— А что, если поместить шифровку?

— Какую? — спросил Витька.

— Зашифровать нашим кодом какой-нибудь текст.

Мы взяли из хрестоматии первый попавшийся текст, кажется из Тургенева, а внизу добавили: «Кто разгадает шифровку, получит приз». Написали просто так, для азарта, потому что были уверены, что никто не расшифрует, да и приза-то у нас никакого не было.

На другой день вывесили газету в школьном коридоре. Собралась толпа. Читали не только ребята, но и учителя, Подошли директор школы и завуч, похвалили, а директор, указывая на шифровку, спросил:

— Что вы там понаписали, фантазеры?

— Разгадайте, — сказала Яна. — Получите приз.

— Ну и ну! — улыбнулся директор.

На перемене к газете подошел Евгений Митрофанович, прочел все заметки, а шифровку долго изучал.

В тот день последним уроком у нас была история. Евгений Митрофанович загадочно посмотрел в нашу сторону и начал урок.

Когда прозвенел звонок и все ринулись из класса, Евгений Митрофанович попросил нас остаться.

— Молодцы! Газета получилась интересная. Ну, а шифровку вашу… — он таинственно улыбнулся, — я разгадал!

— Как?! Не может быть! — воскликнул Витька.

— А вот так. Гоните приз.

— Вы нас разыгрываете, — сказала Яна.

— Нисколько. Вот ваш текст, — и он протянул нам исписанный листок, где слово в слово повторялся отрывок из хрестоматии.

— Ну, а если б мы закодировали другой текст, — сказал я, — не из книжки, не из учебника, а из головы — вы бы тоже разгадали?

— Думаю, что да. Более того, при переписывании вы допустили две ошибки: слово «сердце» написали без «д» и «равнина» через «о».

Яна с Витькой укоризненно посмотрели на меня.

— Ученые научились читать древнейшие письмена. На это уходили годы, а иногда и целые жизни. Ну, а у вас совсем все просто.

— Как же — просто? — недоумевал я, задетый за живое.

— Да так, давайте разберемся: слова состоят из слогов? В каждом слоге обязательно одна гласная буква? Кроме того, тут предлоги, частицы, отдельные односложные слова, и в них тоже гласные буквы. Вот я и начал искать сначала гласные буквы, а потом уж по смыслу все остальное.

Мы внимательно слушали объяснение.

— Вы, наверное, были разведчиком? — спросил я.

— Приходилось, — сказал Евгений Митрофанович, — но дело не в этом. Нужно хорошо знать законы развития языка. Историю. Археологию. И вообще — нужно очень много знать, друзья мои! И нужно учиться мыслить.

За окном раздался свист. Я выглянул — там стоял Митяй и призывно свистел.

С некоторых пор он стал подлизываться ко мне и зачастил к нам в барак. Я догадывался, что Митяй приходит не к своему дядьке Барышнику, не к своей двоюродной сестре, великовозрастной Зойке, а ко мне. Я совсем не старался поддерживать с ним приятельские отношения, даже наоборот, но Митяй навязывался в дружки.

В школе мы теперь учились в разных классах. Он и там все время бегал ко мне на переменах.

Я высунулся в окно:

— Чего тебе?

— Айда на улку. В «швай» играть.

Из-за пояса Митяй вытащил трехгранный напильник, это и был швай. Игру эту мы любили: бросая швай, острым концом напильника нужно было попасть внутрь металлического кольца (сто очков) или отбить кольцо, тогда каждая длина швая от места, где он воткнулся в землю, до кольца равнялась пяти очкам, или, что самое трудное, так воткнуть швай в землю, в середку кольца, чтобы оно, звеня и вращаясь, вылетело через верх — тогда тысяча очков и ты победитель!

Я играл плохо, почти всегда проигрывал. Может, поэтому Митяй и приходил к нам в барак, что ему нравилось у меня выигрывать.

— Ну, выйдешь? — спросил Митяй.

Я захлопнул учебник, закрыл дверь комнаты изнутри на задвижку (чтобы не брать с собой ключ), вылез в окно и притворил за собой створку.

К нам присоединился и Витька.

А Митяй уже вращал на швае кольцо, оно позванивало, манило и вселяло в меня надежду: «Ну, сейчас-то выиграю!»

Мы выбрали площадку рядом с огородами, где земля помягче, без камней и золы, и начали играть.

