Наша жизнь зачастую банальна, хотя мы и не хотим этого признавать. Ее описание можно свести к простым вещам: пошел туда-то, встретил того-то, выпил с ним пива, поболтал о том о сем. К сожалению, это так. Из наших речей не составишь глубокомысленных трактатов о философии на память и в назидание потомкам, как это было у древних греков. Мы просты и предсказуемы. Наши проблемы, наши трудности и радости примитивны и похожи на трудности и радости всех остальных жителей земли, и с этим ничего не поделаешь. Поэтому читать про нас местами будет неинтересно — это я точно могу сказать. Но, читая про нас, можно будет прочитать в открытой книге и всех остальных, тех, кто остался за пределами текста. Детали не важны, ибо детали просты и понятны, мы все живем одним и дышим одним. И этот вечер — лишь один из тысяч фрагментов огромной мозаики бытия, выполненной в однообразной манере, из однотипных и одноцветных кусков, дабы в совокупности уже стать чем-то гораздо более сложным. Поэтому все повторяется, круг за кругом, страница за страницей.
— Ты в университете собираешься восстанавливаться? — спросил Стас.
— Думаю об этом. Только хотел бы сначала попробовать перевестись на философский.
— Считаешь, получится?
— Не знаю. Теоретически возможно все, что явно не противоречит здравому смыслу, но, сам знаешь, на практике начинают вырастать такие преграды, которые даже здравому смыслу не по плечу.
— Это точно.
— Сам-то не пробовал восстанавливаться?
— Думал об этом, но не пробовал.
— А чем тогда занимался тут, пока я, так сказать, отсутствовал?
— Да так… Работал в основном.
— А не в основном?
Народ тянулся в парк от торгового комплекса целыми вереницами, люди покупали там продукты и выпивку и устраивали импровизированные пикники здесь, прямо на скамейках и лужайках. Я вспомнил, что сегодня пятница, а значит, следом идут выходные, поэтому люди и оттягивались.
— С Танюхой расстался, — Стас достал сигарету.
— Это я знаю. Чего так?
— Устали друг от друга, наверное. Больше, конечно, она от меня…
— Понятно.
Характер у Стаса действительно был своеобразный, да и привычки…
— На «Дом-2» еще ездил, на кастинг.
— Да ладно?..
Я закуриваю вслед за Стасом, ожидая услышать интересную историю. После выпитого пива в теле легкость, я откидываюсь на скамейке: я весь внимание.
— Ну да. Делать было нечего, собрался и съездил в Москву.
— И?
— Не взяли, — Стас смахнул пепел и засмеялся.
— Это, в принципе, можно предположить — раз ты здесь, а не там. А если в деталях?
— Можно и в деталях. Я, когда с Танюхой расстался, полгода вообще полной ерундой занимался: ну, бухал, конечно, пока не надоело, суетился чего-то, пока опять же не надоело, в общем, делал много лишних и ненужных движений, — Стас сделал последнюю затяжку и ловким движением пальца стрельнул окурок метров на пять, тот, описав дугу, упал в густую свежую траву. — А потом решил: надо предпринять что-то такое, что не каждый день сделаешь, а, может, если прикинуть трезвым умом, и вообще не сделаешь. О чем будешь вспоминать с улыбкой или с грустью, не знаю, но будешь вспоминать. Вот я и решил на этот «Дом» поехать. Попробовать там построить свою любовь…
— И как, получилось?
— Как видишь.
Первое пиво оказалось выпито, и мы открыли по второй бутылке.
— В общем, взял я тогда отпуск на работе и поехал в Москву. Пришел на кастинг, там народу — просто тьма, не протолкнуться.
— Это вполне понятно. Работать никто не хочет, все хотят в телевизор.
— Не говори: хотят — еще не то слово. Желают так, что человека готовы убить — лишь бы засветиться на голубом экране.
— Это мечта о несбыточном, каждый ведь хочет выглядеть лучше своего соседа. Телевизор дает эту иллюзию, потому что телевизор в сознании большинства обывателей ассоциируется со сказкой, с реализацией сна. Там все выглядят красивее, чем есть, богаче, чем есть, умнее, чем есть. Телевизор заменяет убогую реальность. Попал на экран, обошел соседа, которому о таком только мечтать приходится, — считай, жизнь удалась.
