Прибежала Лисичка, с ходу отчитала дежурных за то, что таблицы не приготовлены, и стала сама развешивать разноцветные картинки с изображением тычинок и пестиков. Прошлась по рядам, заглядывая в парты. Она ужасно любила выуживать из парт посторонние книги и предметы.

Потом Лисичка вызывала к доске, объясняла новый урок — что-то о размножении цветов, о пыльце, пчелках и бабочках, но слушал я вполуха, потому что думал о Евгении Митрофановиче, о своем отце, о новенькой, которую звали необычным именем — Яна.

У новенькой на затылке пушистые белые колечки. И лопатки торчат, как топорики. Она все время подергивает плечами и грызет ногти.

Витька о чем-то спросил меня, я не ответил. Он толкнул локтем в бок, я отмахнулся. Тогда Евдокишка подсунул мне записку, в которой утверждал, будто я «втюрился» в новенькую. Я скомкал бумажку и затолкал в парту. Витька написал новую. Я, чтобы не остаться в долгу, постарался ответить позлее. В конце концов Лисичка заметила нашу возню и велела нам выйти к доске.

— Евдокимов, — сказала Лисичка, — положи на стол то, что у тебя в руке.

Витька показал пустую ладонь.

— Нет, другую, — настаивала Лисичка.

Витька незаметно выронил записку, на которую я тут же наступил, показал другую ладонь. Лисичка прищурилась.

— А в кармане?

— И в кармане ничего.

— Что ты ему передал? — спросила она меня.

— Ничего, — солгал я.

Лисичка стала обыскивать наши карманы.

На пол с грохотом посыпались: битка для игры в «чику» и «жошка» из овчинки — мои, коробочки с перьями и резинка для стрельбы бумажными пульками — Витькины.

— Вот чем вы занимаетесь на уроках? Играете этими безделушками! Пусть придет отец, — сказала она Витьке. — Твоей матери я сама скажу, но, видно, она на тебя не может повлиять.

С Витькой мы поссорились. Надо же вообразить такое, будто я влюбился в новенькую! Нисколько! Будто уж и подумать нельзя о человеке и посмотреть в его сторону…

Вечером, сам не знаю как, я очутился возле дома, где жила новенькая. Мысль, что я могу столкнуться с ней нос к носу, страшила и радовала меня. Но в тот вечер Яна не вышла, и я ее не видел.

На другой день я не стал заходить за Витькой, как обычно, а намеренно сделал крюк и оказался возле Яниного дома. Дождался, когда она вышла, и, прячась за сараями, поплелся следом за ней.

Я не знаю, существует телепатия или нет, — наверное, существует, потому что, когда мы вышли на Высоковольтную улицу, Яна оглянулась. Я хотел свернуть в сторону, но она крикнула:

— Здравствуй! Ты в школу?

И мы пошли вместе. Не заметили, как очутились возле школы.

На крыльце стоял Витька Евдокимов и глуповато-удивленно смотрел на нас. Он никак не ожидал увидеть меня рядом с Яной. Я напустил на себя безразличный вид и, поравнявшись с ним, небрежно произнес:

— Здорово, Евдокишка!

— Чё ты за мной не зашел? — В голосе Витьки слышалась обида.

— Понимаешь, — начал врать я, — мать велела мне купить талончиков на горячую воду.

В то время горячую воду в кипятилке давали только по талончикам, а талончики продавали в банной кассе.

Витька не поверил мне.

— Заливай!

— Вот хоть кто буду! — не моргнув глазом, побожился я.

Яна скрылась в парадном. Я взглянул на Витьку и понял: он завидует мне.

В нашем классе еще никто по-настоящему не дружил с девчонками. Только петушились. Однажды Витька надумал залезть в класс по пожарной лестнице и очутился… в кабинете директора. А Митяй на виду у всех сиганул через лужу, да силенок не хватило — вляпался в грязь.

Посылали девочкам записки. И еще повально увлекались альбомами, в которые записывали стихи и песни, рисовали целующихся голубей, загибали уголки с «секретами»: «Секрет на сто лет. Кто откроет уголок без спроса, тот останется без носа». А в секрете стишки: «Пройдет, быть может, много лет, и мы не встретимся с тобою, но эти песенки мои напомнят обо мне порою». И еще много всякой ерунды, к которой мы тогда относились очень серьезно.