Мне, конечно, сразу не повезло. Митяй обогнал меня на триста пятьдесят очков, Витька — на сто двадцать пять. И чем больше мне хотелось отыграться, тем хуже у меня получалось. Я давно это заметил. И потому стал себя уговаривать, что вовсе не хочу выиграть, что мне совершенно безразлично, но на самом деле очень — ну просто даже очень! — хотел выиграть. И всегда проигрывал.

Первый вышел Митяй, у него даже двадцать пять очков оказалось лишних. Потом тысячу пять очков набрал Витька, в то время как у меня было всего четыреста тридцать.

Но главная беда заключалась в том, что мне предстояло еще зубами вытаскивать из земли колышек.

Митяй нашел щепку, достал из кармана перочинный ножичек и выстругал из щепки колышек в палец длиной и в полпальца толщиной.

Колышек они стали забивать в то же место, где мы втыкали швай. Место было очень невыгодное: земля мягкая и, кроме того, с ямкой.

Я говорю им:

— Вбивайте в бугорок.

А Митяй ни в какую:

— Ишь ты, какой ушлый! Куда швай — туда и колышек. — И стал забивать первым.

Ему полагалось бить по колышку шесть раз, а Витьке — пять; по одному разу за каждую выигранную сотню очков.

Митяй — я ему этого никогда не прощу! — бил изо всей силы. Он явно наслаждался. Я молил о том, чтобы колышек сломался, тогда они не смогли бы забить его глубоко в землю.

После шести ударов колышек торчал над землей всего с ноготь. Теперь настал Витькин черед забивать. «Неужели, — подумал я, — Витька совсем вколотит его в землю? Если так, то он самый распоследний предатель!»

Витька медлил. Я еще надеялся, что он откажется от своих пяти ударов. И он бы, может, отказался, но Митяй — и этого я ему тоже никогда не прощу — настаивал:

— Бей!

И Витька стал бить.

Бил он не сильно. Один раз Витька промазал. Может, случайно, а может, нарочно.

Но тут уж заговорило мое самолюбие.

— Бей! — говорю. — Не стесняйся.

И Витька больше не мазал. И хотя бил он не сильно, колышек все же вошел еще глубже в землю и теперь торчал совсем маленький кусочек.

— Теперь тащи! — сказал Митяй, гоготнув.

Я хотел немного разгрести землю вокруг колышка, но Митяй запротестовал:

— Руками нельзя! Зубами тащи.

Я попытался ухватиться зубами за колышек, но подбородок и нос упирались в края ямки и никак не давали зацепиться. Тогда я стал раздувать землю. Дул изо всей силы, но земля была жирная. Я снова попытался ухватить зубами верхушку этого проклятого колышка, исцарапал подбородок и нос, готов был разреветься от злости и досады. А Митяй еще подзуживал:

— Тащи, тащи!

В конце концов я все же вытащил колышек.

— Может, еще сыграем? —Митяй ехидно ухмыльнулся.

— Сыграем!

Мне ужасно хотелось отыграться и заставить Митяя также тащить деревяшку. Эх, если б только мне удалось выиграть! Тогда бы я отомстил ему за все сразу. Но я снова проиграл. И снова ковырял носом землю, а Митяй злорадно смеялся. Как я его ненавидел!

Времени прошло, наверное, несколько часов. Пришла с работы моя мать. Дверь она не смогла открыть, и, поняв, что заперто изнутри, долго стучала. Она думала, что я уснул. Был однажды такой случай. Но, заглянув в окно, она пошла искать меня за бараками.

— На кого ты похож? Что ты делал? У тебя же все лицо в грязи и крови! — ужаснулась мать.

Я пытался объяснить, что мы играли в «швай». Но она никак не могла понять, что это за игра. В конце концов сказала:

— Дурацкая игра! Чтобы это было последний раз.

Я и сам дал себе слово, что в «швай» больше никогда-никогда в жизни играть не стану.

Дал слово, но… не сдержал его.

За два шарикоподшипника для самоката я выменял у одного пацана великолепный швай и кольцо, и часами тренировался где-нибудь за сараями, на огороде, на мягкой земле, на глинистой, с золой и камнями. И еще я наловчился без промаха забивать колышек — тоже в любую землю. Я готовился к решающей встрече с Митяем.