— У тебя есть деньги, заплати ему, — мотнула головой в мою сторону, волосы выбились из-за уха.

Непослушная прядь. Она уже несколько раз выбивалась, но Софья упрямо возвращает её на место, за ухо. Маленькое аккуратное ушко с жемчужной серьгой.

— Я хотел заплатить, но он не хочет денег, он хочет… — Оравин осёкся.

— Нет, я никуда с ним не пойду, — она повернулась, собралась уходить из гостиной.

— Ну что ж, ладно, я понял. Значит, мы не договоримся, — я встал со стула, — тогда ждите гостей, — повернулся, чтобы уходить.

— Подожди, Давид, не торопись, — вытянул руку Оравин, я остановился.

Софья остановилась у лестницы и обернулась.

— Каких гостей, папа?

С жалким видом Оравин стоит, опустив плечи. Играет горем убитого отца. Но я-то знаю, какая хитровыдуманная эта мразь.

— Он имеет в виду, что сдаст меня полиции. Меня посадят дочь, до конца жизни. Я слишком стар для тюрьмы, я не хочу… — закрыл лицо руками, делает вид что плачет.

Как ловко он ей манипулирует.

— Почему? Что ты сделал такого? — она подошла к отцу, обняла его.

— Ох, не спрашивай, не спрашивай, — вздыхает, как всхлипывает.

— Ваш отец делал очень плохие вещи, — если надо, я помогу ей открыть глаза на не совсем законные деяния её папаши.

— Замолчи, Давид, не смей, — он быстро зыркнул на меня, вот он настоящий, вот он гад.

Такого она его ещё не знает.

— Папа, о чём он говорит?

— Тебе лучше в это не лезть.

— Почему? Почему тюрьма? — Софья жалостливо смотрит на отца.

— Малышка, прости меня Сонечка, прости. Я не должен был, я не думал, что расплата будет такой, — он обнял её.

Надоело наблюдать за его кривляниями.

— Так вы идёте? — я подошёл к двери, обернулся и посмотрел на них обоих.

Он, выдавливая слёзы и подрагивая всем телом, жалкое зрелище, и она почему-то в этот момент кажется особенно притягательной и совершенно недоступной.

Даже не знаю…

Если я сейчас повернусь и уйду, а она не пойдёт за мной… я буду разочарован.

Тогда придётся сдать Оравина со всеми его потрохами.

Надеюсь, что она всё-таки пойдёт.

— Как хотите, — я подошел к двери.

— Ладно, я пойду с вами, — сказала Софья.

Я обернулся. Кивнул.

Она отпустила руку отца, секунду постояла рядом с ним, повернулась и пошла к выходу. Я открыл перед ней дверь, она вышла и остановилась на крыльце, ожидая меня.

Да, теперь я доволен…

Софья

Не понимаю, что происходит.

На негнущихся ногах иду к выходу из дома. Разум мой словно затуманен словами отца, про тюрьму и серьёзные проблемы.

Ощущение, что сейчас все посмеются, я обернусь и папа скажет, это была такая шутка. И мне не нужно идти с этим человеком, и всё это просто розыгрыш. И сегодня какой-то день, когда все разыгрывают своих любимых людей, что-то типа первого апреля.

Но я уже подошла к двери, а этот человек Давид Нечаев открыл её передо мной, глянув мне в глаза, в самую их глубину.

Я прошла мимо него и остановилась на крыльце.

Жду, когда же весь этот розыгрыш закончится.

Но Давид спускается к черному лимузину, стоящему у крыльца и открывает заднюю дверь, потом поворачивается и произносит слова, от которых мне стало дурно:

— Прошу, Софья, поторопись, мне некогда.

Несколько неловких шагов, я кажется, пошатнулась. Он подошел, подал мне руку, я обернулась, может быть, в окне гостиной увижу папу. Но там никого нет. Только Нечаев рядом, и его крепкая рука.

— Я сама, — я отстранилась, от мужчины, как от заразного.

— Сама, так сама, — он снова встал у двери машины, — не испытывай моё терпение.

Словно зомбированная, не понимаю, почему я подчиняюсь и выслушиваю грубости, подхожу к машине, сажусь на заднее сидение. Нечаев обходит с другой стороны, садится назад, рядом со мной.

— Поехали, — сказал он водителю, машина тут же тронулась с места.