— Ага. Эффект сильный. Так вот — на кастинге толпы, поэтому он проходит в несколько этапов…
— Сколько этапов?
— Да почем я знаю?.. Меня зарезали на первом.
— Совсем не приглянулся?
— Тут история другая. Там блондинка такая, значит, сидит за столом загорелая, словно полжизни в солярии провела, и мальчик какой-то прилизанный. Они что-то вроде собеседования проводят. Ну, чем занимаешься, чего от жизни хочешь, хуе-мое. Ты на их вопросы, значит, отвечаешь, болтаешь, общаешься. Потом они задают свой коронный вопрос — это типа индикатор, по которому они народ и отсеивают.
— Какой? Про их шоу, что ли?
— Нет. Про шоу ты можешь вообще ничего не знать. Типа потом сами научат. А вопрос такой: что у вас есть такого, из-за чего вас не выгонят в первый же день пребывания на шоу?
— Понятно. На эксклюзивность проверяют. И ты что ответил?
— У меня с собою пять грамм гашиша было — специально взял, чтобы в Москве не заскучать, я как раз перед собеседованием покурил, ну я им и ответил: у меня, мол, гашиш есть, пять грамм, вряд ли меня в первый же вечер выгонят.
— А они?
— Юмора не поняли, видимо.
— Да-а-а. А ведь, по правде говоря, с пятью граммами гашиша тебя действительно не выгнали бы в первый вечер. Да и во второй, наверное, тоже. Пока гашиш не кончился бы — не выгнали бы. А кончился бы — за добавкой послали бы.
— Вот и я о том же. Честно все им сказал — не прокатило, как видишь.
— Бывает, — иронично посочувствовал я.
История Стаса не была, скажем так, выходящей за рамки — я его давно знал, он умел закручивать такие сюжеты. От скуки он стебался над миром и людьми, его населявшими, не заморачиваясь по поводу моральной стороны вопроса. Принести гашиш на съемки популярного телешоу не было для него предосудительным поступком. В конце концов телевидение — это тоже наркотик, посильнее гашиша, телевизионная реальность наркотическая — куда явственней и опасней, чем, например, галлюциногенные мороки хашишинов Аламута. Хасану ибн Саббаху и не снилось такое оружие, ведь будь у него телевидение — Европа и весь остальной мир давно преклонились бы перед могуществом низаритов. Так что Стас, по сути, попал в точку. Другой разговор, что его не поняли…
Может, и поняли. Но двум наркотикам рядом не место. И когда есть такой сильный наркотик, как телевизор, вряд ли кто-нибудь станет мешать его еще с чем-то. В общем, суть пролета Стаса на «Доме-2» мне была ясна.
— Ты хоть не расстроился? — полушутя спросил я Стаса.
— Расстроился. От расстройства пришлось весь гашиш скурить. В одиночку. Чтоб этим гадам с телешоу ничего не досталось.
Мы засмеялись. Пиво подходило к концу, и нами было принято решение возвращаться домой. Тем более что я устал с дороги, а Стасу хотелось выспаться после трудовой недели. Мы поднялись со скамейки и пошли наискось через парк к дому. Люди, оккупировавшие парк, расходиться не собирались, они только начинали свое движение сквозь лабиринт предстоящих выходных дней. Шут с ними. Мы еще успеем ухватить свое — пусть не сомневаются.
Перед домом все же зашли в магазин и взяли еще по два пива. Посидели на скамейке возле парадной, перекурили. Потом поднялись к Стасу в квартиру. Я чувствовал приятную усталость.
Что-то начиналось — это ощущение проникало в меня извне, из окружающего мира, не тревожное, скорее таинственное чувство, которое заставляло дышать чаще. Что-то начиналось. И я готов был встретить это, каким бы оно ни было.
Прошлое — приевшийся родственник, настоящее — старый приятель, будущее — загадочный незнакомец. Никогда не знаешь, что у него на душе. Приятных незнакомцев почти не осталось на этой планете, и за его личиной скорее всего скрывается какой-нибудь мерзавец… И все же. Мы надеемся до последнего.
С утра я проснулся первым — видимо, сказалась армейская привычка вставать рано. Стас еще спал. Часы показывали половину девятого утра, за окном брызгало тусклыми лучами утреннее солнце.
