"Уф, – с несказанным облегчением выдохнула она, – обошлось!" Наверное, из всех стихий мира смертных огонь был тем, которого люди боялись и почитали более остальных. Он был выше человеческого понимания, живя своей собственной, не похожей на существование других существ, жизнью, умирая, угасая, и рождаясь вновь из искры, капли воды, луча солнца, меняя природу водной и воздушной стихий. Не было более ужасной кары, чем испепеляющий взгляд небожителей, и не было большей награды, чем власть над пламенем, способность по собственной воли пробуждать его и усыплять.

"Ну что ты, что?" – сперва она услышала тихий шепот – ворчание, затем увидела Шуллат, лежавшую возле своей хозяйки. Подняв голову, она смотрела на девушку сонным, и, все же, уже настороженно-взволнованным взглядом поблескивавших в темноте глаз.

"Пойдем отсюда", – Мати быстро двинулась к краю повозки.

"Зачем? Уже вечер. Пора спать", – недовольно мотнула головой золотая волчица.

Она только-только успела устроиться, задремать, как вот, на тебе, снова куда-то идти.

Шуллат давно выросла из того щенячьего возраста, когда была готова вскочить, отзываясь на любой звук, бежать, не важно куда. И вообще, она всегда так уставала от зеленого оазиса: в них вечно перед глазами все рябило, запахи казались один непонятнее и непривычнее другого, вокруг все кишело чужаками, от которых все время приходится прятаться, иначе они привяжутся и не отпустят. Особенно дети, которые постоянно норовили потрогать, погладить, поиграть… А уж нынешний город готов преисполнить чашу терпения волчицы по назойливости и приставучести его жителей.

Однако Мати была Мати, и волчица, тяжело вздохнув, поднялась на лапы, потянулась, а затем вслед за своей подружкой соскочила с края повозки на землю.

"Что это с тобой?" "Не знаю, – не оглядываясь назад, глядя куда-то вперед ничего не видевшими глазами, ответила та, – мне вдруг показалось, что повозка загорелась".

"Наша повозка?" "Да… – кивнула девушка, помолчала немного, а затем продолжала: – Огонь был так близок, что я чувствовала его жгучее дыхание. Странно это все… Сперва мне было жутко холодно, потом – страшно жарко…" "Ты не заболела?" "Может быть".

Шуллат приблизилась к ней, ткнулась мордой в руку: "Горячая… Вот что, подруга, возвращайся назад, накройся одеялами и лежи. А я сбегаю за лекарем".

– Нет! – поспешно вскрикнула, останавливая волчицу, Мати.

Та чуть наклонила голову, глядя хозяйку с непониманием.

"Я не хочу возвращаться в повозку. Не сейчас!" – немного успокоившись, вновь перешла на язык мыслей девушка.

"Но тебе нужно лечь".

"Нет", – упрямо замотала головой Мати.

"Не хочешь возвращаться в свою повозку, пойдем в другую. Ту, которую дети огня называют командной, подолгу сидя в ней, совещаясь, но не живя…" "Нет".

"Не хочешь оставаться одна? Пошли к кому-нибудь. В гости. Хотя бы к Лине. Она – добрая и приютит у себя двух горемык. И поможет тебе, если ты действительно больна. Да, так будет лучше всего…" "Нет! – Мати поджала губы, упрямо стиснула кулаки. – И вообще, хочешь – пошли со мной. Нет – оставайся".

"Пошли – куда?" – насторожилась волчица. Ей все меньше и меньше нравилось это беспокойное оживление подруги, резкая смена настроения, лихорадочный блеск глаз.

"Туда", – махнув рукой вперед, девушка сорвалась с места, быстро, почти бегом, бросилась в сторону леса, поспешно удаляясь от повозок каравана, дозорных, провожавших ее спокойными, полусонными взглядами, в которых была уверенность: с дочерью хозяина каравана, да еще когда с ней рядом золотая волчица, ничего не может произойти ни в снегах пустыни, ни, тем более, в сердце города. Ведь господин Шамаш так благоволит к ней. И не важно: рядом повелитель небес или где-то далеко: тот, кто находится под Его защитой, всегда в безопасности.

