковбой, блин, с газовым пистолетом. Потом телефон секретарше бросил, и ускакал на бескрайние просторы прерии. Степан, ты ж не страус, чтобы голову в песок прятать. Надеешься, без тебя разберутся? Так найдут, под водой достанут, и спросят. Ладно, Серому и Богуну в информации отказал. Ошибочное решение, но бог с ним. Может, фээсбешникам картину прояснил?

— Опять за рыбу деньги. Что я мог прояснить, если не видел ничего? — Степан был искренне возмущен. — Неужто непонятно?

Подопригора скривился. Не от люля-кебаба, от сказанного.

— Людям вот непонятно, спросить хотят. Ты не представляешь, как хотят! Аж зубы у них ломит.

— Печально, — Беседин поморщился, сочувствия в голосе не было.

— Знаешь, человека уговорить легко. Например, если детей украсть. Или кредиты потребовать обратно. Или доли партнеров выкупить, то есть просто бизнес забрать. Причем все это быстренько, шустро, потому что «не всякие совпадения означают закономерность». Оглянуться не успеешь. Понял, нет?

— Руки у них коротки, — отрезал Беседин. — Пусть попробуют. Не мальчик для битья.

Мальчиком быть, при дополнительной кремлевской «крыше», было бы глупо. Не далее как завтра он собирался разменять у антиквара полсотни монет, чтобы закрыть долги «частным инвесторам». И, конечно, глупо было бы, при наличии свободных средств, проценты дяде платить. Со старой же, омоновской «крышей» кредитные отношения в ближайшей перспективе прекращать нельзя — в этой ситуации наоборот, проценты надо платить исправно, дружба крепче будет. Кремль далеко, а своя земля вот она, под ногами.