Саша и потом не пропадал. Раз в полгода он звонил, приходил в гости вместе с мамой и папой, дарил подарки внукам, пару раз отправлял отдыхать всю Катину молодую семью. И немного рассказывал про свою семью, про жену, которая хорошо готовит, про ребят: вот Слава уже на экономический поступил в МГУ, а Гриша на астрономию планирует туда же. Когда ему звонила жена, он смотрел на телефон и до противного нежно отвечал:

– Да, солнышко, я скоро, не волнуйся, засиделись тут у Катюши. Да? Нет, не жди меня, ложись, конечно.

Катя и хотела бы спросить: а почему бросил-то ее? Отказался от отцовства, не узнавал, как она живет, как учится. Зачем сейчас приходит? Но он стал еще одним дедушкой детям, пусть его. Стал родственником, и ладно.

И правда, неплохой мужик. Задолго до мира Одноклассников, Фейсбука и благотворительных фондов организовал список однокашников, куда входило человек пятьсот. И каждый день он пополнял список, который висел в двух вариантах на мониторах на работе и дома.

Настоящие одноклассники, коллеги, жены и мужья коллег, соседи по домам и дворам, все знакомые. Каждый день Саша поздравлял с днем рождения как минимум одного человека и заодно узнавал, не нужна ли ему помощь. Невзначай помогал деньгами, связями, работой. Помогал переехать, ругался из-за этого с женой-солнышком.

Смеялся, что друзья у него – это вторая работа, не может мимо живых людей пройти.

Друг всем друзьям, знакомым, коллегам, соседям. Даже Кате почти друг. Уже вот-вот можно будет спросить, почему оставил ее тогда.

А потом Саша умер. Дайвинг. Неудачно погрузился, головой о камень, мгновенная смерть.

На похоронах Катя рыдала, она оплакивала сразу все: обманутую девочку, которая тупо перепутала мужиков в детстве из-за голубого щенка и назначила на роль отца нового актера, слабую маму, которая не смогла быть честной, несчастную себя, без опоры, без корней, без МГУ и без наследства, хоть и фиг с ним. Рыдала с Леной, папиной женой, рыдала с братьями и их подругами, рыдала в машине мужу в плечо по дороге на кладбище и на поминки.

Ее семья резко увеличилась, причем было чувство, что с братьями она вместе росла. Странно, как похороны могут быстро и крепко слепить людей вместе. Они одинаково шутили, были похожи внешне, у них даже зубы одинаково кривые и близорукость высокой степени. А Катины фото в четырнадцать-пятнадцать лет легко можно заменить на фото братьев в том же возрасте. Каре, очки и одинаковые серо-голубые глаза.

Саша как будто специально умер, чтобы Катя сблизилась и подружилась с братьями.

После похорон они общались, собирались раз в три месяца в любимом папином ресторане и ходили в гости друг к другу. Катя внутренне замирилась с папой Сашей, задала ему все вопросы, получила все ответы. Он просто приснился и ответил.

В душе у Кати воцарился покой из мечты, сердце успокоилось, тем более Лена рассказала, как мучился Саша от чувства вины, что бросил Катю. И считал, что лучше новый отец рядом, чем старый в другом городе.

Много чего еще рассказала Лена. Как он сам стал сильнее, когда отец погиб на производстве. И считал нужным тащить всех этих друзей, устраивать на работу, приводить домой, отдавать последние деньги. Как не хватало его сыновьям и Лене.

И Саша вдруг стал для Кати ангелом-хранителем, милейшим человеком, тонким, мудрым, нежным и щедрым. Экран воспоминаний запотел и исказился.

Посмертной харизме Саши не поддавался только Катин муж, как будто знал ведомое только в их семье, что-то традиционно-патриархальное. Все спрашивал: а зачем Саше нужно было тащить всех этих людей? Что это за ангел такой, который бросил дочь, а потом пытается выторговать себе место на небе, помогая другим? Что за ерунда? Он вас всех бросил, кого-то раньше, а кого-то позже, что толку от его чувства вины?

Кате неприятно было об этом думать, и она не думала, а все расспрашивала тетю Лену о папе Саше. Какие фильмы он любил, куда ездил путешествовать, что она ему готовила. Покой понемногу обволакивал Катю и за десять лет поглотил ее полностью. А муж пусть думает, как хочет.

