Надолго ли меня хватит?

С таким темпами Бесу достанется совсем не девственница. Или совсем не достанется. Чёрт. Что я творю?

Софья

Ярость в его глазах. Его безумие ещё раз подтверждают мою догадку. Он сам не прочь воспользоваться мной, прежде чем отдаст каком-то бандиту в тюрьму.

Он хочет, но не может.

А что если он сможет, тогда, я буду уже не девственница и ему нечего будет отдавать.

Глупый план, но тогда, я хотя бы не поеду в тюрьму.

Боже. Это какое-то ужасное наваждение. Почему я должна строить подобные планы. Потому что мой отец оказался почти преступником. Почему почти… он и есть преступник. Но мне это за что?

Странно, но чем дальше я тут, тем меньше чувствую себя пострадавшей.

Это плохо?

Конечно, плохо.

Я начинаю привыкать к этому мужчине. Я начинаю представлять…

Как же так?

Ничего не могу с собой поделать. Я сама провоцирую его, чтобы он раз за разом приходил, возвращал меня, чтобы дотрагивался, чтобы смотрел вот как сейчас, с тихой безумной яростью… и желанием. Я сама этого хочу.

Давид вышел, хлопнув дверью, а через минуту, дверь снова открылась, он вошел с упаковкой мешков для мусора, с щёткой и совком. Раскрыл один большой мешок, взял одной рукой телевизор и начал засовывать его в мешок. Я подошла, придержала край мешка. Давид посмотрел на меня, скользнул взглядом по моей груди и продолжил засовывать телевизор.

— Я не хочу ехать в тюрьму, — сказала я тихо.

— Я ничего не могу изменить, — ответил тоже негромко.

Щёткой я подмела осколки, собрала в совок.

Снова это неприятное чувство, словно я не владею собой, собственной жизнью, собственным телом.

То, что Давид не позволяет себе — плохо. Очень плохо для меня.

Мы вдвоём собрали всё в пакеты. Давид взял за край того где телевизор, приподнял его и понёс из комнаты. На какое-то время дверь оказалась открытой. Я пошла за ним. Он вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Я постояла глядя на неё, потом пошла в кухню.

Вентиляция всё ещё открыта. Но мне, почему-то, уже не хочется лезть в неё. Я села на высокий стул у стойки, закинула ногу на ногу. Сижу и смотрю на здание напротив, на людей муравьёв.

Стукнула дверь. Давид вернулся. Вошел в кухню. Бегло глянул на меня и направился к холодильнику. Налил себе воды, выпил, промочил явно пересохшее горло.

— Слушай, я понимаю, тебе не нравится то, что происходит. Объясню ситуацию. Я должен привезти тебя в тюрьму к Бесу и это не обговаривается. Твой отец задолжал мне, я задолжал Бесу. Твой отец расплатился тобой, потому что Бес захотел тебя. Если я тебя не привезу, я всё потеряю.

— Ладно, — коротко кивнула.

— Что ладно? — он прищурился.

— Я не буду убегать. Я поеду в тюрьму, к Бесу. Я согласна.

— Согласна? — смотрит, не веря в то, что я говорю.

— Да.

— В этом есть какой-то подвох? — скосил взгляд.

— Есть, — киваю.

— Какой?

— Если я поеду в тюрьму, вы меня потеряете… навсегда…

— Значит, так тому и быть, — спокойно положил руки на столешницу.

Потом резко развернулся и пошел из кухни и, судя по звукам его шагов, пошел к себе наверх.

Несколько дней я просыпаюсь утром, хожу по пентхаусу, чем-то занимаюсь, убираю, сижу напротив стола, представляя, что это пианино, стучу по нему. Готовлю еду из появляющихся в холодильнике продуктов.

Давид рано уходит и поздно приходит. Мы почти не встречаемся. Очень редко. Когда он приходит, я уже лежу в кровати, когда уходит, я ещё сплю.

Так прошла неделя, началась следующая.

Однажды вечером всё изменилось.

Хлопнула входная дверь, я привстала на кровати, чтобы тихонько подойти к двери и послушать его шаги. Сейчас они приближаются, значит, Давид идёт в направлении кухни.

Не успела я отойти от двери, как она распахнулась. Давид вошел в комнату и бросил на кровать пакет. Я остановилась.

Смотрим друг на друга, словно не виделись год. Чувствую странное — я скучаю. Скучаю по его суровому взгляду.

