Сегодня мне надо идти в военкомат — закрывать военный билет. Я снова стану гражданским. А значит, на меня навалятся гражданские дела и заботы. И мне придется расправляться с ними, преодолевая свои будничные страхи, повергая их и двигаясь дальше.

Итак, я иду.

В военкомате заспанный сторож с минуту разглядывает меня сквозь замусоленное стекло дежурной части, что-то прикидывая в уме (остается только гадать — что именно), потом показывает рукой куда-то вглубь здания.

— Поднимайся по лестнице на второй этаж.

— А там?

— Там спросишь.

— У кого?

— У кого-нибудь.

Исчерпывающий инструктаж. У меня складывается впечатление, что сторож проходил специальные курсы по дезинформации противника. Преодолеваю турникет и поднимаюсь по лестнице.

Унылая картина: коридор, по обе стороны которого двери. Куда мне? В какую из них? Одни вопросы, никаких ответов. Стучусь в первую попавшуюся, открываю. За дверью небольшая комнатка, заставленная стеллажами с бумагами, посреди комнаты стол — за столом женщина, что-то пишет.

— Военный билет где можно закрыть? — спрашиваю я.

— А вы кто?

— Демобилизованный.

— Это не ко мне, — курсы дезинформации, похоже, проходили тут все.

— А к кому?

— Дальше по коридору, — она наконец называет номер кабинета.

Иду туда. Точно такой же кабинет, как и предыдущий. Точно такая же женщина, как и предыдущая. Здороваюсь, называю цель своего визита.

— Присаживайтесь, — она указывает мне на свободный стул, стоящий возле ее стола.

— Спасибо, я постою.

— Как хотите.

Некоторое время она рассматривает мой военный билет и сопроводительные документы из части. Потом встает, подходит к одному из шкафов с приклеенным к нему календарем за позапрошлый год, открывает его и начинает там что-то искать. Проходит минуты три. Потом она достает какую-то папку и возвращается к столу.

Достает из папки кипу бумаг, что-то просматривает. Дверь позади меня открывается, и в кабинет заходит молодой капитан с бегающими глазами. Судя по всему, новый военком.

— Тамара Ивановна, как у вас дела? Что с документами на контрактников? — спрашивает он женщину.

— Готовим, товарищ капитан.

— Сколько?

— Пока ни одного.

— М-да, — тянет капитан, — потом оборачивается ко мне, — ты кто такой?

— Демобилизованный, — отвечает за меня женщина, продолжая просматривать бумаги.

— Где служил? — продолжает свой допрос капитан.

— Под Москвой, — нехотя отвечаю я, чего он привязался?

— По контракту продолжить службу не хочешь?

— Нет, спасибо.

Этот вопрос задавали еще в части — и не раз. Реформа армии с треском провалилась: укомплектовать части контрактниками не получилось и наполовину. Офицеры сулили срочникам, которые согласятся подписать контракт, золотые горы, но даже последнему дураку было понятно, что эти горы существуют только на словах. Как могут обещать неземные блага люди, живущие в совершенно земных обшарпанных офицерских общагах?

— Зря. Сейчас контрактникам хорошие деньги платят, — капитан начинает отрабатывать поставленную Генштабом задачу, — жилье можно купить, автомобиль. А на гражданке — финансовый кризис, слышал уже, небось? Сокращают повсюду, даже менеджеров этих, которых как собак развелось, на улицу выкидывают…

— Кризис я как-нибудь переживу.

— Образование у тебя какое?

— Незаконченное высшее.

— Ну, вот там и образование закончишь…

— Главное, самому там не закончиться.

— В смысле?

— В смысле спасибо вам большое, но как-нибудь без меня.

— Смотри сам. Услугу тогда одну окажешь? — его глазки хитро сощурились.

— Какую?

— Напиши заявление в школу контрактников — мне для отчетности надо. Документ ни к чему тебя не обязывающий, а нам — галочка. В действительности никуда не поедешь, откажешься, скажешь, что передумал. И контракт никакой подписывать не надо. А?

Он посмотрел на меня. Взгляд штабного пройдохи. Этот в задницу без мыла залезет. Собирает мертвые души, недоделанный Чичиков гоголевского райвоенкомата.

