"Хан, что с тобой не так?" – волчица приблизилась к нему, обнюхала, стремясь среди запахов найти объяснение этому странному поведению.

"Все в порядке", – тот поспешно отодвинулся от нее, отвергая заботу.

"Ты уже не одну охоту в нашей стае, ты стал мне как сын… – в ее глазах была боль и обида, словно ее сердце ранило стремление волка избавиться от ее опеки и заботы. – Я прожила много долгих жизней, и многое успела узнать. Послушай же меня. Тот, кто прогоняет от себя всех, приближающихся ближе, чем на прыжок, в конце концов, останется совсем один".

"Я…-он опустил морду, прикрыл нос лапой, словно прячась. – Я не знаю, мать…

Может быть, я просто не такой, как все… Может быть, я вообще зря пришел в стаю…" Хан хотел повернуться, убежать, стремясь поскорее закончить этот разговор, но волчица удержала его:

"Ты думаешь о том, чтобы вернуться?" "Да, – вынужден был признать тот. – Меня тянет назад. И если бы не Шуш, то… – он отвернулся, мотнул мордой, не то ворча, не то скуля. – Зря я пришел в стаю, " – повторил он.

"Не зря".

"Я еще могу вернуться…"

"Да".

"Но Шуш не захочет. А я не могу ее бросить одну… Она – другая. Я нужен ей… А я выжил бы и один… Я бы выжил…" "Да, выжил. Ты достаточно силен и смел для этого. Но вряд ли это была бы твоя жизнь, та, что тебе суждена. Ведь тогда ты не стремился бы так в стаю".

"Я ошибался".

"Нет. Ошибки – удел тех, кто живет лишь раз. Мы же властью перерождений избавлены от этого. Ведь все ошибки в выборе пути, что можно было совершить, уже были совершены когда-то давно".

"Ты не знаешь всего…" – он смотрел в сторону, боясь встретиться с ней взглядом.

"Да. Вы с сестрой – не обычные волки. Странно ведете себя. Так, словно выросли не в пустыни, а где-то совсем в ином мире. Не знаете простых вещей… Ваша шерсть до сих пор хранит в себе дух костров детей огня, запах их рук… Вы ведь жили среди них? Они, а не волк-одиночка подобрали вас щенками и вырастили?" "Да", – с неохотой признал Хан, понимая, что глупо отвергать несомненное.

"Необычная судьба… И интересная. Почему вы скрывали?" "Мы боялись, что стая не примет нас, прогонит, если узнает…" "Что?" "Что мы росли, не как все".

"Ваш дух – дух охотников, свободных, не знавших ошейников и поводков…" "Мы никогда не были рабами!" "Да, я вижу. Рабский дух… От него не избавиться. Даже если поводок порвался, он остается, удерживая, не позволяя уйти…" "Ты говоришь так, словно испытала нечто подобное…" – Хан, наконец, взглянул на волчицу, проник в ее рыжие задумчивые глаза, в которых плавилась грусть.

"Не я, – она чуть наклонила голову, – один из моих предков. Но частица его памяти хранится во мне…" "И ты не презираешь нас?" "Наоборот. Такое стремление к свободе, к стае, заслуживает уважения… К тому же, ваш опыт, знания, могут очень пригодиться и стаи, и всему нашему роду".

"Спасибо".

"За что?"

"За то, что ты так считаешь".

"Не обмани мои ожидания".

"Я верно служу стае".

"Стае не служат, – качнула головой волчица, в ее глазах отразилась тоска. Она сожалела о том, что чужак не понял ее сразу. А ей так этого хотелось… – Стаей живут…" "Я не…" "Не понимаешь, – закончила за него мать стаи. – Жаль".

"Но я постараюсь понять", – он склонил перед ней голову – в знак не подчинения, но уважения, а затем хотел уже уйти, но волчица вновь остановила его:

"Начни прямо сейчас".

"Что ты имеешь в виду?" Волчица ничего не ответила. Лишь на какое-то мгновение ее морда приобрела веселое, даже ехидное выражение. А затем она убежала, оставив волка гадать, теряясь в сомнениях.

Но он не долго был один. Позади раздались шаги – несмелые, осторожные, а затем тихий посвист.

"Грустишь?" Обернувшись, он увидел молодую волчицу со светлой золотистой шкурой и хитрыми рыжими глазами.

