В институт на процедуры в этот раз поехали заранее, чтобы ни в коем случае не опоздать. Доктор Энтилана даже не фыркнула, хотя по ее глазам сложно понять, в хорошем она настроении или снова собирается ворчать.

Дома Лориэль застала странную сцену. Во-первых, тумбочка с ее документами оказалась открытой. Дети сюда не лезут, Мири тоже. Матушка нашлась за терминалом с денежной картой в руках. Что-то проверяла и удавалось это ей с трудом.

- Запуталась, - призналась матушка, вглядываясь в ряды чисел на голубом экране. – Чего, где тут даты видно?

- Вот же, мам… - Лориэль указала когтем. – Вот и вот. Через четыре дня еще раз придет. Видишь? Все по расписанию.

- Теперь вижу, - матушка нахмурилась. – А то тут по новостям шумели, мол, военным и особенно ранеными выплаты сильно задерживаются. Матриарх Низери лично распорядилась все выплаты и награждения провести в кратчайшие сроки.

Лориэль недовольно крякнула и заулыбалась.

- Чего? – удивилась матушка. – Дело-то сказала.

- Ага. Ты у нее спроси сначала, кто все это затормозил, - Лориэль махнула рукой. – Она так себе влияние думает заработать.

- Все так плохо?

- Лучше не будем. По уставу не положено обсуждать начальство, - улыбнулась Лориэль.

Как бы многим не хотелось слышать имя Низери, матриарх еще раз привлекла к себе внимание в конце недели. Вдруг с какого-то перепуга по всем новостям показали ее светло-полосатую мордочку в новеньком белом мундире. Мало кто ожидал хорошего, но вдруг матриарх заявила, что День Матерей на двух планетах будут отмечать не раз в семь лет, как было принято ранее, а каждый год.

- Наши дочери должны помнить свое прошлое! – заявила матриарх.

Это прозвучало крайне забавно, ведь по слухам Низери родом из центральных имперских систем, а не местная. Про каких дочерей она говорила – осталось загадкой. Зато очень быстро выяснили, что сказала матриарх это чуть раньше, чем верховный совет одобрил проведение дня памяти ежегодно. Шум поднялся, но потом, опять же, по слухам, весь шум очень быстро замяла оперативная служба и примарилы.

До нужного дня осталось каких-то десять дней и маленький городок начал готовиться к важной дате. У дороги выставляли большие столы, как правило один на три-четыре дома. Там поставят еду и главные угощения – чистую воду и свежий хлеб. Пекли хлеб сами и разный, кто привычные длинные булки, кто обычные лепешки, кто какие-то булочки. Все это просто стояло на столе весь день, бери кто хочет. Большую часть приготовленного собирали в большие корзины и развозили по приютам. Мири собиралась поехать с соседками с утра пораньше. Помимо еды еще и одежды насобирали, в приютах все пригодится. Заодно собрали коробку денег, кинули туда монетки и Фили с Жанни.

За день до праздника на задних дворах полностью убрали заборчики. Они и так стояли номинально, через них даже малышки легко переступали, но теперь убрали совсем и поставили большой стол, центром как раз напротив дома тетушки Газы. В доме тетушки теперь царило оживление, кухня у нее большая и всей улицей хлеб пекли именно там. Отдельно поставили несколько жаровен и большой гриль. Как раз вовремя – приехала Шази с мясом. Она привезла его столько, что накормить можно не только родную улицу. Впрочем, гулять по соседям в День Матерей не просто принято, а нужно.

Это не праздник, это именно что день памяти. Набегавшись с утра, Лориэль села во дворе на лавку и призадумалась. Все теоретики, балбески и мечтатели думали, что в ядерной войне самое страшное именно взрывы. Кое-кто даже это смаковал чрезмерно и настолько надоел, что на Галадане, а потом и на Илирии, запретили имперские каналы и передачи связанные с вопросами ядерных войн. Лориэль изучала историю Второй ядерной войны в академии в общих чертах. Причины конфликта и первую часть без особого допуска не разглашают, хотя первая война была не такая громкая, там речь шла о паре сотен ядерных ударах, а не о семнадцати тысячах во время второй. Применение ядерного оружия настолько вошло в порядок вещей, что порой тактическим зарядом били по опорному пункту, который обороняла всего пара бойцов. В академии изучали Вторую войну не просто так. Главное, что должны были запомнить будущие кандары и когти – ядерная атака больше угроза для гражданских, чем для военных. За семь лет ядерного безумия обе конфликтующие армии сохранили боеспособность в среднем на сорок процентов, при условии, что население планеты сократилось с двух миллиардов до пятисот миллионов.

