– Тогда это зачем? – Разин приподнял руку со стальным браслетом и проводом.

– Мы не знали, в каком состоянии и расположении духа вы очнетесь.

– Скажите, где Генрих Клейн? Что с ним? Он пропал, не отвечал на звонки, в его доме меня ждали несколько вооруженных головорезов.

Сидорин нахмурился:

– У этих, как вы подметили, головорезов не было приказа стрелять в вас. Вы сами начали. Полагаю, что с Клейном вы скоро встретитесь.

Сидорин положил на тумбочку бумажную пачку сигарет и зажигалку. Встал, с усилием приподнял рассохшуюся оконную раму и спросил:

– У вас, наверное, еще много вопросов?

Разин закурил. Он слышал, что где-то закричал человек.

– Что происходит?

– Мы находимся на территории одного медицинского учреждения, – ответил Сидорин. – Ну, закрытого типа. Это небольшая частная клиника, старая уже. Говорят, что скоро ее сломают. А пока так… Здесь проходят лечение бывшие наркоманы. С согласия родственников, разумеется. И некоторые пациенты из-за долгого воздержания так выражают свои эмоции. Криком, руганью…

– А какая это страна, уважаемый? Где мы?

– Я разве не сказал? Это Польша. Да, далеко забрались… Но здесь нам никто не помешает. Нашему общению.

– А оно состоится, наше общение?

– Оно уже идет. Мы очень надеемся, что найдем общий язык. В Москве по разговорам начальства я понял, что никаких старых счетов нет. Вы никого и ничего не продавали за тридцать серебряников… Не сотрудничали с иностранными разведслужбами. Вы были и остались человеком нашего круга. Можно сказать, товарищем. Ну, который в трудную минуту совершил какие-то ошибки. Под влиянием личной драмы. В Центре такая точка зрения насчет вас…

Артем Сидорин сказал, что завтра день отдыха и ушел. Появились два крепких мужчины в тренировочных костюмах, они сняли с Разина наручники, проводили его через заднюю дверь в крошечную душевую комнату с пластмассовой табуреткой. Чувствуя слабость в ногах, он сел на табуретку и включил воду. Вытерся банным полотенцем и вернулся обратно, его снова пристегнули наручниками к проводу. На тумбочку поставили поднос, на тарелке под крышкой котлеты и пюре, на другой тарелке кусок яблочного пирога. Разин через силу поел, лег и, отвернувшись к стене, быстро заснул. Проснулся, когда в комнате было уже темно, под потолком горела тусклая лампочка, где-то за стеной слышались человеческие крики.

Дня отдыха Разину не дали. Утром его разбудили те же мужчины, что и вчера, спросили о самочувствии и сняли наручники. На стуле лежало чистое белье, трикотажный тренировочный костюм. Сказали, что можно принять душ и переодеться без посторонней помощи. После душа его через подвальный коридор проводили в другую комнату, гораздо просторнее той. Здесь не было окон, свет давали две ярких лампы в колпаках, посередине стоял стол с металлической столешницей и металлическими ножками, привинченными к полу. Вдоль одной из стен пара венских стульев. В углу, положив ногу на ногу, сидел Артем Сидорин, давая понять, что не он тут главный. Провожатые посадили Разина перед столом, освободили от наручников и ушли.

Через минуту появился мужчина лет сорока, он представился Игорем Казаковым. Черноволосый, в темном пиджаке и голубой рубашке. Он носил очки в золотой оправе и эспаньолку с усами, лицо казалось приятным, но каким-то напряженным, будто человеку предстояло выполнить неприятную работу, к которой душа не лежала, но, поскольку он уже здесь, пришел и настроился, – то все доведет до конца. Казаков бросил на стол две тощие папки с бумагами и поставил чашку горячего черного кофе, сел напротив Разина и минуту с интересом разглядывал его, словно экзотического жука. Закончив с этим, открыл папку и, полистав бумажки, сказал приятным баритоном:

– Давай знакомиться. Я приехал из Москвы, чтобы с тобой поболтать. Не хочу разводить говорильню и терять время, которого нет. С твоим досье я ознакомился, почти в полном объеме. Занимательное чтение. Кстати, я, как и ты, жил некоторое время в Америке и усвоил их деловые навыки. Когда хочешь заключить хорошую сделку, изложи ее привлекательные и не очень привлекательные стороны, обозначь свои условия. А потом заинтересуй партнера и сделай предложение. Такое, которое устроит обе стороны. Так мы и поступим. Нормально?