"Пойдем, поиграем? – она потянула его за собой. – Пойдем?" "Пойдем", – он побежал следом. И у него не было ни времени, ни желания раздумывать над причинами и смыслом своих поступков. Главное было жить, а не думать о жизни. И время полетело так быстро, что он перестал его замечать.

До той поры, пока…

Ночью стая охотилась. Им удалось завалить двух доживавших свой век рогачей.

Пусть мясо старой добычи было жестким, но, главное, его было вдоволь.

Весь следующий день насытившаяся стая, подставив спины нежным лучам яркого, даже, как казалось, теплого солнца, нежилась в сладком сне, доверив свой покой лишь нескольким стражам. И только ближе к вечеру волки начали оживать.

Молодежь, чей сон был самым кратким, начала возиться, затевая игру.

"Угомонитесь!" – заворчали, не открывая глаз, на них старики, но те, казалось, их просто не слышали.

И лишь когда вожак, приподняв голову, зло оскалился на надоедливых подростков, прорычав им,- "Идите прочь!"- они, на миг оставив игру, заскулили, обиженные на взрослых за непонимание, а потом, поджав хвосты и ворча что-то себе под нос, но все таки, подчиняясь, покинули место, облюбованное стаей для отдыха, чтобы, отбежав недалеко, туда, где было можно чуя запах родных, не испытывать страха перед возможностью потеряться в снегах пустыни. Там они и продолжили свою игру.

Хан, Шуллат и еще несколько их сверстников, также оставив стаю, отбежали своей маленькой группой за бархан. У них была своя игра, не менее веселая и шумная, чем у подростков. В какое-то время, заигравшись, эти две группки объединились, заставив тех, что постарше, забыть о том, что они больше не щенки.

За игрой они не сразу заметили, как вздрогнули, зашевелились снежные покровы у них под лапами, когда же, наконец, поняли, почувствовали это, еще больше развеселились. Им показалось, что сама земля пробудилась ото сна ради того, чтобы поиграть с ними.

Молодые волки закружились, стремясь попасть лапой по взвившимся над землей маленьким снежным вихрям, поймать. И никому даже в голову не пришло испугаться.

Никому, кроме Хана.

Золотой волк замер на месте. Его глаза приковало к себе белое полотно, укрывавшее землю, пасть приоткрылась, словно от удивления.

"Что ты? – его подружка, Кинха, замерла рядом, но лишь на мгновение, чтобы спустя его припасть к земле, заигрывая, зовя за собой: – Ну же, бежим! Это так весело – играть с невидимкой…!" "Хан! – мимо него, словно на крыльях ветра пронеслась Шуллат. – Не отставай! – отбежав на какое-то расстояние, она обернулась, видя, что брат не последовал за ней, вернулась обратно, легла рядом с Кинхой: – Почему ты вдруг переменился, помрачнел? Ведь только что нам всем было так весело! Нам весело до сих пор! Если ты потерял веселье, иди к нам, мы поделимся с тобой своим!" Но волк, казалось, не слышал ни ту, ни другую. Пробудившиеся вдруг воспоминания навалились на него, прижимая к месту, не давая сдвинуться, стиснули, не выпуская ни на миг из своих лап.

"Так уже было когда-то, я помню…"

"Когда!"

"Во сне…" "Во сне!" – казалось, волчицы смеялись над ним.

Право же, для них он выглядел в этот миг таким забавным в своем страхе: сильный могучий волк, боявшийся неизвестно чего, врага, которого и не было вовсе!

"Идем же! Пока игра не закончилась!" – вновь стали звать его за собой волчицы.

Но тщетно.

"Это не игра", – с каждым новым мигом волк становился все мрачнее. Его глаза, в которых таилось беспокойство, уже внимательно обшаривали все вокруг, ища если не врага, то подтверждение своим предчувствиям.

"Что же тогда?" – те никак не могли его понять. Может быть потому, что им не хотелось прощаться с тем легким игривым чувством, во власти которого они оставались до сих пор, погружаясь в хлад настороженности, страх ожидания опасности.

"Это…" – не договорил, он замер, медля с ответом, может быть, боясь призвать врага его именем, или же не решаясь принять то, во что так не хотелось верить.

"Несущая смерть!" – разнесшийся над пустыней вой-предупреждение тем, кому суждено выжить, и плачь по обреченным на смерть, заставил всех вздрогнуть, замереть на месте, мгновенно позабыв об игре, чтобы затем, миг спустя, сломя голову броситься на бархан, с которого их звал вожак, инстинктивно стремясь туда, где казалось безопаснее всего.