Текущие хозяйственные планы...
Сколько им отдано твоей энергии, Глеб Кржижановский! Сколько бессонных ночей провел ты, обдумывая, прикидывая, как бы, подобно евангельскому герою, одним караваем накормить тысячу голодных, вязанкой хвороста обогреть толпы замерзающих!..
Текущие хозяйственные планы...
«Фабрики Иваново-Вознесенской губернии произвели: Юрьевецкая — 1696 пудов льняной пряжи (35 процентов сверх нормы), Кохомская — 235 пудов (плюс 39 процентов), Ново-Писцовская — льняной пряжи — ...сурового товара — ...отделано ткани — ...»
Из-за границы пришел семьдесят один вагон льняного семени. Двадцать два вагона уже распределены по губерниям, шесть — только что отправлены на Петроград, остальные сорок три ждут в Москве...
Как разумнее распорядиться этим богатством? Где правильнее, выгоднее посеять, чтобы и завтра поднимались, вовсю работали «ударные текстильные фабрики», чтобы ни секунды не стояли станки из-за того, что нет сырья?
Глеб Максимилианович сидит в кабинете, заваленный сводками, отчетами, справочниками. Вспоминается чье-то выражение: «держать руку на пульсе страны». Еще недавно оно казалось ему напыщенным, даже смешным. Но теперь... Пожалуй, иное определение тому, чем он занят сейчас, и не подберешь.
По плану Наркомпрода на февраль для железных дорог было назначено около двух миллионов пудов хлеба. За первую половину месяца отгружена только десятая часть этого количества, за вторую — еще меньше.
Минувшей зимой топливный кризис полностью остановил производство и ремонт на Тверском, Таганрогском, Харьковском, Екатеринославском заводах. Ударные заводы — Коломенский, Мытищинский, Луганский, «Вестингауз» — работают с перебоями.
К марту из восемнадцати тысяч девятисот двадцати девяти наших паровозов «больных» было одиннадцать тысяч шестьдесят три, или пятьдесят восемь процентов...
Станции запружены, движение парализовано мешочниками всех рангов. Различные чины различных ведомств — «совбуры», как называет их теперь Ленин, занимают вагоны под предлогом служебных поручений, под видом всевозможных «комиссий». На деле мешочничают — добывают пропитание для себя и своих подчиненных. Железнодорожные служащие почти сплошь мешочники, спекулянты... «Голодная норма» шпал на текущий год — девятнадцать миллионов штук, а есть только пять миллионов...
«Все это можно понять, — думает Глеб Максимилианович, терпеливо слушая жалобы очередного ходока. — Многое можно даже простить. Но разве можно мириться со всем этим? Что делать? Как поступить?.. Новый оперативный год на лесозаготовках уже начался. В Киев по Десне и Днепру пришли первые плоты. Сколько это тех же самых шпал! Сколько дров!.. А Главлеском до сих пор не закончил план предстоящей кампании. Пока ковыряются — сплавные реки пересохнут, в этакую-то жарищу! Безобразие! Как это люди могут? Не понимаю... Ускорить! Во что бы то ни стало! Ленину придется пожаловаться. На Политбюро поставить. Надо заготовить больше, как можно больше. Но только без хищничества. Заложить в основу плана рациональное ведение лесного хозяйства, иначе потомки нам «спасибо» не скажут... Плюс урегулировать вопрос о рабочей силе, то бишь в конце концов опять же о его величестве Продовольствии... Плюс улучшение и развитие механизации. Ме-ха-ни-за-ции... Н-да-а...»
Специальным декретом Совнаркома сельскохозяйственное машиностроение признано делом чрезвычайной государственной важности. Когда-нибудь — Кржижановский убежден, очень скоро — Челябинск, например, будет ковать машины для всей страны. Но пока что для ремонта конных плугов и борон в Челябинске нет железа, не мобилизованы кузнецы.
В Тамбовской губернии из двенадцати тысяч лошадей работают лишь восемь тысяч: к бескормице прибавились чесотка и чума...
Голова пухнет от забот!
Тем временем один сотрудник уходил, «решив свой вопрос», появлялся другой.
Вот дверь кабинета открывает Есин, назначенный в Госплан от Народного комиссариата земледелия. Задорный румянец на щеках. Кржижановскому всегда приятно видеть Есина, ставшего и настоящим большевиком и настоящим рабочим «у нас на «Электропередаче»...»