"Подожди, не так быстро",-волчица с трудом догнала Мати. Она чуть забежала вперед, чтобы, оглянувшись, посмотреть в лицо подруги.

Щеки девушки пылали, в то время как губы, наоборот, лишившись красной краски, превратились в тонкие потрескавшиеся нити. На лбу выступили капельки пота.

Шуллат недовольно заворчала: происходившее нравилась ей все меньше и меньше. Она-то думала, что движение поможет подруге понять, что она нездорова и нуждается в лечении, и уж точно – в отдыхе. Но та явно не собиралась сдаваться, толи переборов дурноту, толи просто не замечая ее.

И тогда волчица встала у нее на пути:

"Подожди!" – глухо зарычала она, раздувая губу. Поняв, что уговоры ни к чему не приведут, зверь решил воспользоваться другим проверенным оружием – угрозой.

"Отстань!" – отмахнулась от нее Мати.

"Ты сама не понимаешь, что делаешь! Потому что больна!" "Нет, я здорова! Я была больна только пока оставалась в повозке! Сейчас же со мной все в порядке! И вообще, какое тебе дело, больна я или нет! Какая тебе разница! " "Мати!" – весь ее вид выражал укор.

"Я должна идти, – глаза караванщицы лихорадочно блестели. Девушка, которая обычно очень трепетно относилась к настроению подруги, на этот раз было все равно, что та чувствует. Важным было другое. – Неужели ты не понимаешь?" "Но зачем!" – волчица глядела на нее все глаза. По ее мнению, все, что должно было и могло произойти в этом городе, уже осталось позади. Утром караван отправится в путь, спеша вернуться в снега пустыни, где все было родным, привычным, и потому даже в опасности были много надежнее спокойствия чужого края.

Зачем уходить от повозок, теряться в последний момент? Что искать там, где в сущности, ничего нет?

"Неужели ты не чувствуешь…" "Что, что я должна чувствовать?" – волчица уже теряла терпение. Ей страстно хотелось схватить Мати за шиворот и оттащит назад, словно слепого волчонка.

"Я должна идти! Меня зовут! Меня ждут…" "Я ничего не слышу! – глухо зарычала на нее Шуллат. – Кто может тебя звать здесь?" "Не знаю! Какая разница, кто! Зовут – и все!" "Это бред…" "Нет!" "А я говорю – да!" – огрызнулась волчица. Право же, Мати была несносна, вела себя словно упрямый безмозглый малыш, которого влекло вперед все: от шелеста листвы, до крика невидимой за ними птицы, и который совсем не думает об опасности, ну вот ни чуть-чуть! Волчица низко зарычала – а следовало бы. Ведь вокруг были чужаки. И земли чужаков.

"Ну тебя!" – девушка огорченно всплеснула руками. Она всеми силами старалась объяснить волчице то, что было жизненно важно для нее, но у нее ничего не получалось! И ей казалось – потому что Шуллат не хочет ее слушать! Не хочет – и все тут!

Мати не выдержала:

"И вообще, уйди с дороги! Не мешай мне!" – резко оттолкнув зверя ногой, она бросилась в сторону деревьев.

Волчице следовало бы, презрев обиду, поспешить вслед за ней. Тем более, когда Хан с того самого мгновения, как они вошли в город, постоянно напоминал ей об обязательствах в отношении Мати. Хотя, может быть, именно поэтому Шуллат и взбрыкнула – ей все просто надоело!

Действительно, чего это ради она должна возиться с этой девчонкой, которая даже не принадлежит к ее роду! Хочет идти куда-то на ночь глядя – пусть идет! Ничего с ней не случится – в оазисе тепло, так что не замерзнет, чужаки все по домам сидят, и вообще… Мати уже большая, пусть сама о себе заботится!

Но… Спустя несколько мгновений Шуллат, взглянув в ту сторону, куда ушла подруга, жалобно заскулила. Нет! Она не могла оставить ее одну! А если с Мати что-то случиться в этой чужой им обеим земле? Если ей понадобится помощь волчицы, которая будет далеко и не успеет прибежать? Хозяин не простит ее за это. И брат не простит. Да она сама никогда не простит себе, если хозяйка попадет в беду!

И, забыв об обиде, о страхе перед незнакомым местом и населявшими его существами, золотая волчица побежала вслед за Мати.