Вдоль стены тянулся застекленный шкаф, где за мутноватым стеклом выстроились ряды кубков разной величины, грамоты городских и областных соревнований, пожелтевшие фотографии команд прошлых лет. На самом почетном месте — переходящее Красное знамя комбината за спортивные достижения.

В углу примостился потертый кожаный диван горчичного цвета с продавленными пружинами, над которым висела схема волейбольной площадки с разноцветными магнитными фишками. На подоконнике, рядом с чахлым фикусом в керамическом кашпо, стояла пепельница из зеленого стекла и электрический чайник — предмет особой гордости, привезенный с товарищеского турнира в Болгарии. Перед диваном располагался низкий журнальный столик, на котором был расстелен большой белый ватман, а по ватману были раскиданы разноцветные картонки, обрезки, бутылочка с клеем и прочие канцелярские принадлежности.

Наташа Маркова, свежеиспеченный помощник тренера — аккуратно орудовала ножницами, вырезая из цветного картона заглавную букву «К» для спортивной стенгазеты, так аккуратно, что даже чуть приоткрыла рот и высунула кончик языка.

— Виктор Борисович! — дверь открывается и в кабинет влетает юное создание с развеселыми косичками и в коротких шортиках с майкой, создание оглядывается вокруг и поняв, что Виктора в кабинете нет — с досадой топает ножкой: — куда же он подевался⁈

— И тебе привет, Железнова. — меланхолично замечает Наташа, не отрываясь от вырезания заглавной буквы «К»: — как твои дела? Вижу, что неплохо. А у тебя как дела, Наташа? Спасибо, хорошо. Вот и замечательно. Хорошо поговорили…

— А? — теряется создание с косичками: — что?

— Говорю — поговорили хорошо. — отрывается от своего занятия Наташа и поднимает взгляд на посетительницу: — а если тебе чего от тренера нужно, так можешь мне сказать, я — его заместитель и на время отсутствия полностью замещаю.

— … не, спасибо. — создание с косичками пятится к двери: — я лучше ему сама расскажу. Мне лично нужно…

— Вот как? — Наташа поднимает бровь, следя за отступлением супостата: — а еще там в коридоре ящик для пожеланий стоит, можешь туда записку опустить, он прочитает. Дверь закрой! — повышает она голос вслед созданию, но той уже и след простыл.

— Никто за собой дверь не закрывает. — вполголоса ворчит Наташа себе под нос: — вот как ворваться в кабинет, так…

— Витька, ты чего удумал себе… — в кабинет бодрым шагом заходит Мария Волокитина, с ног до головы в гражданском, в бежевом плаще из болони и бежевой же шляпке, с сумочкой в руках.

— И вам привет, Мария, свет Владимировна. — кивает Наташа, опуская ножницы с картонкой, которые она держала в руках: — рада вас видеть в таком… импозантном наряде. Тебе очень идет, Маш. Нечасто увидишь Волокитину в «гражданке».

— Витька! — девушка оглянулась вокруг в поисках, даже зачем-то заглянула за диван, как будто ожидала что он там прячется: — где он⁈

— И тебе здравствуй Наташа, спасибо что заметила мои обновки, да еще и комплимент сказала… — бормочет Наташа, снова взявшись за вырезание непослушной буквы «К»: — как замечательно поговорить с таким чутким человеком как ты. Ой, да что ты, Маш, это ты у нас чуткая! Нет-нет, Наташа, это ты у нас умница и прелесть, а еще и помощник тренера… кстати а куда Виктор Борисович ушел не подскажешь?

— Ну? — говорит Маша, которая стоит прямо перед Наташей, нависая над ней, широко расставив ноги и уперев руки в бока: — так что?

— В смысле — что? — поднимает голову Наташа.

— В смысле — так куда он ушел?

— Грубая ты, Маш. — говорит Наташа: — вот всегда грубая была. Есть такая штука — искусство малого диалога. Ну там, привет, как дела, все хорошо, а у тебя и прочее такое.

— Ты уже все за нас двоих сказала, Маркова, не беси меня. — говорит Маша и прищуривает глаза: — или ты решила со мной тут поспорить?

— Нет, нет, нет! — Наташа поспешно поднимает руки вверх, отставив вырезание многострадальной буквы «К» до лучших, более безопасных времен: — что ты! Кто же в здравом уме решит с тобой бодаться, Волокитина. Ты же у нас воплощение асфальтового катка в облике привлекательной молодой девушки, Маш. Нету Витьки, он в медпункте, с Жанной Владимировной милуется.