К миру пришли неожиданно с обеих сторон. Ядерное оружие демонстративно было разобрано и предано забвению к общей радости выживших. Но самое страшное случилось уже потом, позже подписания мира. Сто семь миллионов женщин по всей, тогда еще единой Галадане, приняли решение не иметь детей. Они бы могли, мужчин берегли и их осталось достаточно. Но те праматери решение приняли не просто так. После поголовного медицинского обследования у них нашли изъяны в здоровье, вызванные радиацией. Слишком страшным казался риск родить больных дочерей. День, когда совет матерей объявил об этом решении, стал памятным. В музее войны на нескольких экранах безостановочно крутятся листы и бланки с отказом от материнства. Говорят, что за семь лет как раз показывают все сто семь миллионов подписей.

Это только через девятнадцать лет медицина нашла способы избавить женщин Галаданы от части проявлений лучевой болезни и некоторым успели помочь. Теперь еще и начали отвоевывать обратно зараженный радиацией континент.

Это не праздник, это грустный день. Даже малышня не очень-то резвилась.

Мири вернулась к десяти часам, как раз во двор вытащили из дома тетушки Газы большой экран. Дождались памятных слов от Верховного матриарха. Старшая хозяйка говорила много и грустным голосом. После поминального слова она в прямом эфире зажгла первую свечу.

Свечи за столом подожгли сначала внучки, Фили очень осторожничала, боялась сделать что-то не так. Жанни справилась куда ловчее. Потом зажигали остальные по возрасту от самых младших, бабушки и пробабушки последними. Всего сто семь свечей на стол. Маленьких, тоненьких свечей, как символ хрупкой жизни. Сгорели и потухли они быстро. По традиции всех помянули чистой водой, большой редкостью после ядерной войны. И только после этого запалили жаровни и мангал, начали расставлять угощение. Веру с Азой оставили приглядывать за малышней, те вели себе тихо и скромно. Вскоре уже по всему двору вместе с дымом полетели запахи жаренного мяса, а старшие поставили на стол настойку.

Часам к двенадцати решили пройтись по соседним улицам. Лориэль сходила только к дому старшей школьной наставницы, тетушке Каранэль. Хотела недолго побыть, но тетушка настояла и Лориэль с родными осталась у нее. Наставница сокрушалась по поводу ранения и сделала замечание, что ее бывшая воспитанница не в военном мундир. Пришлось объяснить, что с украшением в виде медицинской перчатки по самое плечо надеть мундир не выйдет, разве что распороть рукав, но по уставу за это примарилы могут по ушам огреть за неуважительное отношение к военной форме. Из военного Лориэль могла себе позволить только ботинки и штаны, очень уж они удобные, а вот легкая кофточка была с плеча матушки, под ней «варежку» не очень видно, не привлекает внимание.

Часам к четырем за большим столом у старшей наставницы собралось почти все старшее поколение. Из молодых только Лориэль, Мири и их дочки. Мелочь вела себя очень уж смирно, хотя их вниманием не обделяли. Фили с Жанни вообще выкрали и усадили подальше от бабушки и строгой тетушки, где тихо подкармливали сладкими булочками.

Еще через полчаса к столу подошли оставшиеся тетушки, а вместе с ними соседка, которую Лориэль знала. Пришла она с тросточкой, чуть прихрамывая. Одета в повседневку десанта, на груди куча медалей, среди которых выделялись две «За отвагу!». «Добряк» или «добрячок», так в шутку называла десантура эту награду. На нашивках соседки красовались знаки милитанга второго класса, а когда виделись в прошлый раз классовости вообще не было.