С нашей стороны, само собой.

Пока на поле кипела работа, я занялся дипломатией.

Точнее, её суррогатом, который был мне доступен. Я велел привести ко мне старшего врача армии Бруосакса, того самого седовласого мужчину с усталым лицом. Вместе с ним пришли ещё несколько пленных офицеров, которых мои люди выловили из общей массы беглецов.

Они стояли передо мной, грязные, измотанные, но не сломленные. Врач смотрел на меня с настороженным любопытством. Офицеры — с плохо скрываемой ненавистью.

— Я отпускаю вас, — сказал я без предисловий. — После оказания первой помощи мы сформируем обоз из вас, медиков и раненых. Все, кто смогут уйти или уехать. Особо тяжёлых оставим в местных деревнях на попечение парочки врачей, которые вызовутся их дохаживать. Ну или участвовать в похоронах, тут уж как повезёт. Мы разграбили обоз, но кое-что оставили. Так же у вас будут и сами телеги, фургоны, кони, фураж, продовольствие на путь до провинций, которые контролируют силы Вейрана.

На лицах пленных отразилось откровенное недоумение.

— Вы… отпускаете нас? — переспросил старший офицер, капитан с перевязанной головой. — Просто так? Без выкупа и пыток?

— Пытки — это не мой стиль, выкуп… обойдусь. Но и не сказать, что просто так, — я достал сложенный лист пергамента и протянул ему. — Вы передадите это своему генералу Эммею.

Капитан с сомнением взял письмо.

— Что здесь? Оскорбления? Что ждёт того, кто это передаст? Его не повесят?

— Не думаю. Там слова моего уважения, — ответил я. — Он дал мне хороший бой. Да, я выиграл и искренне рад этому. Чёрт побери, победа для меня безмерно важна. Я ценю его как достойного противника. Мало кто из моих врагов показал себя таким. Я не скажу таких слов про Гуго или некоторых других вроде герцога Ирзифа, который до последнего мухлевал. Но ваш Эммей серьёзный противник. И сожалею, что он не пожелал остаться и поговорить лично.

Офицер смотрел на меня так, словно пытался разгадать сложную загадку. Он ожидал издевательств, унижений, чего угодно, но не этого. В его мире победители редко отпускали пленных и не писали уважительных писем проигравшим.

— Передайте генералу Эммею, что это была честная битва, — добавил я. — И что я надеюсь, что в следующий раз, когда мы встретимся, он будет так же честен. Врать не буду, в следующий раз я тоже рассчитываю на победу. Как и каждый раз.

Последняя фраза заставила его вспыхнуть. Вот это уже было больше похоже на то, чего он ожидал.

— Генерал Эммей Суровый хороший полководец и привык побеждать! — выкрикнул он.

— Ну, это где-то в другом месте, — мой голос был спокоен. — Мы переночуем и завтра соберём вашу колонну. Да, и поблагодарите его за врачей, они не бежали с поля боя, продолжая оперировать и лечить раненых, даже когда их лагерь был захвачен. Я восхищён мужеством этих людей.

Я развернулся, давая понять, что разговор окончен. Они ещё мгновение постояли в замешательстве, а затем, подгоняемые моими стражниками, пошли прочь.

Я смотрел им вслед. Это письмо, эта смесь уважения и яда, были важнее любой погони. Оно написано искренне и заставит Эммея задуматься. Оно посеет сомнения в сердцах его офицеров. Оно покажет всем, что я играю по правилам морали вне поля боя и совершенно по своим, непонятным и оттого ещё более пугающим правилам, на поле боя. Фактически я формирую собственные правила, чтобы побеждать по ним.

Утром я и правда собрал раненых, организовал погрузки, формирование обоза, помог врачам. А кроме офицеров отпустил и несколько сотен пленных солдат.

Не из доброты. А из расчёта. Они разнесут вести о своём разгроме, о моём странном милосердии и о моей чудовищной армии, которая победила разгромом при численном преимуществе бруосакцев и при полном отсутствии конницы.

До сих пор у бруосакцев могло сложится мнение, что мы можем воевать только за счёт стен и внезапных нападений на одинокие крепости. Ведь до этого я не «давал» ни одного классического сражения на поле боя.

