— Всё… всё кончено, — всхлипывала она, вцепившись в него пальцами, будто боялась, что он исчезнет. — Он… он увидел песок… с того пляжа… Я такая дура…

— Тихо, — его голос был низким и твердым, как скала, о которую разбиваются волны. Он не гладил ее, а скорее держал, прижимал к себе, его большие ладони смыкались на ее спине, создавая невидимый панцирь. — Тихо, родная. Я здесь. Я с тобой. Всё уже позади.

— Я не знаю, что делать, — прошептала она, отрывая от его груди заплаканное, распухшее лицо. Следы помады размазались, волосы прилипли к щекам. — У меня ничего нет. Ни дома, ни вещей… Ничего, кроме тебя.

Он взял ее лицо в свои ладони — шершавые, теплые, невероятно нежные в этот момент. Он заставил ее посмотреть на себя, и его глаза горели такой суровой серьезностью и безоговорочной решимостью, что перехватило дыхание.

— Ты есть у меня. И этого достаточно. Больше ничего не нужно. Переезжай ко мне. Сегодня. Сейчас.

Он произнес это не как вопрос, не как романтическое предложение, а как единственно возможное, само собой разумеющееся решение. Просто, прямо, без лишних слов и красивых фраз. Как констатацию факта.

Вика замерла, всхлипнув. Переехать? Сейчас? В ту самую секунду, когда она сожгла за собой все мосты, даже не успев отойти от пожара? Старый, знакомый страх перед неизвестностью, перед зависимостью, зашевелился в груди.

— Сергей, я… я не хочу быть обузой. Ты не обязан… это так внезапно… твоя работа, твое пространство…

— Заткнись, — отрезал он, но в его глазах не было ни капли злости или раздражения, только та самая нежность, что обжигала сильнее любого пламени. — Я не обязан. Я хочу. Слышишь? Я хочу просыпаться с тобой каждое утро. Хочу, чтобы мой дом, наконец, стал нашим домом. Хочу знать, что ты в безопасности. Что ты ждешь меня. Со мной. Всегда.

Его слова были не просто убежищем. Они были фундаментом. Теплым, прочным, настоящим. В них не было выгоды, как в словах Дмитрия, не было холодного расчета. Была только жгучая, всепоглощающая правда, которая смывала последние остатки страха, как волна смывает песок с камней.

Она смотрела на него, на этого мужчину, который ворвался в ее жизнь как ураган, сметая все на своем пути, и понимала — другого выхода у нее и нет. Но что важнее — она не хочет другого. Она хочет этой бури. Хочет этого огня.

— Да, — выдохнула она, и это короткое слово, сорвавшееся с заплаканных губ, стало самым важным, самым смелым поступком в ее жизни. — Да, я перееду к тебе.

Он не улыбнулся. Он просто снова притянул ее к себе, и в его объятиях был не только жар, но и обещание. Обещание нового начала, тяжелого, но их общего.

В этот момент в кармане его куртки оглушительно взревела рация. Резкий, металлический, не терпящий возражений голос диспетчера прорезал утренний воздух, как нож:

— Всем свободным экипажам! Срочный вызов! Пожар на заводской улице, 25! Горит чердачное помещение многоэтажки, есть информация о людях в здании! Повторяю, срочный вызов!

Сергей замер на секунду. Все его тело, только что такое расслабленное и нежное, мгновенно превратилось в сжатую пружину. Мышцы напряглись, плечи расправились. Он медленно, почти механически, отпустил ее, и в его глазах она прочитала всю внутреннюю борьбу — долг, зовущий его в пекло, осознание опасности и яростное, почти физическое нежелание оставлять ее сейчас, в такую минуту.

— Мне нужно, — коротко, отрывисто бросил он, уже поднимаясь на ноги. Его лицо стало другим — чужим, собранным, жестким, отстраненным. Это было лицо солдата, идущего на войну. Лицо человека, за секунды до шага в огонь.

— Я понимаю, — кивнула она, сжимая кулаки, пытаясь скрыть накатившую волну ужаса. Снова огонь. Всегда огонь. Он забирал его у нее снова и снова.

Он нащупал в кармане ключи, его взгляд на прощание высек искру — быструю, горячую, полную немого обещания.

— Поезжай ко мне. Такси вызови. Ключ… ключ под ковриком. Я… — он запнулся, и в его глазах на миг мелькнула тень, которую она раньше никогда не видела. Тень страха. Не за себя. — Я вернусь. Обязательно.

Он прыгнул в машину, дверь захлопнулась с глухим стуком, и через секунду автомобиль с визгом шин рванул с места, растворяясь в утреннем потоке машин. Он уносил с собой часть ее души, оставляя ее одну на скамейке с одним ключом в потной ладони и одним-единственным обещанием: «Я вернусь».

Она сидела одна, сжимая холодный металл ключа от его квартиры, от их будущего, и понимала, что ее новая, только что родившаяся жизнь началась с того, что любимый человек снова умчался в ад. И единственное, что она могла делать — это ждать. Сидеть и ждать, вцепившись в телефон, и надеяться, что на этот раз огонь пощадит того, кто стал для нее всем.

Квартира Сергея пахла им. Не просто дымом и кожей, а сложной, многослойной ауры, которая была его отражением. Запах свежесваренного кофе, приправленный едва уловимыми нотами бензина и металла. Запах чистого, по-мужски простого мыла и чего-то неуловимо родного, теплого, что заставляло сердце сжиматься. Вика стояла посреди гостиной, сжимая в руке ключ, который минуту назад лежал под затертым, немножко потрепанным ковриком. Бежевые, без изысков стены. Простой деревянный стол с парой стульев.

Книжная полка, заставленная технической литературой по пожаротушению и потрепанными томиками Джека Лондона. На подоконнике — забытая кружка с логотипом пожарной части. На спинке стула — висел его ремень, снятый наспех. Никаких орхидей. Никаких хрустальных ваз. Это был его мир. Суровый, честный, настоящий. Теперь и ее.

Тело гудело от адреналина, бессонной ночи и пережитых потрясений. Она машинально включила старый, небольшой телевизор, чтобы заглушить оглушительную тишину, которая давила на уши. Пусть говорит кто-то другой, пусть вещает о чем-то далеком и неважном. Лишь бы не ее собственные панические мысли, которые кружились в голове, как осенние листья.

«Он вернется. Он сильный. Он всегда возвращается. Это его работа. Он умеет это делать».

Она пыталась убедить себя в этом, разглядывая его вещи, прикасаясь к ним кончиками пальцев. Каждая деталь, каждая мелочь говорила о нем, и каждая одновременно щемяще напоминала об опасности, которая была неотъемлемой частью его жизни, его дыхания, его сущности.

Телевизор бубнил о курсе валют. Потом о пробках на выезде из города. И вдруг, резко, как удар ножом, сменилась картинка, и диктор произнес:

«…возгорание произошло на складе лакокрасочных материалов на Заводской улице. Огонь быстро распространился из-за наличия горючих материалов. По последней информации, в здании могли оставаться люди… Пожар присвоен высший номер сложности…»

Заводская улица, 25 . Те самые слова, что прозвучали из его рации, которые навсегда врезались в ее память.

Вика застыла, как вкопанная, не в силах оторвать взгляд от экрана. Камера показывала панораму чудовищного, разбушевавшегося пожара. Ослепительные языки пламени, рвущиеся из окон, черные, ядовитые клубы едкого дыма, взмывающие к свинцовому небу. Пожарные машины, крошечные и беззащитные на фоне этого ада, окатывали здание водой, которая испарялась, едва долетев до цели.

— Нет… — прошептала она, поднося дрожащую руку ко рту. Холодеющие пальцы не слушались. — Нет, нет, нет, только не это…

Ее сердце заколотилось, бешено и беспорядочно, отказываясь верить. Где-то там, в самом центре этого пекла, был он. Ее Сергей. Тот, чье тело она целовала прошлой ночью, чью кожу помнила каждой клеткой, чье дыхание было для нее теперь воздухом. Тот, кто всего полчаса назад стоял перед ней на коленях и обещал вернуться.

Камера крупным планом показала группу пожарных, тащивших тяжелые рукава. Искаженные напряжениям лица под масками, быстрые, резкие движения. Каждый из этих закопченных, усталых людей мог быть им. И каждый следующий миг мог стать для кого-то из них последним.

«Люди в здании…» — эта фраза жгла ее изнутри, сильнее любого огня. Она знала его. Она уже успела изучить его, прочитать, как открытую книгу. Он не будет стоять в стороне и подавать воду. Он не сможет. Он пойдет внутрь. Обязательно пойдет. Его долг, его суть — тянуть, вытаскивать, спасать.