Не поворачивая головы, краем глаза вижу, как мы выезжаем со двора нашего дома.

Никто не бежит, не пытается догнать или остановить машину, не перекрывает проезд. Нет никого вокруг, кто бы мог меня защитить от этого человека. Я в его машине и ещё не слишком хорошо понимаю, чем мне это грозит. Не вижу и не догадываюсь о последствиях.

Не знаю, что будет дальше, куда мы приедем, где я буду сегодня ночевать.

Не совсем понимаю, что значили его слова — Я хочу её.

Что это значит?

Что значит — он хочет меня?

Чем дальше мы отъезжаем от дома, тем сильнее колотятся друг об друга мои зубы. Меня бьёт мелкая дрожь. Позади остался мой дом, мой отец. Мои ноты и мой рояль. Там моя жизнь. А что впереди — я не знаю.

— Куда вы меня везёте? — наконец сумела заговорить.

— Скоро увидишь.

— Когда я вернусь домой? — спрашиваю, не глядя на него, а только лишь улавливая его дыхание.

— Никогда, — его спокойный голос пугает больше, чем даже если бы он сказал это сурово.

— Вы не имеете права, — подбородок мой начинает дрожать, — я не ваша вещь, чтобы распоряжаться…

— Ты — моя вещь. И я могу распоряжаться тобой, как хочу.

Сцепила зубы, повернулась и гневно посмотрела ему в лицо. Нечаев даже не повернулся.

— Не имеете права, я заявлю в полицию, что вы меня похитили, — цежу сердито.

— Тогда и я заявлю в полицию, — он повернул голову и посмотрел на меня, — давай вместе заявим, ты и я. И посмотрим, что будет.

— Ладно, хорошо, я поняла, вы чем-то шантажируете моего отца. Вы что-то о нём знаете, но я тут причём? Он предлагал вам деньги…

— Мне не нужны деньги.

— Вы могли взять у него всё что угодно… всё что захотите…

— Я взял то, что захотел, — сказал, глядя мне в глаза.

Отвернулась. Слёзы брызнули из глаз.

Я поняла, этот человек фанатик или маньяк или что-то в этом роде. Он явно видел меня на конкурсе или концерте и вбил себе в голову.

Стало реально страшно. Я предполагала, что музыка принесёт мне любовь, но никогда не думала, что благодаря ей я стану пленницей маньяка.

А этот человек и есть такой. Он безумен, это видно по его спокойному сосредоточенному взгляду. Слышно по голосу и вся его равнодушная поза говорит о том, что этот человек жестокий безумец, раз так просто забирает меня из моего дома, от моего отца.

Давид

Ей страшно… я наслаждаюсь её страхом. Каждой молекулой воздуха в этом замкнутом пространстве. Она сейчас так близко от меня. Слишком близко. Чувствую, как трепещет и колотится её сердце. Даже сквозь тихий шум мотора, ощущаю, как она дрожит, как вздыхает. Отворачивается. Стирает со щеки слезу.

С упоением, словно пью божественный нектар, я насаждаюсь её страданиями.

Наверное, я стал монстром. Чёрствым, бездушными. Не человеком совсем.

И почему-то мне нравится это. Если я монстр, пусть так и будет.

Как тот паук, поймавший в свою паутину белую бабочку. Беззащитную и утончённую. Собираюсь впрыснуть в неё свой токсичный яд, обездвижить и насладиться её трепетным, юным телом.

Подъехали к зданию. Небоскрёб из стекла, железа и бетона.

Здесь мои новые апартаменты. Двести пятьдесят квадратов, на сорок первом этаже.

Раньше у меня был дом. Была жена и был сын. Сейчас ничего и никого нет.

Дом был конфискован, когда меня забрали.

Жена ушла к другому, забрала сына и уехала в штаты. Там она исчезла. Как я не искал, как не пытался, ничего не получилось.

Я потратил очень много для того чтобы их найти, но все мои попытки не увенчались успехом. Думаю, она сменила полностью фамилии и имена и себе и сыну. Только, чтобы я не смог их найти.

Это жестоко. Но я справлюсь.

Машина остановилась. Я открыл дверь, вышел. Водитель тоже вышел и открыл дверь Софьи. Она вышла и остановилась, в ожидании моих приказов.

— Иди за мной, — я пошел к входу.