— Выполз вот воздухом подышать, — продолжил Серега, — вчера поддали хорошо, до сих пор плохо.

— Ничего, сейчас полегчает, — я показал на его бутылку.

— Если бы… уже третью пью, а до сих пор мутит. Лучше бы водки.

— С водки уберет сразу, чего хорошего?

— Может, и уберет. Только все равно лучше.

Помолчали.

— А хочешь, я тебе стих расскажу, собственного сочинения? — прервал молчание Серега.

— Валяй, если есть желание.

Я глотнул пива и отметил про себя, что в бутылке его осталось на самом донышке.

Серега откинул голову, нахмурил лоб, что-то вспоминая, и затем изрек:

У Карлсона спиздили мотор,

Когда он спал, уткнувшись мордою в варенье,

Проснувшись, понял: это приговор!

И сделал с крыши шаг без капли сожаленья…

Летя над ржавчиной стокгольмских крыш,

Кричал: прости меня, Малыш!

Надеюсь, что простишь…

Вот так. Стих мне, в общем, понравился. Довольно необычно. Возможно, Серега был не так прост, как показалось мне сначала.

— Хороший стих, — сказал я.

— Единственный нормальный стих, который я написал, — самокритично заключил Серега, — остальные — полное говно.

— Понятно.

— У тебя пиво кончилось?

Я кивнул.

— У меня тоже. Давай скинемся — водки возьмем.

Я прикинул, чем это может закончиться в перспективе. Вообще, пить водку не входило в мои планы. С другой стороны, выпить немного — грамм сто — может, и не помешало бы, настроение располагало. Главное — не напиться, повторения назавтра сегодняшних офисных мучений мне не хотелось.

— Давай, только немного.

В итоге Серега выскреб из карманов лишь железную мелочь, и водку мне пришлось покупать практически целиком на свои. Я взял пол-литра и бутылку лимонада. Сам выпью немного, остальное пусть приговаривает Серега, если захочет, — решил я.

Мы вернулись на скамейку, на которой познакомились. Серега взял у меня бутылку и разлил водку в пластиковые стаканы, которые мы тоже предусмотрительно купили. Я разлил лимонад.

— Давай, за все хорошее, что было и будет, — Серега поднял свой стакан.

— Будем! — наши стаканы стукнулись боками.

Серега тут же опрокинул содержимое стакана в глотку, при этом слегка сморщившись, и уткнулся носом в рукав — видимо, занюхать. Я выпил в два глотка и сразу запил лимонадом. Водка была так себе.

— Ядреная, зараза, — сказал приободрившийся Серега, когда оторвал свое лицо от рукава.

— Нормальная.

— Да уж, бывало и одеколон пили, так что в самый раз, — Серега сделал движение рукой, — дай закурить?

Я протянул ему сигарету и закурил сам. Тепло от водки расползлось по пищеводу.

— Как там твое стихотворение, самое лучшее? Не расскажешь еще? — спросил я Серегу.

— Отчего же, — и Серега повторил свой опус про Карлсона. При повторном прослушивании стихотворение мне понравилось еще больше, чем в первый раз; в нем при всей его простоте присутствовала определенная емкость, тонкое наполнение: при желании там можно было найти множество тем, от банального пьянства с последующим самоубийством до разочарования в жизни после безрезультатных поисков ее смысла. Не знаю, какой месседж вкладывал в него сам автор, но подумать было над чем.

— Ничего так.

— Да говно это все, стихи там, рассказы. Я раньше пробовал писать, только потом бросил. Неинтересно. Неинтересно и не нужно. Никому. Даже самому себе.

— Не скажи.

— Да ладно, все это понты и для понтов — я тебе так скажу. Все эти книжки, писульки. Люди делают деньги — и это главное. Потому что деньги правят миром. Не президенты, не мудрецы и уж тем более не поэты. Вообще не люди. Деньги. Бумага. Вот это действительно важно, остальное — говно.

— Как знаешь…

— А ты чем занимаешься по жизни?

— В смысле?

— Ну, работаешь где?

— Менеджером.

— По продажам?

— Ага, — я затянулся сигаретой.