– Вполне, – кивнул Разин.

Казаков не любил разговаривать сидя, он поднялся, повесил пиджак на спинку стула и прошелся по комнате.

– Я освежу подробности недалекого прошлого. Итак, советский Гохран, главное хранилище ценностей Советского Союза, еще с середины двадцатых годов вагонами продавал в Америке антиквариат, драгоценности. Например, почти весь ассортимент ювелирной фирмы Фаберже, брошки, кулоны, браслеты. Не самостоятельно, а, разумеется, через доверенных лиц. Позже торговля расширилась. На продажу пошли золотые монеты, пятерки и червонцы царской чеканки, иконы, произведения живописи, мебель, коллекции фарфора, столовое серебро и многое другое. Ты лучше меня знаешь ассортимент. Правильно?

– Вроде бы…

– Продавали десятилетиями, абы как, оптом и в розницу. Торговля пережила войну и дошла до наших дней. В начале тридцатых годов брошка Фаберже стоила десятку, яйцо Фаберже около пятисот долларов. Это в шестидесятые годы, когда царские побрякушки вошли в моду, цены взлетели. Часть валюты отчисляли конторе, мы использовали доллары на оперативные нужды, агентурную работу и вообще… А что оставалось – на красивую жизнь. Ты ведь тоже копейки до получки не считал, жил на широкую ногу.

– Я не воровал, – сказал Разин. – Жил на то, что платила контора.

– Правильно, – согласился Казаков. – Контора не хотела довольствоваться крохами, делиться с Внешпосылторгом, Внешторгом, Минфином и другими советскими бюрократами, которые работать не умели. Поэтому Комитет госбезопасности перетряхнул эту порочную практику, стал сам получать из Гохрана ценности, – на давальческой основе, задарма то есть, – и организовали свою торговлишку. После этой комбинации деньжат в конторе заметно прибавилось. И ты в этой игре был не последним человеком. Я ничего не путаю?

– Все точно, – кивнул Разин. – По легенде я владел двумя крутыми магазинами в Нью-Йорке, продавал антиквариат. Но выручку не в карман клал, а делал с деньгами, что приказывал Центр. Прежде всего я был разведчиком – нелегалом, а не продавцом женских украшений, позднее – резидентом нелегальной разведки на Восточном побережье. Через меня были организованы успешные операции, о которых в том досье, которое тебе дали почитать, ничего не написано. Дела, которыми я занимался, не рассекретят и через сто лет. Их просто уничтожат. А пепел развеют по ветру. У меня два ордена Боевого Красного знамени, которые я получил в мирное время, и много других государственных наград… А не пара юбилейных медалей.

Казаков остановился у стола, хлебнул кофе и сказал:

– О твоих заслугах в досье информации нет, но о твоих высоких наградах мне известно. Кстати, я в Штатах тоже не бабочек ловил.

Казаков побродил по комнате и сказал, что по легенде Разин, когда работал в Штатах, был немцем, торговцем антиквариатом. Не каким-то вымышленным персонажем, а реальным человеком Эриком Бергером, гражданином Федеративной республики Германии, который родился в Алжире в семье немецкого бизнесмена. Что там дальше было с этой семьей, в досье не пишут. Но факт, что Разин под именем Бергера успешно прошел инфильтрацию в США, женился на американке по имени Марта. Кстати, она здорова и до сих пор работает медсестрой в той же больнице.

Счастливая пара поселилась в Нью-Йорке, Разин на московские деньги открыл небольшую лавочку и начал торговлю ювелирными изделиями. Товар перед отгрузкой в Америку перевозили из России в Европу, там совершали с ценностями какие-то сделки, чтобы спрятать все концы. По бумагам ювелирные изделия продавали одним владельцам, перепродавали другим… На самом дели их никто не вынимал из ящиков. В цепочку липовых продаж был вовлечен Генрих Клейн, тогда он тоже работал под антиквара, бумаги оформлял юрист Рудольф Штраус, ныне покойный.