— Тогда зачем мы здесь? — вопрошал Вадим.

— А это вопрос к вашему начальству, — парировал Агнелос.

— Был бы, если бы мы официально не поступили в ваше распоряжение. Они говорят, что готовы нас отозвать, если наша польза здесь исчерпана.

— О, нет! Она никак не может быть исчерпана! — Ангелос поднял бокал повыше. — Разве можно ее так легко исчерпать? У нас только танната еще два ящика. Ты посмотри, какой цвет! А вкус! Анна! Неси еще бутылку!

— Это я кончился, — жаловался Данила. — Отпустите нас, морской повелитель.

Ангелос смеялся.

— Нет, я вас никуда не отпущу пока. Пишите заключение. Оно мне понадобится, когда я наваляю Барке.

— Почему именно им?

— Потому что они самые наглые. Если с остальными мы договорились о постепенном сворачивании, то эти думают, что всех умней.

— Тебе какая польза от еще одного заключения? Разве мы недостаточно написали?

— Вы написали о технической причине нашего бардака, это неинтересно, а вот если вы намекнете, во что нам обходятся эти выпадающие куски реальности, мне будет что предъявить.

— Я понятия не имею, во что вам это обходится, — возмутился Вадим. — Ты же еще в конкретных цифрах захочешь!

— Ну напримеррр….

— Я могу скопировать тебе страницу из нашего руководства, которое предписывает всегда следить за непрерывностью и скоростью связи во имя блага территории, и сошлюсь на данные по грузовому обороту в центральном секторе с шагом в десять лет.

— Надо понимать, чем дальше, тем больше, — заинтересовался Ангелос. — А у нас есть такие данные? Сабоооо! Сабооо! У нас есть такие данные?

В дверь просунулся молодой Сабо.

— Есть.

— Так неси их сюда. Объединим усилия!

— Вам скажут, что данные — мусор, они не отражают, и вообще народное, то есть контрабандистское достояние, не зависит от глупых цифр. Мир, данный нам в ощущениях: когда контрабандисту хорошо, не надо убеждать его в обратном.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю дождаться первого инцидента, когда судно из-за помех не прибудет вовремя, раздуть историю по максимуму и показать пальцем на виновных. Пусть люди сами думают, как выскочить из-под подозрений. А кто не спрятался, я не виноват. Назначишь одного виновного, остальные разбегутся.

— Интересно, — нахмурился Ангелос. — Мне нравится. А что это должен быть за инцидент?

— Этого я не знаю. Надо смотреть вашу специфику. У нас бы сыграла несвоевременная доставка лекарства или сгенерированной крови.

— Да, ребят, вы свернуты на здоровье.

— Я знаю. Заметь, я не пиарщик, я понятия не имею, как это должно делаться. Что-нибудь символическое? Что для вас будет важнее? Рог священного быка опоздал к открытию плотины?

— Прекрати издеваться, найдем что. Но я понял. И, знаешь, я думаю, эта блестящая идея принадлежит мне. Полностью, от первого до последнего слова. Только я, как великий знаток региона, смог урегулировать проблему в кратчайшие сроки. Ты согласен со мной? Вадим?

— Да, абсолютно. А чтобы я не смог поставить твою экспертизу под сомнение, нас с Корсаком надо срочно отправить домой. Чтобы эта идея пришла тебе в голову в наше отсутствие. В результате размышлений в тишине.

— Да? А как же таннат?

— Придется нам обойтись. Мы будем сидеть дома и тосковать по солнцу, мягкому вкусу и чему там еще?

Вадим подхватил бутылку и уставился на этикетку:

— Нотам черной смородины и аромату кожи.

— Какой еще кожи? Чьей? — Ангелос отобрал у Вадима бутылку. — Да, действительно, кожа. Кожа-рожа, нет тут такого, напридумывают ерунды, потом люди пугаются. В общем, я решил. Езжайте в свои снега.

— У нас пока только листья желтые.

— Это одно и то же. Наливаем по последней и катитесь.

Ко второй половине сентября потоки студентов стали более упорядоченными, а мероприятия сместили фокус с организационых и терапевтичных на академичные и сплачивающие, прием новых студентов окончательно завершился, и все более-менее устаканилось.

Баклан благополучно перешел в кейтеринг и забил для себя на следующие недели по два вечерних заказа и один воскресный. По часам должно было получиться нормально, не хуже, чем в баре, а сегодня он был вообще свободен. Донес себя до лекции по теории принятия решений, чуть не умер там от тоски, но всё тщательно записал. Лучше все-таки ходить самому, конспекты Самсона — не панацея. Довольный собой, рано вернулся в общагу, постирал и высушил постельное белье. На удивление ажиотаж вокруг модной сушки еще не спал, и народ из других корпусов ежедневно умолял разрешить им прикоснуться к экспериментальному устройству. Их прачечные карточки за пределами своих корпусов не работали, поэтому в общаге царил сложный многоступенчатый бартер. Но в любом случае это даже рядом не стояло с историей вокруг пены и сломанной ноги Коркина с последующим выкладыванием тела.

Шанкс был очарован результатом вмешательства художников: к моменту, когда он вернулся из клиники, в душ уже никто не лез, потому что все остались снаружи — слушать лекцию декораторов о возможностях преображения силиконовой куклы. Шанкс застал самый конец, но успел снять фотку для отчета перед Аглаей о проведении культурного мероприятия. Он, помнится, собирался сделать что-то вместе с Бакланом и Рицем, но в результате заездил их так, что было неудобно обращаться еще и с культурой. А тут мероприятие само себя провело.

Декораторы были польщены вниманием и обещали зайти снова, рассказать про фальшивые бутылки и ножи. Когда прибыли хозслужбы, чтобы уничтожить проклятую пену, Шанкс был уверен, что справился с кризисом как нельзя лучше.

А Баклан грустил, что был занят и не увидел ни пенного Больеша, ни душевой инсталляции, но везде не успеть. Когда он вернулся в комнату с чистым бельем, там сидел один Риц и мучил планшет. Но на Баклана отреагировал живо.

— О, белье! Чего это ты вдруг решил?

— Понимаешь, — проникновенно сказал Баклан. — Каждый парень знает это чувство: когда постелешь свежее постельное и понимаешь, что следующие полгода будешь спать на чистом.

Риц проржался и сказал, что он тоже организует себе чистые полгода и начал снимать наволочку.

— Да ты стайный! — обрадовался Баклан.

— А то! — не стал отрицать Риц. — Еще как. Особенно когда такая аргументация.

Тут явился Дима и присоединился к бельевому флешмобу. А там и время ужина подошло.

На входе в столовую поставили большую корзину с яблоками и разрешили брать по два и с собой.

— Что это вдруг? — цапнул яблоко Риц. — О, хорошее, вкусное. А пироги будут?

— Время урожая, — басом ответил работник столовой. — Пироги будут позже, эти надо так есть.

— Они какие-то особенные?

— Просто мягкие. Это Штрифель, — объяснил повар.

— Осеннее полосатое, — заспорил Баклан.

— Штрифель.

— Осеннее полосатое.

— Не спорьте, это одно и то же, — сверился с сетью Дима.

— Ладно, — согласился повар. — Раз вы открыли мне глаза, можете взять по три.

— Спасибо! — парни распихали яблоки по карманам.

— Я чувствую, что ограбил сад, — задумчиво проговорил Баклан.

— А ты его грабил когда-нибудь? — заинтересовался Риц.

— Нет, но слышал, что так делали. Традиционное летнее развлечение в нашей полосе.

— А зачем?

— Для острых ощущений, я полагаю. Кому нужны немытые незрелые яблоки, да еще на деревьях?

— Какие у тебя проблемы с деревьями? — удивился Дима. — Ты же лазишь, как обезьяна? Вот если я полезу, возможно всякое.

— Думаешь, дерево сломается?

— Скорее я сломаюсь, когда упаду. В любом случае хорошо, что никуда лазить не надо, всё спелое и мытое, лежит себе в корзинке.

— Но не утрачиваем ли мы способность к добыванию еды?

— Ни в коем случае, я сегодня добыл зарплату, а от нее до еды рукой подать, — подключился Риц. — Мне понравилось то место, куда ты нас возил. Может, еще раз съездим на денек?

— Если в субботу, то можно, я свободен.

— Я тоже, — подал голос Баклан. — И Макса возьмем, он с семьей хотел. Там вроде есть что-то для детей. И можно еще кого-нибудь позвать. Что у тебя с Хмарью? Возьмем их с Олич?