Вернувшись в зал, он медленно пошел к кассе. В груди горело, ноги заплетались, будто он хватанул полный стакан материного самогону. У прилавка с игрушками он столкнулся со Светой. Она отступила, чтобы пропустить его, машинально взяла с полки большой шар на подставке и потрясла его. Крошечный призрачный город за стеклом накрыло короткой метелью. Вихрь взлетел, покружился вокруг раскрашенных домиков и улиц и опал вниз мягкой волной. Она смущенно кивнула Сереже и пошла на кухню, помахивая пустым подносом.

Он подошел к стойке кассы, достал из портмоне ярко-оранжевую купюру и, стесняясь своего порыва, подвинул ее тете Вале.

– Спасибо вам. Вы не представляете, что вы для меня сделали.

Тетя Валя моргнула, потянула купюру на себя пальцами и снова подняла глаза на Сережу.

– Господи! Это вы представить не можете, как нужны мне сейчас эти деньги!

Она вдруг быстро улыбнулась, и с лица ее снова будто глянула совсем другая женщина – моложе, добрее и красивее.

– Спасибо!

Сережа напоследок огляделся по сторонам. Зал был пуст, и только на диванчике, где сидел его странный сосед, одиноко лежал свернутый в кольца полосатый шарф.

На улице Гоша и курьер копались под капотом белой «тойоты», припаркованной под фонарем.

– Как дела?

Две головы разом обернулись на него и хором ответили:

– Закончили!

– Молодцы! А с фарой что?

– Так она у нее с декабря битая, это дедушка расколотил на работе. Так и катаются, – засмеялся Гоша. – Я ее по одной фаре и узнал, когда она столбик снесла вечером.

– Ясно, – заулыбался Сережа. – А что же управляющий, я смотрю, так и не выплатил тете Вале денег?

– Да от этого жмота разве дождешься?! Выплатил – и тут же оштрафовал на эту сумму. Довольный ходил – выиграл в свой онлайн-покер, я сам слышал, как он по телефону хвастался. Да только какой-то дурак въехал в его тачку, она вон там стоит, видите? Снесло весь бок, места живого нет. И не видел никто, и не слышал. Мистика! Полицию ждем. Вот только праздники, до утра – без шансов. Короче, бед ему хватает, не до выигрыша. – Гоша захлопнул капот «тойоты». – Так, ну все, теперь Свету зовем, принимать работу.

– А вы зачем здесь? – наконец спросил курьер, с нетерпением ждавший паузы.

– Рюкзак забыл. Теперь домой.

– Ну, пока, брат!

– Доброй ночи, парни!

– Доброй ночи!

Навигатор снова показал ровную зеленую дугу до Воронежа. Сережа аккуратно сдал назад и развернулся к съезду на ЦКАД. Метель закончилась, с неба глядели яркие звезды, и лес стоял светлый, в розовом снегу. Курьер уехал, машин у колонок не было, и только на крыльце кафе стояли, обнявшись, две фигуры: одна – в рабочем комбинезоне, вторая – в голубом пуховике и розовых варежках.

«Добрая ночь», – подумал Сережа и нажал на газ до упора.

На мягком податливом диване среди удобно подоткнутых под разные части тела подушек блаженствовал после горячего душа Андрей Васильевич Варламов. Мокрые рыжие волоски вокруг покатой лысинки и обтянутый коричневым свитером животик делали Андрея Васильевича похожим на умиротворенного орангутанга. Ароматно дымился кофе в маленькой белой кружке. В окне летали ватки снега – погода самая новогодняя, какая и должна быть 30 декабря. Андрей Васильевич длинно вытянул губы, подул и сделал аккуратный глоток. Прислушался. Снег глушил звуки улицы. Веки медленно и непреодолимо опускались. Однако Андрей Васильевич не позволил себе слишком разнежиться, выпил кофе залпом (обжег нёбо) и решительно взялся за новую книжку, ее хвалили.

Книжка оказалась женской, с описаниями нарядов и мелодрамой. Андрей Васильевич морщился, зевал, жмурился и наконец бросил и позвонил жаловаться Маше.