Катя каждую субботу писала список дел на неделю и была совершенно счастлива. Список создает реальность, дает опору и приносит радость. Особенно в декабре, перед праздниками.

Однажды она даже рискнула и заранее запланировала поездку в Венецию с мужем и детьми, аккурат на Рождество. В списке был пункт: рождественское чудо. В скобках упоминались венецианские маски, гобелены, бронь в ресторане с хорошим видом, Сан-Марко без воды на время поездки. Желания, не планы. Катя всегда оставляла пространство для запланированного волшебства.

Прямо от аэропорта можно было доехать до города на водном такси, как и было запланировано у Кати. У причала стояло несколько такси, и прямо перед ними в одно из них влетела красивая женщина лет пятидесяти, которая громко звала мужчину:

– Саша, Саша, скорее, он нас берет, тут нет очереди.

– Иду, солнышко, иду.

Мимо Кати прошел папа Саша, посмотрел на нее, ускорился и прыгнул в катер вслед за женщиной. Показалось, дернулась Катя вслед мужчине. Молодой какой-то, то есть практически того же возраста, как скончался. Прямо двойник. Не папа Саша. А ведь десять лет прошло.

А с другой стороны, зрение после операции у Кати было отличное. И голос, его особенный шероховатый баритон, в котором слышно улыбку, трудно перепутать.

Гроб был закрытый. И компания, в которой работал папа Саша, заявила, что акции он продал за полгода до смерти, а в завещании все остальное было идеально распределено, всем досталось.

Но Лена считала, что куда-то делась крупная сумма денег, которые причитались сыновьям. Там бы на домик в Италии хватило и на жизнь еще осталось. И на том злополучном погружении он был с Борисом, другом детства, который внезапно перестал общаться с Леной и ребятами, хотя с чего бы? Они дружили семьями, жены общались, дети вместе росли. А еще папа Саша очень любил Италию и мечтал там жить когда-нибудь, даже итальянский выучил незадолго до смерти. Да и дайвингом он занимался больше десяти лет, как можно было погрузиться затылком на камень в прозрачной воде Байкала?

И Катя даже могла себе представить, что входило в список подготовки.

Ранние сумерки вползали в город, укутывая улицы серой пеленой. Еще сновали туда-сюда прохожие, но их становилось все меньше и меньше. Снег перестал идти и теперь торжественно лежал, превратив город в сказочное королевство. Наступало Рождество.

Пятилетний Вовка смотрел в окно и вздыхал. Целый день вместо того, чтобы готовиться к празднику, мама и папа занимались переездом в эту чужую квартиру. Вовка даже знал почему. Он слышал, как вчера вечером отец ссорился с дядей Митей, своим старшим братом, и тот сказал:

– Вот и убирайся отсюда!

Дом, в котором они жили до этого, принадлежал дяде Мите. Скорей всего, он совсем не имел в виду, чтобы папа, мама и Вовка убирались прямо в праздничные дни. Но надо знать папу с его чувством справедливости и нетерпимости к любой лжи.

Короче, папа позвонил своему институтскому товарищу, который жил где-то в столице, и попросился в его квартиру. Товарищ согласился с радостью, будет кому присматривать за жильем. И сегодня они переехали в этот старый двухэтажный дом почти на самой окраине городка. Дом на восемь квартир – четыре внизу и четыре вверху. Вовке сразу выделили маленькую спальню с окном на улицу, и теперь он смотрел на снег, прохожих, на старый фонарный столб и думал о елке, которую не стали тащить с собой и вместе с которой в том доме остался праздник.

Незнакомая двухэтажка жила своей жизнью. То и дело хлопали входные двери, слышались веселые голоса новых соседей, звуки приезжающих и отъезжающих машин.

На втором этаже кто-то ругался, бегал, падали какие-то вещи, хлопали балконные двери, и вообще было похоже на драку.

Родители расставляли посуду, развешивали вещи, рассовывали все семейные узлы по шкафам и тумбочкам, которых у папиного товарища явно не хватало. Они устали и были расстроены. Вовка тоже был расстроен, поэтому сидел в своей комнате в полной темноте и ни с кем не разговаривал. Он услышал, как родители включили телевизор и кто-то закричал: «С Рождеством!»