"Не спрашивай, Хан".

"Я просто… Я подумал – может быть, если Ты расскажешь, тебе станет легче… Мы с сестрой всегда так делаем…" "С чего ты взял, что мне плохо? То, что случилось, должно было произойти".

"Ты говоришь так, словно пытаешься себя убедить в этом…" "Возможно, так оно и есть. Но, что бы там ни было, случившееся – воплощение мечты этой горожанки…" "Она хотела умереть?" "Нет. Жить. Но не здесь. Это оказалось выше ее – жить в реальном мире – несовершенном, холодном, стоящим на грани смерти, после того, как она увидела другой…" "Она сама призвала свою смерть?" "Да".

"Почему? Чтобы родиться вновь в другом мире, том, о котором она мечтала?" – волк понимающе кивнул головой. Да, это было в духе снежных охотников – самим решать, где жить и когда умирать.

"Чтобы тот мир жил".

Волк мотнул рыжей головой:

"Это слишком сложно для меня…"

"Не только для тебя. Для всех".

"И для тебя тоже?"

"Да…"

"Но ты понимаешь?" "Что двигало ею? Да. Но принять не могу. Хотя и больше мне ничего не остается…" "Потому что этот поступок неприемлем для тебя? " "Потому что… – он умолк на миг, качнул головой, а затем продолжал: – Одно дело жертвовать собой и совсем другое – принимать жертвы от других".

"Ты всегда был против жертвоприношений… Впрочем, мне казалось – и самопожертвования тоже".

"Для других – да".

"Ты не просто чувствуешь себя не таким, как все, но сам, осознанно проводишь эту грань: между собой и смертными, собой и небожителями…

"Потому что я – не один из них…" "Не начинай сначала! – недовольно заворчал волк. – Ты ведь сам все прекрасно понимаешь! Кем бы ты ни был раньше, теперь ты – бог. Да, пока еще в людском теле.

Но от него так просто отказаться".

"Да, – горько усмехнулся Шамаш, – достаточно просто забыть обо всем, перестать быть собой!" "Вот-вот! Ты другой не потому что не бог и не человек, а потому что и бог, и человек в большей степени, чем все остальные! Настолько, что рядом с тобой и другие изменяются, становясь… Более живыми, что ли… И вообще, для тебя важно быть полезным другим, а не использовать всех вокруг в своих целях".

"Тебя это удивляет?" "Да. Ведь господин повелевает. Таков дар владыки".

"К чему мне власть? Я никогда не стремился к ней".

"Тем, кто стремиться, она не дается".

"Ладно, хватит об этом".

"Можно и о другом. О смертных, например. Возможно, ты ошибаешься, думая, что эта горожанка совершила самопожертвование. Конечно, я не человек, но кое-что о них знаю. Дети огня не умирают ради того, чтобы жить в вечности, а живут, чтобы умереть. Это кажется странным, но… Сам подумай: их вера дает им лишь одну жизнь. И только очень немногим вторую. Остальное – смерть. Будешь делать все правильно – умрешь. Будешь творить зло – тоже умрешь. Но если в первом случае попадешь в сад благих душ, то во втором – в пещеры вечных мучений. И поэтому если ты считаешь, что выполнил свое предназначение – нужно уходить. Пока не перечеркнул все хорошее зло".

"Ты хочешь сказать, что она думала только о себе? Но не о своих детях, позаботиться о которых было ее первейшим долгом?" "Как раз наоборот".

"То есть?" "Может быть, ей было дано предупреждение. Что она не может быть рядом со своими щенками, что несет им смерть, что случайно задавит их или разорвет в порыве ярость".

"У этой женщины не было дара предвидения… – однако, задумавшись над словами волка, он продолжал несколько мгновений спустя: – Однако, войдя в храм времени, она могла увидеть в нем не только далекое будущее, но и то, что должно было случиться совсем скоро…" "Или она встретила свою смерть. Ту, которая ждала ее за барханом. И поэтому она выбирала из двух смертей ту, что была самой легкой".

"Возможно…" "Братьям-охотникам нужны боги, чтобы было кому служить, ради кого жить. А детям огня… Детям огня они нужны, чтобы было не страшно умирать. Смерть на руках божества, обещающего покой и сладкие сны – вот о чем они мечтают".

Шамаш несколько мгновений молчал, глядя на зверя, а затем негромко проговорил:

"Ты действительно понимаешь их…"

"Я думаю, что понимаю…" "Нам следовало поговорить об этом раньше. Может быть, тогда все сложилось бы иначе… – он остановился, склонив голову на грудь и скрестив руки, погружаясь в задумчивость. Но лишь на миг, спустя который вновь собрался, подчиняя воле мысли и чувства, выпрямил спину, настороженно сощурив глаза, взглянул на волка: – Ладно, оставим этот разговор. Тебя прислали за мной караванщики?" Хан наклонил рыжую голову в знак согласия.

"Что-то случилось?" – он спрашивал, хотя и так знал ответ: зверь не стал бы медлить, если бы каравану угрожала беда. Пусть золотой волк и не испытывал холодеющего ужаса перед лицом смертью, но он ценил каждое мгновение своей и чужой жизни, готовый сражаться за него до последней возможности.

"Может случиться… – волк переступил с ноги на ногу. Если только что его речи звучали уверено и твердо, то теперь они были полны сомнений. – Им так кажется".

"А тебе нет?" "Если бы к каравану приближалась беда… или он к ней, не важно… Я непременно почувствовал бы ее дух".

"Но ты ничего не чувствуешь?" "Абсолютно ничего. Тот город не выглядит опасным. Наоборот, он дружелюбен и открыт. Хотя… Если принюхаться, в нем есть какая-то тайна, запах – едва различимый, далекий и незнакомый…" "Пошли".

"Мы возвращаемся в караван?" "Да. Здесь меня больше ничто не удерживает. А там я могу быть нужен".

Но странники успели сделать лишь несколько шагов, как на их пути встала богиня врачевания. Ее лицо было печальным, в покрасневших, усталых глазах стояли слезы.

На плечи, словно в знак траура, был наброшен белый полупрозрачный платок.

– Бог солнца, – глядя не на Шамаша, а куда-то мимо, окликнула его небожительница.

Он повернулся к ней, поджал губы, превратившиеся в две тонкие блеклые линии послезакатного горизонта, затем, переступив через себя – свою грусть и боль – подошел, заговорил негромким голосом:

– Я старался ей помочь…

– Может быть, – нервно бросила та, хотя весь ее вид говорил – она так не думала.

Скорее уж наоборот. Но… Теперь-то какая разница? – Почему же все так?! – она сморщилась. – Я думала, это будет самый счастливый день для всех нас. День начала нового мира…

– Это и есть первый день.

– Это?! – она болезненно усмехнулась, на ее глаза вновь набежали слезы. – Первый день? Какой же тогда этот новый мир? Если его начало такое? Мне казалось: он должен быть похож на чудо, но теперь я сомневаюсь, а хочу ли я вообще жить в этом новом мире? В городе, еще не пробудившемся ото сна, уже звучат песни-плачи…

Новый мир, начинающийся со смерти…

– Одно рождается, другое умирает.

– Ты говоришь об этом так спокойно!

– Я привык к мысли о смерти, сам стоял перед ее лицом, заглядывал ей в глаза. И знаю: она куда милосерднее и добрее жизни.

– Милосерднее… – та вновь усмехнулась – криво, даже как-то пренебрежительно – презрительно. – Ты не часто бываешь в подземном мире.А если и бываешь, то только в светлой его части – дворце сестры да садах благих душ. Побродил бы ты по пещерам – перестал бы думать о смерти подобным образом… Да что идти так далеко?

Вот Кигаль. Она великая богиня – никто не сомневается в этом. Мудра – конечно.

Но скорее жестока, чем милосердна. Ведь она разлучает любящих, разбивает семьи, губит города… Она… Разве не при тебе она обещала заботиться о своей посвященной, защитить ее от бед? Почему же не сдержала слова?

– Не вини ее. Кигаль тут ни при чем. Если кто виноват, то только я. Если бы я не согласился провести обряд – ничего бы не случилось.

– Дело не в обряде. И вообще не в Лике. Я понимаю ее. Даже лучше чем саму себя. И уж точно лучше, чем тебя… – она горько всхлипнула, затем едва слышно обронила:-Нельзя же заставлять кого-то жить против его воли!

Он качнул головой, слыша фальшь в ее словах, не просто не скрываемую, но словно специально выставляемую напоказ.