— Надень это, — указал на пакет, — я приду через десять минут. И расчешись, — указал на волосы.

Моё сердце бешено застучало в груди. Неужели пора?

Я взялась за ручку пакета, достала содержимое, какие-то вещи. Красное кружево, белые ленточки. Мне стало страшно, во рту мгновенно пересохло, я сглотнула вязкую слюну.

— Что это?

— Не задавай вопросы, переодевайся, — он вышел из комнаты.

Я села на кровать, открыла пакет, вытянула короткую кружевную маечку разлетайку и трусы, красные кружевные стринги с белыми бантиками.

— Боже, — я закрыла лицо рукой. Неужели это всё-таки случится.

Неторопливо, нехотя переодеваюсь. Натянула майку. Вся грудь практически наружу. И трусы с тонкой полоской в заднице. Чувствую себя шлюхой.

Подошла к зеркалу. Взяла расчёску провела пару раз по волосам.

Дверь снова открылась, вошел Давид. Не останавливаясь, глядя из-под бровей навел на меня телефон. Пару раз нажал.

— Повернись.

Я повернулась. Ещё пару раз нажал. Характерный звук — снимок сделан.

— Зачем это?

— А ты не догадываешься?

— Уже пора?

— Да. Завтра выезжаем.

У меня внутри всё задрожало. Я закрыла глаза, села на кровать. Давид не стал смотреть на мои начинающиеся страдания и вышел.

Завтра выезжаем.

Боже. Значит, это всё-таки произойдёт.

Я пыталась представить, как всё будет. Представить провонявшегося сигаретами старика с загорелым сморщенным лицом. Зека. Самого главного в тюрьме.

Я слышала, что на зоне такие есть. К нему меня повезут. Я представляла, но это всё равно казалось мне ненормальным и каким-то далёким. А сегодня эта реальность стала невероятно близкой. Она подошла вплотную. Дышит в затылок. А я как жертва должна попробовать смириться и принять свою участь. Только почему-то у меня не получается.

Давид рядом и мне всё время казалось, что именно он защитит меня.

А сейчас получается — нет. Не защитит. Он первый, кто не защитит.

Стиснула пальцы в кулак, обхватила второй ладонью. Сцепила до боли. Оглушённая словами Давида. Скоро. Уже. Вот. Завтра ехать.

Неужели всё?

Давид

Пришло сообщение от Беса.

Тринадцатого у него назначено свидание. Это уже через три дня. Указания дал — сфотографировать девочку и выслать ему фотки. Чтобы не голая — нельзя. А в белье. Но в таком чтобы не сказали что порно.

Пришлось ехать самому лично в магазин женского белья и на глаз выбирать то, что наденет для фотографий Софья. Я бы мог дать поручение помощнику, но поехал сам.

Привёз ей белье, приказал надеть, сфотографировал. И ушел в кухню.

Сижу, жду связи с Бесом и между тем рассматриваю фото Софьи.

Смотрю тупым невидящим взглядом. Какого хрена я это делаю?

Если бы был другой шанс. Если бы обстоятельства сложились как-то иначе… Если бы…

На часах давно восемь с чем-то. Звонка всё нет.

Хочу поскорее расправиться с этим делом, поскорее спихнуть девчонку с глаз долой, чтобы глаза не мозолила, не крутилась здесь у меня под ногами, не терзала моё… не сердце и не тело… тогда что?

Твою мать. Выдохнул шумно. Сжал ладони в кулаки, оперся о столешницу.

И ни хрена же не сделаешь. Ни хрена.

Глянул на часы. Что-то долго звонка нет… Рой разных мыслей зажужжал в голове. Почему не звонит. Не получилось.

Шмон может. Облава. Карцер. Что может быть? Забыл. Передумал.

Плохие мысли, они зарождают надежду. Несколько минут задержки ничего не решают, а я уже хватаюсь за них как за последнюю соломинку.

Как так получилось, что всего за пару недель эта девчонка глубоко и надолго влезла мне в мозг.

Девять часов.

Нет звонка. Тишина.

И Софья там затихла ни музыки, ни фильма. Ей сейчас тоже нелегко.

Потянулся к пульту телевизора, хоть какой-то шум создать, спастись от этой удушающей тишины. Ярким светом вспыхнул экран телевизора. Новости. Опять что-то там у них происходит. На экране куча полицейских машин с включенными мигалками.