Однажды, когда мы уже дружили, я показал Яне свой альбом и попросил написать что-нибудь на память. Яна вернула мне альбом и сказала:

— Неинтересно. Хочешь, я тебе марки подарю? Или какой-нибудь красивый камень? — И Яна показала мне свои коллекции.

Но все это было потом. А в тот день, когда я впервые появился возле школы рядом с Яной, Витька завидовал мне.

— Хочешь, вместе будем с ней дружить, — предложил я.

— Ладно, — согласился Витька, и я понял, что он окончательно капитулировал. — Только с записками надо поосторожнее.

— А знаешь, — сказал я, — давай придумаем какой-нибудь шифр, чтобы никто другой не смог прочесть.

— А как? — не понял Витька.

— Ну, код какой-нибудь… Как у партизан или разведчиков.

— Цифрами, что ли?

— Можно цифрами, а можно знаками — иероглифами.

Так у нас появился свой собственный код, и мы с Витькой без конца переписывались. Потом мы поделились нашей тайной с Яной и стали обмениваться записками втроем.

Мы хорошо дружили. Яна — мировая девчонка и, надо сказать, особенная. Она единственная из нашей школы играла в шахматы, и не как-нибудь, а давала фору многим пацанам. На школьном шахматном турнире она заняла третье место, а могла бы и второе, если б не «зевнула» в последней партии с тем семиклассником, который обошел ее всего на пол-очка.

А логические задачки по арифметике?

Помню, решали одну такую задачку: «Бутылка с пробкой стоит 11 копеек. Бутылка дороже пробки на 10 копеек. Сколько стоят бутылка и пробка отдельно?» Ну, все кричат, что пробка стоит одну копейку, а бутылка — десять. Учительница говорит: неверно. Мы — спорить.

— А чё тут думать? — кричит Витька. — И так все ясно!

— Ясно, да не все. Вы вдумайтесь хорошенько: бутылка  д о р о ж е  пробки на 10 копеек. Понимаете? Д о р о ж е! Значит?..

— Значит, пробка стоит полкопейки, — ответила Янка.

Мы все опешили, уставились на нее.

Через месяц после того, как Яна появилась в нашем классе, ее выбрали председателем совета отряда, а потом и председателем пионерской дружины школы.

Был однажды такой случай: Петруся хотели избить. В соседнем классе учился один пацан, отчаянный задира и ворюга по прозвищу Утконос. Каждый день после уроков он подкарауливал кого-нибудь за углом школы, чтобы «отметелить» и, если удастся, отобрать деньги. Утконоса все боялись, потому что он носил в кармане бритвочку.

А Петрусь был тихоня, его всегда обижали. Он Плохо рос, его все за третьеклассника принимали. Мы с Витькой вставали на его защиту, а в тот раз Петрусь ушел домой без нас. Утконос с Митяем встретили его за школой и начали колотить сумками. Пацаны глазели издали. И только Яна отбросила в сторону свой портфель, рванулась к Утконосу и стала яростно на него нападать.

Как-то мы сидели у Яны дома и выпускали дружинную стенгазету. Передовую статью писала Яна. А когда она читала или думала, то всегда либо грызла ногти, либо закручивала на макушке волосы.

— Яна! — прикрикнула на нее бабушка. — Перестань грызть ногти! — И нам с Витькой: — Ну, вы подумайте! Никак не могу отучить девчонку от дурной привычки… Я тебе горчицей пальцы намажу.

А Янка за словом в карман не полезет:

— Буля, — говорит, — только не забудь к горчице дать еще куриную ножку или кусочек ветчины.

Свою статью о подвигах юных героев Яна назвала «С кого брать пример?» Сильная статья!

В других колонках мы поместили заметку о лучшем отряде и одно из писем Яниного отца с фронта. Поместить письмо — Витькина идея. Яна сначала не соглашалась, говорила, что неудобно, будто она хвастается своим отцом, но мы начали настаивать:

— Ничего особенного. Любой может гордиться отцом-гвардейцем.

Яна согласилась, но только без фамилии. Решили назвать: «Письмо гвардейца».

В заключение мы обычно рисовали ребусы, головоломки и шарады, но ничего подходящего в этот раз не нашлось. И тут мне в голову пришла мысль: