Голос за кадром прорезал тишину студии:
– Перед вами спутниковый снимок главного офиса "Double Crab House".
В мире хедж-фондов такие кадры ценились дороже золота. По ним угадывали урожайность полей, вычисляли объёмы выпуска на заводах, предсказывали выручку магазинов, просто подсчитав машины на стоянке. Но снимки, что использовали фонды, были несравнимы с общедоступными: если обычный спутник давал картинку с разрешением в пятнадцать метров на пиксель, то здесь каждый пиксель равнялся тридцати сантиметрам – резкость, от которой кружилась голова. И обновлялись они так часто, что создавалась иллюзия прямого эфира.
– Обратите внимание: в обычные дни посетителей здесь почти не бывает…, – экран ожил, и кадры начали сменять друг друга, каждый с новым числом в углу.
И вдруг – резкая пауза. На одном из снимков к зданию потянулась вереница чёрных машин, блестящих лакированными боками.
– Несколько месяцев назад камеры стали фиксировать регулярные визиты кортежей. Эти автомобили предположительно связаны с процессом сделки.
В воздухе повисло напряжение. Во время слияний и поглощений подобные приезды – дело привычное: сюда наведываются топ-менеджеры, юристы, банкиры, консультанты. И почти всегда пользуются одинаковыми, неприметными чёрными машинами напрокат.
– Проверка прокатных агентств показала: в те дни автомобили брали сотрудники "Голдмана" и "Эпикуры". Но главное – даты.
Белая Акула указал пальцем в угол экрана, где мерцала цифра.
– Эти визиты фиксируются начиная с марта. Мы поднимали архивы вплоть до 2013 года – ничего подобного прежде не наблюдалось. Значит, именно весной начались реальные шаги к поглощению "Double Crab House".
Ведущий нахмурился.
– Но ведь совет директоров "Эпикуры" одобрил продажу "Гавани Лобстер" ещё в сентябре прошлого года…
– Верно. То есть продажа произошла раньше, а поглощение началось только потом. Уитмер утверждал, что сделка нужна ради покупки нового бренда. Но эта версия не совпадает с хронологией, которую показывают снимки.
В студии стало тише – слышно было, как шелестит бумага в руках ассистентов за кулисами.
– Однако одного этого недостаточно, – заметил ведущий, глядя на экран. – Ведь не исключено, что делегация пользовалась другими машинами. Или же представители "Double Crab House" сами приезжали к "Эпикуре".
– Конечно, эти снимки – не окончательное доказательство. Но в череде сомнительных совпадений появился ещё один штрих. Недавно в Shark Capital поступила анонимная информация.
Кадр сменился. Теперь зрителям показали копию письма, словно вырванного из чьей-то переписки.
– Этот отчёт свидетельствует: "Эпикура" проводила исследования пищевых привычек афроамериканцев. Только этой группы. Ни одной другой.
На лице ведущего проступила жёсткая складка.
– Странно… почему именно эта аудитория?..
– Все, кто знаком с "Гаванью Лобстер", знают: основная клиентская база сети – афроамериканцы.
Слово "раса" прозвучало в студии, как металлический звон. Воздух будто сгустился, и даже камеры замедлили дыхание. В Америке подобные темы требовали осторожности, словно хождения по хрупкому льду. В студии повисла густая тишина, нарушаемая лишь ровным гулом камер и еле слышным треском наушников у ведущего. Белая Акула говорил медленно, словно каждое слово выверял на весах, и в голосе его звучала уверенность, от которой становилось не по себе.
– В последнее время в обществе всё чаще поднимается тема системной дискриминации афроамериканцев. Особенно пристально стали разбирать экономическую сторону этой проблемы, – прозвучало в эфире.
При слове "раса" ведущий заметно напрягся. Лицо его словно окаменело, черты заострились, взгляд стал тяжелее. Но Белая Акула, будто не замечая этого, продолжил, не позволяя разговору свернуть в сторону.
– Крупнейшие компании всё чаще подвергаются критике за то, что уходят из афроамериканских районов или резко сокращают инвестиции, прикрываясь объяснением о "низкой рентабельности". В этом ряду можно назвать телекоммуникационные фирмы, банки, сети ритейла, даже медицинские компании. А результат один – у миллионов людей ограниченный доступ к интернету, банковским услугам, магазинам и здравоохранению.
Перечислив всё это, он сделал паузу, позволив словам осесть в сознании зрителей, а затем тихо, но жёстко подвёл к сути:
– Есть серьёзные основания полагать, что "Эпикура" поступила так же, отказавшись от "Гавани Лобстер".
Ведущий приподнял брови.
– Вы хотите сказать, что компания сознательно ушла из районов с преобладающим афроамериканским населением?
– Именно. Причём уход этот был не спонтанным, а тщательно просчитанным. Они проанализировали прибыльность клиентов из этой группы и решили, что бизнес нерентабелен. Продажа бренда – это и есть фактический отказ, пусть и замаскированный.
Воздух в студии стал сухим и напряжённым. Осветительные приборы жгли кожу, создавая ощущение раскалённого пространства, где каждое слово могло превратиться в искру.
– Это очень серьёзное обвинение, – голос ведущего прозвучал жёстко, почти глухо.
Подобные заявления были сродни минному полю: один неверный шаг – и взрыв. Обвинение корпорации в расовой дискриминации могло стать её концом, репутационной катастрофой, от которой не оправиться.
Белая Акула кивнул, будто соглашаясь с опасностью сказанного.
– Да, это рискованная гипотеза без прямых доказательств. Но именно об этом говорил анонимный источник, передавший нам материалы.
Он словно сделал шаг назад, искусно снимая с себя часть ответственности. Казалось, он лишь пересказывает чужие слова, осторожно перекладывая груз обвинений на невидимого свидетеля.
– Проверить личность информатора оказалось невозможно – он тщательно сохранил анонимность. Запрос в исследовательскую фирму тоже не принёс результата: там сослались на конфиденциальность клиента. Мы предприняли всё возможное, чтобы удостовериться в подлинности сведений, но окончательного подтверждения нет.
Так он перечислял предпринятые шаги – словно показывал зрителям, что действует предельно осторожно и объективно. Не утверждал напрямую, а лишь задавал вопросы, оставлял пространство для сомнений.
Но ведущий, привыкший различать подтексты, смотрел с недоверием.
– Даже простое озвучивание непроверенной информации может нанести непоправимый ущерб другой стороне. Неужели именно на это и направлены ваши действия?
Слова звучали как вызов. Для телеканала подобная тема была опасной: одно неверное движение – и в адрес редакции посыплются обвинения в безответственности.
– Не пытаетесь ли вы, прикрываясь осторожными формулировками, лишь посеять подозрения, избежав ответственности? – прозвучал следующий вопрос.
Белая Акула чуть усмехнулся, уголок губ дрогнул.
– Это естественная мысль. Конечно, эти сведения выгодны мне.
Сказав это, он не стал отрицать очевидного. Но тут же изменил интонацию: голос стал твёрдым, как сталь, и прозвучал так, будто дальше последует нечто решающее. В студии запахло раскалённым воздухом, словно лампы прожекторов выжигали не только лица участников, но и правду, которую предстояло услышать. Белая Акула заговорил не как финансист, играющий миллиардами на рынке, а как совладелец, обратившийся напрямую к тем, кто держал акции и, значит, имел право требовать ответов.
– Здесь речь не о цифрах и не о стратегии, – прозвучало его твёрдое заявление. – Важен один-единственный вопрос: правда.
Попытка уничтожить компанию на одних лишь слухах заслуживала бы осуждения, и он это знал. Но если за этими слухами скрывался весомый аргумент? Тогда всё менялось.
– Если хотя бы часть этих подозрений верна, – продолжал он, – то это не просто просчёт в управлении. Это плевок в корпоративную этику, в основы социальной ответственности. Инвесторы обязаны знать правду. И не только они – потребители тоже.