Жена Маша уже неделю лежала в больнице на обследовании чего-то неизвестного и тревожащего. Андрей Васильевич договорился звонить ей трижды в день и рассказывать, как справляется. Иногда, вот как сейчас, обстоятельства требовали немедленного звонка. Поэтому Андрей Васильевич разговаривал с женой около восьми, но не больше пятнадцати раз в день. Маша из больницы находила голубую рубашку в правом шкафу, сразу за сиреневой, варила гречневую кашу один к двум, нет, не две гречки, а наоборот, но если положил две гречки, то налей четыре воды, делала упражнения для затекшей шеи – вытянуть вперед и как бы поднырнуть, писала списки в магазин – «яйца бери цэ ноль, за мясом сходи в дальний на Мирской, молоко лучше у дома». О себе только тараторила: «Ничего пока, пока ничего, пока ничего плохого». Андрей Васильевич это заклинание и повторял, когда становилось страшно, когда думалось: а вдруг что-то там? Но пока ничего, ничего пока.

Маша долго не подходила к телефону. Наконец ответила сипловато:

– Андрюша?

– Ты что там? Спишь? Что там? Что ты?

– Ничего. Всплакнула.

– Что? Что-то там?

– Нет. Просто подумала: а вдруг что-то там. А ты как тогда? Кто о тебе заботиться будет?

– Ма-ша! Прекрати! Ничего же пока? Пока же ничего? – напирал он.

– Пока ничего, да, прости.

Потом придумали, что купить на Новый год, чтобы он смог сам приготовить. Придут Букины, стол нужен какой-никакой. Без Маши стол, конечно, будет именно никакой, но хотя бы курицу в духовку, картошку для сытности, селедку порезать, сыр-колбаску, мандарины – вот и стол. Так и решили – сейчас же пойдет в магазин.

Собрался, с раздражением поискал по всем карманам (зачем столько карманов?) кошелек и нашел его во внутреннем куртки. Надел куртку. Подумал. Нет, холодновато, лучше пуховик. Переоделся, вытащил кошелек (не забыл!), держал в руке и думал, в какой карман положить. Примерился доставать, сначала правой, потом левой. Решил в левый, удобнее. Ботинки или сапоги? Андрей Васильевич почти сделал выбор, но увидел на ногах пушистые домашние носки, а они не влезут. Снял пуховик, утомленно сел на стул в прихожей и задумался. Мысленно поискал черные носки, почти обнаружил их в ящике, перешел к шарфу и уже почти решил выпить чашку кофе, когда в дверь резко и длинно позвонили.

Андрей Васильевич неприязненно вздрогнул. Кто это может быть? Со всеми, кто являлся без приглашения: соседями, евангелистами, продавцами пылесосов, сборщиками подписей, – общалась жена. Она говорила: «Кто-то за солью» – и всегда открывала. Потом из коридора доносился ее веселый голос и смех. Андрей Васильевич раздражался, не понимая, почему она не выставляет их сразу, а беседует и задает дурацкие вопросы. После прибегала к мужу: «Представляешь, эти евангелистки снимают квартиру на четверых. Все из Брянска. Одна выходит замуж в мае. В Брянске. Хорошие такие девчушки, молодые, и в Бога верят, надо же». Андрей Васильевич хватался за голову: «Маша, какой Брянск?! Какой Бог?!»

Он открыл дверь.

На пороге стояла невысокая женщина в синей форменной куртке, какие бывают у сотрудников технических служб. На голове женщины высился сугроб, ниже синели густо накрашенные глаза с отпечатками туши над и под ними. Оранжевый рот завершал картину ярким пятном. Женщина заулыбалась, отчего рот сполз влево.

– Доброго вам дня! – Голос у нее оказался высоким. – Я пришла проверить вас на газ.

– Что?

– Газовая, говорю, я служба, мужчина вы мой непонятливый! А вы думали, Снегурочка пришла?

Она тараторила и посмеивалась, рот при этом хаотично перемещался по лицу то влево, то вниз. Женщина неуклюже сняла мокрые ботинки, один из ее розовых носков тоже оказался мокрым. Андрей Васильевич почему-то устыдился своих шерстяных носков, засуетился, молча махнул рукой в сторону кухни и пошел вперед.

На кухне женщина сняла куртку, сугроб оставив на голове.

– Показывайте.

– Ч-что?

– Краны! Краны – как раны на теле стен… Я поэтесса, – пояснила газовщица, открывая дверцы шкафа, в котором где-то там, вдалеке, за многочисленными пакетами круп, пачками чая, кофе, макарон, прятался газовый кран.

Андрей Васильевич беспомощно смотрел на стену припасов и думал, не позвонить ли жене. Она наверняка знает, где кран. Как это будет глупо выглядеть! Газовщица, однако, по-хозяйски сдвинула с края стола кружку с засохшим кофе и тарелку с куриной костью, намочила тряпку, смахнула крошки и начала выставлять кухонный скарб.