— Чего⁈

— Медикаменты привезли, его подпись нужна. — терпеливо поясняет Наташа: — там же всякие препараты есть, некоторые только под подпись ответственного лица выдают. Потому как — спорт высоких достижений!

— Тц. — роняет Волокитина: — ладно, я чуть позже зайду.

— Дверь закрой… — вздыхает ей вслед Наташа: — да что ты будешь делать-то… с открытой дверью тут сквозняк гуляет… эх. — она встает, закрывает дверь и возвращается обратно к своему занятию, взяв ножницы и примериваясь к желтой картонке.

— … Витька! — в комнату влетает шаровая молния в белых кроссовках и белой же спортивной курточке: — а ты… ой! А где он?

— И тебе привет, Лиля. Твоя Волокитина только что заходила. — говорит Наташа, решив все же не отвлекаться и вырезать злосчастную букву: — Витьку… то есть Виктора Борисовича искала. Убежала уже. Как ты ее в коридоре не встретила?

— Я от нее спряталась. — отмахивается Шаровая Молния, мгновенно оказывается рядом и перегибается над Наташей, вглядываясь в стол на котором разложены канцелярские принадлежности: — а чего ты делаешь? Что это такое? К Новому Году готовишься? Уже? Или это Новый Год по какому-то особенному календарю? Я читала что у инков и майя Новый Год отмечают по Празднику Урожая, то есть осенью, они там все собираются в поле, где маис растет и проводят обряд Плодородия! Для этого берется одна молодая девушка и один молодой парень и они должны зачать ребенка прямо на пахоте, вот в борозде, где ка семьсотый прошел, в парной земле…

— Кто о чем, а вшивый о бане. — говорит Наташа и откладывает свою букву «К» в сторону, поворачиваясь к Лиле: — слушай, вот как так получается, Бергштейн? Ты что, несгораемая? Почему с тебя как с гуся вода, а?

— С гуся вода, а в огороде бузина. В Киеве — дядька. — оповещает ее Лиля и усаживается рядом, заправляя непослушный локон за ухо: — не поняла, о чем ты, Ташка.

— О том, что ты раз в десять более бесстыжая чем я, а про тебя никто ничего не говорит. Я вон один раз… ну хорошо, пару раз и все! Уже все про меня языками треплются, я в среду на рыке слышала, как мне в спину кто-то говорил «вон идет гулящая из волейбольной команды»! — жалуется Наташа: — нет, я тебя не осуждаю, Лиль, но почему так несправедливо?

— Ты чего, еще кого-то слушаешь? — Лиля делает круглые глаза: — никогда никого не слушай.

— Но… разве так можно? Кого-то слушать нужно!

— Хм… — на мгновение задумывается Лиля, потом ее лицо светлеет, и она озаряется улыбкой: — а ты меня слушай! Вот. Я тебе сразу скажу, когда ты дуру гонишь.

— Да как ты мне скажешь, если ты сама через раз эту самую дуру гонишь? — с сомнением говорит Наташа, глядя на Лилю: — ты же сама ничего не понимаешь…

— Ну тогда чего ты у меня спрашиваешь? — резонно замечает Лиля: — но вообще я дуру не гоню, я живу весело, Маркова. Вот ты например — чего такая серьезная?

— Мне стенгазету сказали в профкоме сделать! Говорят, что команда есть, а стенгазеты нет! А у нас еще ничего в команде и не происходило! О чем стенгазету выпускать⁈ О чем обычно пишут? О надоях и пятилетку в три года, о том, что кое-кто у нас порой и карикатуры что товарищ Имярек напился и безобразничал или там брак на производстве допустил, про товарищеские собрания с осуждением практики мирового империализма и все такое, а у нас — нет ничего!

— Мы с Машкой и Айгулей вина пили. — говорит Лиля: — в эту пятницу, отмечали ее переезд. Вот! Об этом напиши!

— Ага. И карикатуру на вас троих нарисовать с подписью «заклеймим позором алкоголиков, тянущих наш славный коллектив назад!». — с едким сарказмом говорит Наташа.

— Не. Не получится. — качает головой Лиля: — мы вас не назад тянем, а вперед. Все равно повод, а карикатуру тебе Железнова может помочь нарисовать, она знаешь, как рисует! Правда у нее в основном шаржи на меня выходят, но все равно — талантливо…