Будет!

Пусть политические шуты из труппы Виктора Чернова — и те, что перенесли свои гастроли с учредительной петрушкой в Париж, и те, что, затаившись вокруг, подстрекают в городах рабочих бастовать из-за хлеба, а на окраинах пускают под откос поезда с этим самым хлебом, — пусть они не надеются сыграть на недовольстве. Рабочие видели лучшие дни с Советской властью. И увидят их снова.

Именно для того, именно затем Глеб Кржижановский подъехал к дому номер пять на Воздвиженке, вышел из авто, поднимается по лестнице...

Назло, на страх врагам он особенно радушно, торжественно и празднично здоровается с сотрудниками.

Какое созвездие подобралось! Одни имена чего стоят?! Александров, Графтио, Рамзин, Шателен, Губкин, Прянишников, Струмилин, Вильямс...

А дела?.. Проект гиганта на Днепре... Волховская, уже строящаяся, установка. Свыклись как-то с мыслями о ней, а ведь она одна — осуществление ее равносильно созданию трудовой армии в миллион двести тысяч человек — бессмертной, безусловно преданной своей стране, да вдобавок еще и такой, которая почти не потребует ни расходов на свое существование, ни забот о нем... А клады Курской магнитной аномалии? Разведка новых месторождений нефти на Северном Кавказе, между Волгой и Уралом... Гипотеза о грандиозных нефтеносных горизонтах за Уралом, в Сибири, возле Тюмени и дальше, дальше. Идея создания парового котла невиданной экономичности и производительности. Научные основы социалистической статистики, учета, планирования в масштабах всей страны. Введение химии в практику сельского хозяйства. Разгадка тайн плодородия и управление жизнью почвы... Создание новых и новых институтов, подготовка тысяч инженеров, агрономов...

Все это дела и заботы членов Госплана, твоих коллег, товарищ Кржижановский. Все это смысл творчества и дерзаний тех людей, которые собрались перед тобой в зале и со вниманием, может быть, даже с надеждой ждут от тебя какого-то особенного, неслыханного еще слова.

Сообразно обстановке и моменту он повел свою речь возвышенно и вместе с тем словно отбивая натиск наседавших контрреволюционеров, тех самых, о которых думал по дороге сюда. Говорил, все время помня, какой сенсацией прозвучали слова Ленина о том, что план ГОЭЛРО — вторая программа партии.

Многим это и до сих пор еще кажется ошеломляющим, невероятным, весьма и весьма спорным. Но ведь это на самом деле так. Ведь убедить рабочих и крестьян в том, что спасение от помещиков и капиталистов — военная борьба с ними, было сравнительно легко. А теперь... Теперь для мирной работы потребуется не меньше самоотвержения и подвижничества. Убедить в этом миллионы людей куда труднее. Но либо это будет сделано, либо мы погибнем. Путь, выход один: электрификация, электрификация и еще раз электрификация.

Потом, когда расшифровали стенограмму, Глеб Максимилианович тут же послал первый экземпляр Ленину, втайне надеясь на одобрение, а быть может, и похвалу.

Ответ не заставил ждать. Вечером, как обычно, во дворе загрохотал «харлей» — самокатчик принес письмо:

«Г. М.!

Возвращаю Вашу речь.

Главный недостаток ее: слишком много об электрификации, слишком мало о текущих хозяйственных планах.

Не на том сделано главное ударение, на чем надо».

— Вот-те раз! — Глеб Максимилианович мельком глянул в зеркало, висевшее в передней.

Какое обиженное лицо! Да и как не обидеться? Старался, старался...

Он снова обратился к письму:

— Но, позвольте, Владимир Ильич!.. Сами же вы превознесли наш план...

И письмо тут же ответило:

— Когда я имел перед собой коммунистических «вумников», кои, не читав книги «План электрификации» и не поняв ее значения, болтали и писали глупости о плане вообще, я должен был носом тыкать их в эту книгу, ибо иного плана серьезного нет и быть не может.

Когда я имею перед собой писавших эту книгу людей, я бы стал носом тыкать их не в эту книгу, а от нее — в вопросы текущих хозяйственных планов.

Кржижановский вдруг представил, как негодует Ленин, когда натыкается на те «гигантские мусорные кучи», что остались нам на каждом шагу от векового прошлого, как раздражает его непонимание со стороны ближайших сотрудников. И как, несмотря на все это, он терпелив — до чего терпеливо учит тебя! Ведь вот же — в этом же письме! — воздает должное твоему труду: ваша электрификация в полном почете, честь ей и честь... Чего же тут обижаться? На что дуться?

Может, и в самом деле?...

«...общеплановая комиссия государства не этим сейчас должна заняться, а немедленно изо всех сил взяться за текущие хозяйственные планы.

Топливо сегодня. На 1921 год. Сейчас, весной.

Сбор хлама, отбросов, мертвых материалов. Использование их для обмена на хлеб.

и тому подобное.

В это надо ткнуть «их» носом. За это их засадить.

Сейчас. Сегодня.

1—2 подкомиссии на электрификацию.

9—8 подкомиссий на текущие хозяйственные планы. Вот как распределить силы на 1921 год».

Глеб Максимилианович постепенно остыл от обиды, так и стоял под лампой в передней, с письмом в руке, размышлял, прикидывал.

Действительно, если задуматься как следует, как Ленин настаивает, наша хозяйственная работа направлена прежде всего на подлинное оздоровление отношений между людьми. Потому она всегда будет носить воинственный характер, всегда останется преодолением различных противоборствующих течений. Словом, это самая политическая из всех самых политических работ. Серьезнейшая из ответственнейших. Настоящая война. И надо воевать каждый день, каждый час.

А ты занесся, возомнил бог весть что, надулся — даже собственную обиду в дело привнес! Короче говоря, в какой- то мере соскользнул на путь столь неприятных, столь неприемлемых для тебя «сверхреволюционеров» с их бесконечно ограниченной самоуверенностью и самовлюбленностью. В какой-то мере, конечно, — чуть-чуть и где-то, но...

Ай, ай, ай! Разве до амбиции в бою? Гляди. Не зарывайся впредь. Ни на секунду!

Когда Ленин писал «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме», он особенно выделял то обстоятельство, что Программа нашей партии — результат долгих лет исканий революционной мысли, напряженных, мучительных исканий, оплаченных громадными жертвами.

Теперь Глеб Максимилианович ясно понимал, что путь мучительных исканий будет неизбежен и для него — в области плановой работы.

«Всякое начало трудно, — предупреждал Карл Маркс, — эта истина справедлива для каждой науки». Начало советской «плановой науки», нелегкое само по себе, было положено к тому же еще в исключительно тяжких условиях.

Связь работ ГОЭЛРО с прошлым, двадцатым, годом весьма и весьма не случайна: именно тогда завершалась военная полоса великой пролетарской революции, и центр тяжести борьбы за социализм был перенесен на плацдарм экономики.

Двадцать первый год стал началом новой экономической политики... С ходу, со дня организации Госплана, его председателю пришлось «разворачивать» кампанию за кампанией — и за бережливость, и за финансовую дисциплину, и за переход не на словах, а на деле к хозяйственному расчету.

Подчас работу над планами откладывали — становились экспертами, чтобы срочно дать правительству заключение о той или иной специальной проблеме.

Испытания нового года с особой силой убеждали, что значат для жизни страны продовольствие и топливо. Поэтому первый продовольственный план республики госплановцы разработали так, чтобы впятеро сократить число иждивенцев государства. А топливная секция Госплана действовала в полном содружестве с Главтопом — снабжение фабрик, заводов, городов углем, дровами, нефтью налаживалось.