Глеб Максимилианович задумался, невольно сопоставляя все это с тем, что недавно говорил бывший прогрессист Мартов о «созидательном интеллекте» и «соли земли», будто бы изничтожаемой большевиками. Можно ли прощать людей, отступающих от светлых надежд молодости, предающих эти надежды? Можно ли осуждать непримиримость Ленина?..

Повернувшись к нему, Кржижановский сказал:

— Но Короленко еще не вся правда о нашей интеллигенции.

— Бесспорно! У русской интеллигенции есть Климент Аркадьевич Тимирязев, только что избранный в Московский Совет рабочими вагонных мастерских Курской дороги. Есть много Тимирязевых. И это не перечеркнуть никому.

— Но ведь как Тимирязев — плоть от плоти, так и Короленко немыслим вне народа.

— Ну, уж извините, Глеб Максимилианович! Неправильно смешивать «интеллектуальные силы» народа с «силами» буржуазных интеллигентов, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а... Знаете что?

— Догадываюсь.

— Вот именно! «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу, мы платим жалованье — выше среднего. Это факт.

— Не хлебом единым, Владимир Ильич!

— Мы их бережем. Это факт. Десятки тысяч офицеров, больше тысячи бывших при царе генералами и помещиками служат на важнейших постах в Красной Армии. И она побеждает вопреки сотням изменников. Это факт.

Бережно придержав легкую вращающуюся этажерку с книгами, Ильич прошел к своему креслу, сел и продолжал:

— Если в этом свете говорить о вашей Комиссии, о вашей задаче, то уже не «в порядке первого приближения»... Нет, вполне определенно — вы находитесь на линии высочайшего напряжения: «Революция — интеллигенция».

Ленин улыбался, шутил, задорно пристукивал по столу небольшими, но крепкими ладонями.

— Признаться, Владимир Ильич, я сегодня весьма и весьма огорчен этим обстоятельством. Не знаешь, как вести себя, чтоб не оказаться пораженным сим током «высочайшего напряжения» или по крайней мере не помешать его течению.

— Да, — Ленин сочувственно наклонил голову. — Почти все ваши сотрудники настроены против Советской власти.

— Как же быть?

— Рецептов тут нет... Вон Горький говорит, что художники — невменяемые люди. А разве ученые проще? Да, привлечение интеллигенции на нашу сторону — дело не дня, не месяца и даже не года.

— О-хо-хо-хо-хо! — закряхтел Кржижановский, шутливо укоряя Ильича. — Ну и работу вы мне подсудобили...

— По дружбе, Глеб Максимилианович, исключительно по дружбе, — отшутился Ленин.

— Лучше бы на фронт!

— На фронт!.. Ишь какой прыткий! Конечно, там в определенном смысле проще: вперед, ура... А тут поди-ка разберись, где враг, где друг. Пуд соли надо съесть, прежде чем узнаешь, кто — кто.

— Больше всего меня удручает, Владимир Ильич, какая-то их отчужденность, настороженность, ироническое недоверие к нам. И самое удивительное, что ведь многие из них, если не все, в свое время «ходили в народ», примерили костюмы Робеспьера и Герцена...

— Эк, куда хватили, батенька! Что ж тут удивительного? Русский интеллигент обычно бывал настроен революционно лет до тридцати, а затем прекрасно устраивался в уютном гнездышке казенного местечка, и большая часть горячих голов проделывала превращение в дюжинного чиновника. Но по-моему, мы слишком увлеклись философией. К делу. Что необходимо, чтобы наши «интеллектуальные силы» привести в действие?

— Прежде всего кормить их.

— Ага! «Не хлебом единым»!.. Дальше?

Глеб Максимилианович обстоятельно, подкрепляя свои доводы справками и выкладками, обосновал, сколько миллионов рублей надо для успеха работы, сколько пудов хлеба, солонины, полбенной крупы. Коснулся и щекотливой, затруднительной для всех проблемы: разрабатывать или нет план электрификации Прибалтики, польских губерний, Бессарабии и других областей, отторгнутых сейчас от республики.

Ленин сразу помрачнел:

— Это надо всесторонне обдумать... — Но тут же с обычной живостью заключил: — Итак, вы просите для работников ГОЭЛРО специальный паек?