— Вот видишь: ты продаешь, кто-то покупает, а главное что? Главное не то, что ты продал, и не то, что кто-то купил, главное, что деньги перекочевали из одного кармана в другой. Поменяли место жительства. Потому что они в этом мире — важнее всего. Почему сейчас менеджеров так много? Да потому что вся история человечества — это история эволюции товарно-денежных отношений, и сейчас — мы приблизились к ее вершине: мы исключаем человека из истории и оставляем только деньги. А человека — прислугой при них. Менеджером.

— Может, ты и прав.

— Прав, еще как прав. Давай по второй?

— Давай.

Мы выпили еще.

— А я сейчас нигде не работаю, — продолжил Серега, — по лету подсобником работал на стройке, да с деньгами нагрели — уволился. У вас там, кстати, строители не нужны? Я все умею: и варить, и кладку делать, и окна пластиковые могу ставить — доводилось работать.

— Нет, не нужны. Только менеджеры. Мы программным обеспечением занимаемся.

— Ага, понятно. Менеджером не могу. Не умею я деньги из пустоты создавать — хоть убей. Руками могу, приладить там что, починить… а менеджером не могу.

— Бывает.

— А видишь: все из-за денег. Летом работал, в Комарово коттедж строили загородный одному упырю. У него этих денег — хоть жопой ешь, директор какой-то там фирмы, типа твоей, наверное… на «Лексусе»» ездит, жена тоже на «Лексусе», у дочек поскромнее машинки, но тоже не наши, а жадный — до жути.

— Потому, видимо, и богатый…

— Ага, потому. За копейку для работяги удавится. По итогу нагрел нас с мужиками при расчете. Кинул копейки, остальное, сказал, потом. А когда потом? Знаем — проходили уже. Разводит, значит. Я ему так и сказал: «Мудак ты, а не человек». И уволился. Мужиков он все завтраками по поводу зарплаты кормил — они остались. Хотя сейчас, наверное, и они поувольнялись — сомневаюсь, что он им в результате что-то заплатил, натура такая — сволочная.

— Хозяева жизни, что сказать.

— Козлы они, а не хозяева. Я с мамой живу, так она правильно говорит: все к нам вернется, не здесь, так там — на небе. Чем больше обманул, забрал чужого — тем больше с тебя по итогу и спросят… Думаешь, он хозяин? Да он раб, слуга самый что ни на есть. Холоп своих денег. Ради них что угодно сделает, не подумает. Надо будет — и жену, и дочек продаст. Поэтому не хозяин он, раб. Вот мы с тобой хозяева…

Серегу понесло, я предложил еще начислить. Серега не отказался. Мы накатили.

— А стихи — это полная ерунда, говорю тебе. Жизнь нынче другая — не до стихов. Да и всегда такая была. Ад, а не жизнь. Ежели здесь люди друг друга из-за денег, жалких бумажек, по сути, накалывают, что тогда говорить? Им прямая дорога в ад, не иначе. Вот и живут ради ада, получается. Его лишь и наследуют. Здесь жируют, воруют, юлят, а там, — Серега сделал неопределенный жест, видимо, указывавший на местонахождение его личного эквивалента загробного мира, — на сковородках жарятся. Замкнутый круг. Тут деньги все решают, а там — расплата за них. И черт его знает, каким путем идти. Точно не до стихов… Ты в Бога веришь?

— Честно?

— Ну а как?

— Нет.

— И зря. Он есть, говорю тебе. И он все это видит. Специально, может, даже создает такие условия, подстрекает. Не сам лично, конечно, — через Сатану. Потому что не нужен ему там, на небе, мусор всякий, люди нужны. Как мы с тобой, — Серега автоматом записал меня в святые, — трудяги. А здесь бабло разбрасывает — живи, обманывай, кидай, коли хочешь. Только запомни: путь в рай тебе закрыт, тебя Сатаны царство ждет. Вот и выбирай, дружок…

— Ты не обижайся, — прервал я Серегу, — но мне кажется, что те, которые тут хорошо живут, и после смерти в накладе не остаются. Сам же сказал, что стихи не главное, главное — деньги.

— Э, нет! Я сказал, что главное — деньги, потому что это как экзамен. Проверка на вшивость. Чтобы Бог понял: паразит ты или не паразит. Конечно, главное — деньги, но только для тех, кто обречен. Обречен вместе с этим миром…

— Чего-то я тебя не понимаю…

— А и не понимай. Не важно это. Будь душой чист и в Бога верь. И все будет нормально. У нас там еще осталось?