От русского флота остались одни
адмиралы —
Флот старый потоплен, а новый ушел
по карманам.
Чухнин, Бирилёв и Дубасов – все славные
русские лица,
Надежда и гордость страны, опора
придворных и прочих.
Чухнин с Бирилёвым себя показали довольно,
А бедный Дубасов без дела сидит
в Петербурге…
В престольной Москве разгорается злая
крамола,
Рабочий, солдат и почтовый чиновник
мятежный
Хотят отложиться от славной державы
Российской…
Последние волосы Витте терзает
в смертельном испуге:
«Москва, ты оплот вековечный престола
и церкви,
Не ты ли себя сожигала в войне с Бонапартом,
Не ты ли Димитрием Ложным из пушки
палила?
А ныне – почтовый чиновник, солдат
и рабочий
Союз заключают, поправ и закон, и природу!
О горе, о ужас! Кого же в Москву мне
отправить,
Чтоб был он собою ужасен, и пылок, и дерзок,
Имел бы здоровую глотку и крепкие, львиные
мышцы,
Чтоб буйный почтовый чиновник, солдат
и мятежный рабочий
Взглянули… и в ужасе бледном закрыли бы
лица руками.
Людей даровитых не стало – иные бесславно
погибли,
Иные, продав свою ренту, позорно бежали
на Запад…»
И видит пророческий сон Сергей, миротворец
Портсмутский:
На снежном, изрытом копытами конскими поле
Кровавые трупы лежат – и в небо застывшие
очи
Безмолвно и строго глядят… Ужасны их
бледные лица!
Над ними кружит вороньё, и в хриплом,
зловещем их крике
Граф Витте отчетливо слышит: «Дубасов,
Дубасов, Дубасов!..»
. . . . . . . . . . . .
Воспрянул от ложа Сергей, миротворец
Портсмутский,
И быстро садится к столу, и черные буквы
выводит:
«Дубасов в Москву на гастроли…»
Чу, поезд несется в Москву, с ним ветер летит
вперегонку —
На небе зловеще горят багровые, низкие тучи,
Навстречу кружит вороньё и каркает хрипло
и злобно:
«Посмотрим, Дубасов, посмотрим…»