— Вот список едоков.

— Хорошо... Членов Комиссии и еще десять—пятнадцать человек по вашему выбору определим на боевой красноармейский паек.

— На боево-ой?!

— Это лучше, чем специальный.

— Лучше того, что получаете вы...

— Я и так за Советскую власть, — усмехнулся Ленин и встал, прощаясь: — Действуйте, действуйте, дорогой Глеб Максимилианович. Я верю, что вы поладите с «интеллектуальными силами». Верю, что ваша «кучка» станет поистине могучей.

Выйдя от Ленина, Глеб Максимилианович тут же позвонил в Комиссию: скорее, скорее обрадовать коллег!..

Рассказав об «успешном разрешении продовольственной проблемы», он положил трубку, задумался возле стола секретаря Совнаркома:

«Кто такой руководитель? Говорят, самый главный — тот, кто может делать что хочет. Какое заблуждение! Но что хочет, а что надо».

Что же надо?

Прежде всего подготовить программу ГОЭЛРО. Затем составить смету расходов. Потом нужно подыскать помещения, где ученые смогут разрабатывать планы развития важнейших районов страны. Надо привлечь еще десятки — нет! — сотни дельных специалистов, наладить оформление документов для оплаты их труда, и снова — тысячи других «надо», без которых шагу не ступишь, так же как без пайков.

Но это лишь одна, можно сказать, внешняя сторона. Куда важнее добиться, чтобы все в Комиссии работали вдохновенно, с ревнивой преданностью делу, с верой в будущее.

А как добиться, когда большинство сотрудников не то что не верят в Советскую власть, но противники ее?..

Конечно, сам Глеб Максимилианович делает все, «что надо» — и большое, кардинальное, и самую малую малость — с характерным для него подъемом, с напором, азартом, который друзья, улыбаясь, называют «революционно-поэтическим чувством». Но как вдохнуть это чувство в своих сотрудников?..

Каждые вторник и субботу собирается Комиссия. Большая часть марта уходит на организационно-подготовительные дела. Но одновременно, кроме программы, председателя ГОЭЛРО волнуют и другие важнейшие проблемы.

Волхов и Свирь — как скорее, как выгоднее использовать их энергию?

Два течения, два наметившихся подхода к будущему земледелия: одни рассчитывают опираться только на советские хозяйства, другие смотрят на них лишь как на показательные научные учреждения. Продумать, определить свою точку зрения, обосновать позицию.

Вместе с народным комиссаром торговли Леонидом Борисовичем Красиным за границу едет Василий Васильевич Старков. Считать его постоянным представителем ГОЭЛРО в Западной Европе. Поручить ему заказать оборудование электрических станций, не дожидаясь, пока план будет готов. Для этого срочно дать списки необходимого и выяснить, какие довоенные заказы оплачены русскими фирмами, чтобы постараться их заполучить.

Но вот готова программа.

Ленин читает ее, покачивает головой: сухо, надо доказать или хотя бы иллюстрировать громадную выгодность, необходимость электрификации...

Глеб Максимилианович поднимается с кресла и тут же садится: «Как же я так — сплоховал? Думал, само собой разумеется, все всем и так ясно... А выходит, ничего пока не ясно — надо объяснять, начинать с азов, танцевать от печки...»

Тем временем Ленин доходит до места, где говорится, что «в Сибири принимается во внимание только западная ее часть», тяжело вздыхает, думает, думает, понятно, о том, как неустойчиво, как неясно положение на востоке республики, стремительно опускает карандаш, исправляет: ««пока» принимается...»

Совет Ильича об искусстве руководителя «находить себе многих» вполне применим и к председателю ГОЭЛРО.

Очень помогала ему в этом нелегком и нескором поиске Зинаида Павловна, хорошо знавшая инженерную и профессорскую верхушку Москвы, знакомая с женами «титанов мысли». А уж кому, как не женам, быть в курсе всех дел и настроений «главы семьи»? Через кого лучше, проще подействовать, повлиять на упрямого «главу», живущего в мире обычных для всех «глав» иллюзий о собственной самостоятельности и независимости?