— Не хочу людей в заблуждение вводить. Одна ложь порождает другую — и так далее. Не надо давать бессмысленную надежду тем, у кого ее и так не хватает. Я свой долг Родине отдал.

— Да ладно. Одно заявление. Тамара Ивановна, какие там документы надо?

— Заявление и данные паспорта.

— Паспорт у тебя есть с собой?

— Нет.

— Тамара Ивановна, а без паспортных данных нельзя?

— Нельзя.

Привязался — теперь не отстанет. Я его последний шанс, это понятно. Надо отмазываться.

— Далеко живешь?

— Далеко.

— За сколько туда-обратно сходишь?

— Часа за четыре.

— Это как?

Я ему объясняю, что по прописке живу в самом дальнем углу нашего пусть и небольшого, но существенно раскиданного в пространстве городка. Капитан, видимо, не местный, прикомандированный — соображает с трудом, смотрит недоверчиво, но Тамара Ивановна подтверждает мои слова. Слава богу.

— Давай я тебе такси вызову, — достает капитан свой последний козырь.

— Послушайте, — отвечаю ему я, — зачем вам эта морока? Деньги свои на такси тратить опять же. После меня наверняка придут еще минимум человек тридцать дембелей — неужели среди них не найдется того, кто по собственному желанию захочет написать это заявление?

Капитан некоторое время думает над моими словами, потом сдается.

— Ладно, черт с тобой. Тамара Ивановна, что там ему от вас надо?

— Военный билет закрыть.

— Вот и закрывайте ему поскорее, и пусть катится отсюда ко всем чертям. К финансовому кризису своему, — капитан присваивает мне целый мировой кризис — вот уж спасибо. Сам он, хлопнув дверью, удаляется. Я смотрю на Тамару Ивановну.

Она ставит штемпель в мой военный билет и протягивает его мне. Сопроводительные документы остаются у нее.

— Возьмите. Теперь можете быть свободны.

— Спасибо. Я тогда пойду?

— Идите.

И я покидаю военкомат с легким сердцем, напоследок простучав каблуками по ступеням лестницы и стукнув вертушкой турникета. Прощайте! Прощай, армия! Меня ждет мой личный мировой финансовый кризис. Или как его там?

Наши победы есть лишь эхо наших будущих поражений. И нисколько не наоборот. И тем не менее мы упиваемся ими, лелеем их, как то единственное, что придает хоть какую-то цену нашей жизни.

Армия для меня закончилась. Теперь уже точно. Начинался новый этап, и я не мог сказать, чего я от него ждал. Всякого. Одно я знал наверняка: доверять завтрашнему дню нельзя. Как, впрочем, и сегодняшнему. Нас всех ждет большая битва, в сравнении с которой нынешний кризис — ерунда.

Вернувшись из военкомата домой, я быстро собрал вещи, документы и книги, пообедал и, попрощавшись с родителями, пошел на вокзал. Меня ждала новая дорога — в прямом и метафизическом смысле, — которую я должен был освоить, пройти все ее извилины и ухабы, глотнуть знойной пыли и холодных дождей. Я отправлялся в Петербург — восстанавливаться в институт и устраиваться на работу.

На вокзале я купил в кассе билет и, выйдя на улицу, устроился на скамейке в тени большого дерева недалеко от платформы. Мой автобус отправлялся через двадцать минут, время еще было. Я вальяжно откинулся на спинку скамейки, закинув ногу на ногу. Возле скамейки вразвалку прохаживались голуби, подбирая с асфальта куски кем-то раскрошенной булки.

Что мы имеем? Сомнительное прошлое и не менее сомнительное будущее. В сухом остатке — нелепое настоящее, наполненное бессмысленной возней, где беззубые хищники пытаются сожрать точно таких же беззубых хищников. Этап за этапом мы громоздим пирамиду сомнительных жизненных достижений: заканчиваем школу, институт, устраиваемся на работу, увольняемся с работы, снова устраиваемся на работу, в процессе заводим семью и детей, затем уходим на пенсию, стареем и умираем. Карабкаемся наверх… Для чего? Чтобы потом сигануть с вершины в неприглядную бездну, полную мрака и страхов, которую так старательно пытались покинуть? Многие вопросы так и останутся без ответов. Человек — существо противоречивое, и многое он делает не «почему-то», но «вопреки». Вот и я…