<1928> Из летней тетради На ночной веранде столик. Лампа. Алый блеск вина… Мотылек, ты алкоголик! Ты упьешься допьяна… Но припал он и не слышит, — Восемнадцатый глоток! Ветер крылышки колышет, Жадно ходит хоботок. Обсосал края бокала И в вино свалился вниз. «Нет блаженнее финала», — Тихо молвил бы Гафиз. В саду расплавленная лава. На кухне – пекло, в спальне – сушь. Но там, под елкою, направо — Прохладный душ. В кругу рогож, как хризантема, Стою, глаза потупив ниц. Над головою – диадема Из зыбких спиц. Бокам свежей… Трясется будка. Я наслаждаюсь, грудь раздув. Но вот из-под рогожи утка Продела клюв. Всё подбирается поближе, — Кряхтит и плещется у ног. Как стали девушки бесстыжи! Помилуй бог… Кричит котенок, просится: «Возьми»! Ну что ж, понянчу, пусть не плачет. И пес перед дверьми Припал к ногам и нос в колени прячет. Коза под деревом, веревку натянув, Вытягивает морду благосклонно, И старый гусь, склонив учтиво клюв, За мной шагает, словно бонна! Земные парадоксы странны… Как разобраться в этакой причуде? В Париже – озверели люди, А здесь, в глуши, – скоты гуманны. Всё на свете условно… У колодца в корыте Я стираю любовно Носовые платки. Осы вьются над чубом. Пена брызжет в ресницы… В упоенье сугубом Полощу и свищу. Но с судьбою не сладить: Нету полного счастья! Не умею я гладить, — Не умею, хоть плачь… 1928 Ошибка Рассказ в стихах  Это было в Булонском лесу — В марте. Воробьи щебетали в азарте, Дрозд пронесся с пушинкой в носу… Над головой Шевелили пухло-густыми сережками Тополя, Ветер пел над дорожками, И первой травой Зеленела земля. Я сидел на скамейке Один. А вдали, у аллейки, Лиловый стоял лимузин. Сквозь стволы – облаков ожерелие… Вдруг на дорожке Показалась с сиамскою кошкой Офелия… Ноги – два хрупких бокала, Глаза – два роковых василька, Губы – ветка коралла. Змеисто качались бока, С плеча развратным, рыжим каскадом Свисала лисица. Поравнялась… Окинула взглядом Стоящий вдали лимузин, Раскрыла тюльпаном свой кринолин: Садится. Сначала сиамская кошка, Как удав, Потерлась о мой равнодушный рукав И поурчала немножко… Потом и Офелия, Ко мне повернувшись слегка, Показала конец язычка… Приворотное зелие! Глаза ее видели зорко: За липой мой лимузин. Я – седой господин, Поросячий король из Нью-Йорка. Ах, как стреляли два василька — В меня, в лимузин, в облака! Как кончик туфли волновался! Но я не сдавался… Чтоб в даме с рыжей лисой Рассеять туман, — Полез я в карман И вынул хлеб с колбасой В эмигрантской газете… Милые дети! Что́ с ней вдруг стало!.. А вдали к лимузину устало Подошел англичанин с женой И укатили домой. Офелия встала… Даже у кошки сиамской По логике дамской Засверкал раздраженьем Дымно-сиреневый глаз… Ушли с презреньем, Не обернулись даже назад… Вот и весь мой рассказ… <1929> Городские чудеса Перед цветочной лавкой на доске Из луковицы бурой и тугой Вознесся гиацинт: Лиловая душа, Кадящая дурманным ароматом… Господь весной ей повелел цвести, Вздыматься хрупко-матовым барашком. Смотри: Над гиацинтом вьется Пушистая пчела… То в чащу завитков зароет тельце — Дрожит, сбирает дань. То вновь взлетит И чертит круг за кругом. Откуда ты, немая хлопотунья? Где улей твой? Как в лабиринт многоэтажный Влетела ты, крылатая сестра? Куда свой сладкий груз Снесешь, под гул автомобилей и трамваев? Молчит. Хлопочет. И вдруг взвилась – всё выше, выше — До вывески «бандажной мастерской»… И скрылась. |