А теперь я его дал, не имея рыцарей и при меньшей численности, почти не понёс потерь, перемолол врага, хотя играл на его поле, то есть в месте, выбранном для сражений Эммеем.

Фактически такие воины станут моими глашатаями, сеющими страх и неуверенность в рядах врага. Каждый отпущенный пленный был живой пропагандой, работающей на меня.

Кроме того, все эти пленные — лишние рты.

На следующий день, когда поле боя было полностью очищено, раненые погружены на повозки, трофеи распределены, а колонна бруосакцев, вчерашних пленных — отпущена по дороге на юг, мы двинулись обратно на восток к Вальяду.

Благодаря Рою я уже знал, что город не пал и остался «за мной». Вероятно, Эммей решил не распылять силы и заняться освобождением хорошо защищённого города уже после моего разгрома, а то и надавить при помощи дипломатии и уговорить гарнизон сложить оружием в связи с падением Штатгаля.

Вот только Штатгаль не пал.

Мы шли не как уставшая после боя армия, а как триумфаторы. Впереди, на своём огромном боевом коне Громе, ехал я. Мой чешуйчатый доспех был вычищен до блеска, на плече задорно сиял знак «Гве-дхай-бригитт».

За спиной развевался мой личный штандарт — цветок курая красного цвета на белом фоне.

Рядом со мной, на вороном жеребце, ехал принц Ги. Его умарцы настояли на том, чтобы он тоже выглядел подобающе. Его доспехи были начищены и светили золотом, а за его спиной его личный знаменосец нес флаг королевского дома Умар. Мы ехали плечом к плечу, человек и орк, герцог и принц, живое воплощение нашего нечестивого, но несокрушимого союза.

— Вы проявили к тем людям большую доброту, герцог, — говорил он, продолжая вчерашний разговор.

— Они просто воины, — ответил я. — Не их вина, что они оказались не с той стороны, где я.

— Это очень самонадеянное утверждение, герцог, — усмехнулся он. — Хотя на Вашей стороне факты.

— Ну… Факт в том, что сейчас в моём войске полно орков, а Вы, мой союзник, принц орков.

— И что?

— Первые мои враги в первом сражении были орки.

— И как себя показали наши? — вздёрнул бровь принц Ги.

— Ну, молодцом, сначала они всех победили.

— Сначала?

— Ага, — вздохнул я. — А потом мы, скажем так, контратаковали и победили. Часть погибла, часть попала в плен. Но ирония не в этом. Вторым моим противником были гномы.

— Гномы? И как?

— Моя сторона их победила. Мне жаль, но в том сражении мы убивали их, причём без всякой жалости.

— За кого же Вы воевали?

— За людей.

— Значит, Вы верны расе людей? — предположил принц.

— Вообще ни разу. Я принял участие в войне в Туманных горах Ошо, в качестве верховного тактика. И моими союзниками были люди. Часть из них предала меня и… Я снова убивал без всякой жалости. А потом была революция и я действовал против людей. А потом оборона Каптье, и там впервые я поставил в один строй орков и гномов. Впервые гномы подпирали орков. Да и надирали задницы мы людям-бруосакцам.

Принц посмотрел на меня с подозрением:

— А чей был город?

— Общий. Представьте себе, у разных рас может быть общий город и я увидел, что при необходимости сплав разных рас может быть прочным.

— Так за кого же Вы в итоге воюете? На чьей стороне?

— На своей собственной. Меня теперь настолько много, что я формирую собственную силу и она вне рас, вернее сказать, наполнена всеми, включая троллей.

— Чудные дела творятся, да простит меня Григгас, — ответил орк.

За нами шли колонны. И это была картина, от которой у любого стратега старой школы волосы встали бы дыбом. Стройные ряды моей панцирной пехоты «Штатгаля», закованные в тяжёлую броню, шагали вперемешку с отрядами орков-умарцев. Их разномастные доспехи и свирепые лица создавали дикий, но впечатляющий контраст с нашей однообразной дисциплиной.

За пехотой шли мои «специалисты». Огромные, молчаливые тролли, во главе с Тайфуном, который казался ещё больше и могущественнее после битвы.

Гномы Мурранга и Хрегонна, широкоплечие и бородатые, с огромными топорами на плечах. И бесшумные, как тени, эльфы Фаэна, с луками за спиной.