Вернувшись из Москвы, начальник СКБ-2 пригласил к себе Духова и его помощника — практиканта. Коротко, без подробностей, сообщил о решении Комитета обороны. Сказал, что в составе СКБ-2 официально организуется специальная группа для проектирования однобашенного танка.

— Вы, Николай Леонидович, назначаетесь ведущим конструктором этого танка, — веско сказал он.

— Очень рад, — ответил Духов. — Постараюсь оправдать доверие, Жозеф Яковлевич!

— Когда сможете представить предложения по составу группы?

— Да хоть сейчас.

— Подумайте и доложите завтра. Технический проект надо бы дать ещё в этом году. Сможете?

— Меньше чем за месяц? — удивился Духов. — К чему такая спешка?

— Сроки крайне жёсткие. Мы должны представить этот танк на испытания одновременно с СМК — не позже. Иначе всё потеряет смысл. А мы и по СМК уже отстаём от графика. Нас предупредили — никаких отступлений от установленных сроков, никаких проволочек,

— Сначала теряем месяцы, а потом устраиваем гонку, навёрстываем дни и часы, — с горечью сказал Духов. — Создаём трудности, а потом героически их преодолеваем.

— Это бесполезно обсуждать, — холодно ответил Котин. — Вы имели возможность работать над проектом, у вас есть солидный задел. Положение трудное, но не безнадёжное.

— Конечно, не безнадёжное, — согласился Духов. — И, конечно, сделаем в срок. Кровь из носа, а сделаем.

— Ну вот и договорились, — удовлетворённо сказал Котин. — Уверен, что вы вскоре нагоните группу Еремеева. А теперь ещё один вопрос…

Он задумался, а потом негромко обратился к до сих пор молча сидевшему в кресле Петру Ворошилову:

— Есть предложение назвать наш новый танк в честь наркома обороны. КВ — Клим Ворошилов.

Котин выжидательно замолчал. Но сын наркома тоже молчал, а на лице его появилось выражение холодного безразличия. «Это меня не касается» — яснее ясного говорил его вид.

— А ваше мнение, Николай Леонидович?

— У меня нет возражений, — сказал Духов. — КВ — хорошее название.

— Ну значит, и этот вопрос будем считать решённым.

В вагоне «Красной стрелы» он отказался от чая, уклонился от знакомств и разговоров с соседями по купе и, забравшись на вторую полку, с удовольствием вытянулся, блаженно закрыв глаза. Он едет в Москву! Спасибо мамуле — это она позвонила и попросила приехать домой на новогодние праздники. Прекрасная мысль! Правда, отец, вероятно, не одобрит. Он за суровые спартанские порядки.

Подумав об отце, он вздохнул и нахмурился. Здесь, в Ленинграде, на заводе, он не мог не заметить — все, начиная с директора, и особенно Котин, от него чего-то ждут, на что-то рассчитывают. Все, кроме, пожалуй, Духова. С Духовым легко — он видит в нём не сына наркома, а обычного дипломника, относится просто, по-товарищески. Как это неприятно, когда в тебе видят только сына своего отца. Надоело светить ложным отражённым светом. Хочется что-то представлять самому по себе.

На вокзале в Москве машины не было. Звонить и выяснять не стал — спустился в метро в толпе простых смертных. И словно бы в награду — в вагоне блондинка, слегка загорелая (это в декабре-то!), с голубым пламенем из-под длинных ресниц! Мать-природа не лишена причуд: большинство homo sapiens она воспроизводит в облике, далёком от идеала, но иногда по неизвестным причинам, скорее всего случайно, сотворит вдруг загадочное, наделённое магией очаровывать с первого взгляда чудо, которое люди довольно-таки неточно называют красавицей. И очарованному становится грустно и кажется, что он будет несчастен, если это волшебное создание исчезнет в толпе, уйдёт навсегда и без следа из его жизни…

Почему-то считается, что знакомиться на улице неприлично. А почему, собственно? Они вместе вышли на станции «Библиотека имени Ленина». Номер её телефона, прозвучал как музыка. Постояли, поёживаясь от холода. При свете тусклого дня, под колючим ветерком красота её несколько поблёкла. Нет, она не в Ленинку. Она в Военторг, работает там продавщицей. И ей нельзя опаздывать.

— До свидания, я вам обязательно позвоню, Валя!

Мамуля встретила радостными объятиями. Отец уже уехал на работу. В просторной квартире — знакомое, родное тепло, привычный уют.

— Марш в ванную! — командовала мамуля. — Мыться с мылом и мочалкой. А потом будем пить чай.