— Здравствуйте, Василий Захарович! — Легко поднимается из-за стола, трясет жесткую «шоферскую» руку. — С чем пожаловали? С какими вестями?
— Да с добрыми, Глеб Максимилианович, с добрыми. Видите, какое дело...
Усаживаясь, Есин ударяет о стул своими тяжелыми «мотоциклетными» башмаками, скрипит крагами, обстоятельно рассказывает о работе секции тракторного образования:
— Как вы знаете, Глеб Максимилианович, ударное задание Наркомзема — дать шесть тысяч трактористов и монтеров для трех тысяч тракторов, частью уже имеющихся у нас, частью прибывающих из-за границы, частью строящихся на наших заводах.
— Говорят, тяга к этому делу большая, особенно у молодежи...
Кржижановский улыбается: суть дела радует, и еще — вон как складно выучился говорить наш, можно считать, воспитанник Василий Захарович Есин.
— Куда там! И молодые и не очень молодые валом валят. В Москве уже четыре тракторные школы да учебная база при Бутырских тракторно-ремонтных мастерских. В Петрограде пять школ и учебная база. — Докладывает, как заправский деятель! Помнит все отлично! — Короче, тракторные школы у нас растут, что грибы после дождя. А преподавателей... — Разводит руками. — Где же их наберешь столько, Глеб Максимилианович? Товарищей своихиз армии перетащил — добился, чтобы откомандировали автомобильных специалистов. В Наркомвоене на меня уже дуются, косятся. «Вон, — говорят, — опять демобилизатор пришел!» Слесарей откапываем, мало-мальски знакомых с двигателями внутреннего сгорания, рабочих- металлистов привлекаем. И все равно нехватка!
— «Нехватка»... Первый раз в жизни с удовольствием слышу это слово. Отрадная, знаменательная, я бы сказал, обнадеживающая нехватка! — Глеб Максимилианович отошел к окну, задумался, глядя на пыльную, до унылости высушенную зноем мостовую. В прошлом году повсюду между булыжниками трава курчавилась, а теперь... Чего нет, того нет — не поднялась, выгорела вся среди горячих камней. По ним едва переставляют ноги буланые, гнедые, пегие одры, давно уже забывшие вкус овса, лениво, нехотя вздрагивают на ухабах телеги. И так же беспорядочно, по всем направлениям, не оглядываясь, не остерегаясь, тащатся прохожие. А вот и грузовик — чуть-чуть не сшиб лоточника в лаптях, который провожает его изумленно-восторженным взглядом: редкое зрелище даже здесь, в центре столицы.
И все-таки познает еще шины эта мостовая. Не зря пришли из Красной Армии такие, как Есин. Не зря привлекает он к мирному труду еще и еще таких, как он сам. Вообще, мир — это мир! Нет военных тягот, зато есть возможность поставить на хозяйственную работу отборных людей — закаленных гражданской войной Есиных. Побольше бы их в Госплан...
Кржижановский погрозил кому-то: «дайте срок» — и обернулся к Есину:
— Погодите, Василий Захарович! Вы слышали о такой организации: бюро по приему эмигрантов из Америки?
— Ну как же! Конечно, слыхал.
— Попробуйте обратиться туда. Уверен: найдете тех, кого ищете, — людей, которые на «ты» с машиной, с трактором...
Не успел уйти Есин, пришел инженер Козьмин, личность тоже весьма примечательная, правда в своем, особенном роде...
Недавно Глеб Максимилианович предложил ему заняться приспособлением ветряных мельниц для электрификации деревни. Козьмин ухватился за идею, тут же выдвинул «программу-минимум»: немедленное (только немедленное!) использование... ста шестидесяти пяти тысяч мельниц (ни больше ни меньше!), конструирование мощнейших ветродвигателей, особая комиссия, «руководство которой я могу взять на себя» (скромностью инженер от рождения нс страдал).
Не долго раздумывая, энергичный инженер написал Ленину о том, что он, Козьмин, между прочим — так и написал: «между прочим»! — познакомился с работами покойного профессора Жуковского, считавшегося первым в мире теоретиком аэродинамики, и уверен, что энергию ветра можно использовать больше, чем топливно-тепловую. «Россия богата ветрами (не только в головах некоторых «советских сановников»). — Возможно, это был намек и на него, Глеба Максимилиановича Кржижановского... — Использование этих ветров и будет первым шагом организации «Главсолнца»...»