Пили чай с вкусной домашней снедью. Мамуля смотрит ласково и чуть покровительственно.

— Ну, как там, в Ленинграде? Плохо одному? Скучал? Похудел, руки в царапинах. Ты что там, слесарем работал?

— Всё хорошо, мама. Работа интересная. Ленинград — прекрасный город. У меня там теперь много хороших друзей.

— Ох уж эти твои друзья! — вздохнула мамуля. — Их много, а толку что? Ты научись различать, сынок, кто любит тебя, а кто — должность и положение отца.

— Не беспокойся, мама, это настоящие, искренние друзья. Особенно Духов.

— Кто такой?

— Мой консультант. Талантливый конструктор и человек прекрасный. Умный, добрый.

— Все они умные и добрые, да только каждый себе на уме. Ты очень доверчив и наивен, сынок.

В последнее время мамуля («Возрастное, что ли? Ведь уже за пятьдесят…») стала строже и суровее отзываться о людях. Предостерегает его от излишней доброты, доверчивости. Но он вовсе не считал себя наивным, простодушным, восторженным. Напротив. Весь джентльменский набор: самолюбив, тщеславен, равнодушен. Законченный эгоист, хотя и пытается это скрывать. А главное — кажется, неталантлив, а значит, неинтересен…

— Твой сын, мама, не такой уж наивный телёнок как можно подумать. Но оставим это. Кто у нас будет сегодня вечером?

— Я никого не приглашала. Не знаю, будет ли отец — у него теперь часто ночные заседания. Возможно, придёт Аделаида Ефимовна с Викой.

— С Викой?

— Да, она не хочет ехать на новогодний вечер в свой институт.

Так!.. Не хочет в институт? Звучит не очень убедительно. Уж не появились ли у мамули и её задушевной подружки некие планы насчёт своих ненаглядных деточек? Свести их, голубков? Посадить в одно гнездышко? Нет уж — ничего не выйдет! Забавно, не более того. Вика — умная девица, но…

— Ты, кажется, чем-то недоволен?

— Нет, что ты, мама, — поспешно сказал он. — Всё отлично. Ты пообщаешься со своей задушевной подругой, а я с удовольствием поболтаю с Викой. С ней всегда интересно потрепаться на общие темы.

— Ну и слова у тебя, сынок. Поболтать, потрепаться. Фу!

— Извини, мама. А сейчас, если не возражаешь, я хотел бы прогуляться немножко по Москве. Соскучился по белокаменной.

После Ленинграда впечатление от столицы было для неё невыгодным. Бросалось в глаза азиатское многолюдство, обилие торговых лотков на тротуарах, пестрота люда. Много обшарпанных домов, кучи грязного снега по краям мостовых… На улице Горького заборы, за которыми возвышаются остовы сносимых зданий. Угловой дом рядом с памятником Пушкину тоже обнесён забором, чернеет пустыми глазницами окон. Перестраивается Москва.

— Он постоял у памятника великому поэту, который стыл на постаменте, склонив голову в глубокой задумчивости, словно обдумывая, что бы такое сказать, стихами или прозой, снующей у его ног пёстрой толпе. Тускло светились в ранних декабрьских сумерках старинные фонари. На площади, где ещё недавно возвышались башни и золотые кресты Страстного монастыря, теперь тянулись ряды пёстро раскрашенных теремков-киосков и лотков, бойко торговавших новогодней мишурой.

Домой он возвращался по бульварам, шёл не спеша до самой Арбатской площади. Здесь было не так многолюдно, белее и пушистее снег, глуше городской шум, В конце аллеи светлели облака, расходясь тонким белым дымом, сливаясь с влажно темнеющим небом. Высокие деревья изредка гулко роняли с вершин пушистые шапки снега. В сером воздухе чувствовалось приближение неприятной и ненужной, но нередкой в декабре оттепели.

Проходя мимо Военторга, он внезапно остановился. Ба! Ведь здесь, в этом здании, на одном из этажей, за прилавком она — голубоглазая прелесть. Можно её разыскать, увидеть, понаблюдать и полюбоваться, оставаясь незамеченным в толпе, А при удобном случае и перекинуться двумя-тремя словами о том о сём. Почему бы нет? Думая об этом, он уже входил в просторный вестибюль магазина. С чего начать? Может быть, подняться наверх? Но едва он в раздумье остановился у широкой лестницы, ведущей в верхние этажи, как увидел улыбающуюся физиономию лысоватого военного, направляющегося, несомненно, к нему. Замначмаг. Кажется, Лев Семёнович. Чёрт бы его побрал!