Огни фонарей медленно загорались в нишах, отбрасывая неровные тени на стены хозпостроек. Внутренний двор для слуг гудел низким, глухим гулом разговоров – там ели, перешёптывались, точили ножи, подметали, тёрли котлы с ужином и, разумеется, сплетничали. Немного погодя Андрей, всё так же в образе немого, сидел в тени у каменного корытца с водой, где только что мыл закопчённые котелки. Голову он держал опущенной, движения делал вялые, всё же рана ему мешала, но слух его был точным и острым, как у хищника в зарослях. И первые голоса донеслись от кухни, где у заднего входа собрались трое старших слуг – двое мужчин и женщина с острым лицом и хриплым голосом.

– …Ты только посмотри на него, – шипела она, пару недель как появился, и уже вон чего! Сам господин Ёнсан Хваджон на него посмотрел, как на личного щенка!

– Тише ты… – Тут же буркнул кто-то, оглядываясь. – Да. Он всё равно не слышит. Но могут услышать другие.

– А если притворяется? Ты видел, как он двигается? Немой, говоришь? Словно тигр в теле дворняги.

– Ага, – хмыкнул третий, худой, с бородавкой на шее, – особенно когда с молодым господином рядом крутится. Ты видел, как тот ему улыбнулся? Никогда прежде не видел, чтобы наследник хоть кому-то из нас кивал!

– Уверена, это не просто так. – Женщина медленно вытерла руки о фартук и процедила с отвращением. – Шпион он. Или из другой семьи. Может, даже из секты. А может – ещё хуже.

Дальше в разговор вступили и другие. Один из юных слуг, что обычно отвечал за лампы и приносил дрова, добавил:

– А я слышал, его рана уже почти не кровоточит. Хотя утром его тащили чуть ли не без сознания. Это как?

– Пилюлю какую-то сожрал, что ли? – Сразу же фыркнул кто-то.

– А кто ему её дал? – Хмуро вставил один из старших. – Мы всё утро искали средства, чтобы облегчить боль раненным стражникам. Даже наш лекарь не сразу достал подходящее. А этому… Подали как милостыню?

– Да брось. Он же немой… – Неуверенно сказал кто-то.

– Ну и что?! – Тут же с раздражением отрезала женщина с острым лицом. – Немой, не немой – слишком он чисто работает. Ни один бродяга с улицы так не моет посуду и не чистит оружие. Видели бы вы, как он склад складывает! Как будто у него за плечами служба в гарнизоне, а не жизнь на паперти!

Андрей внутренне напрягся. Он всё сделал слишком идеально. Возможно, стоило играть ещё проще. Сделать пару нарочитых ошибок. Оставить нечищеным край котелка. Перевернуть корзину с углём. Или забыть про вечернюю смену воды. Но теперь – внимание уже приковалось к нему, как муха на клейкую ленту. Хоть и не со стороны хозяев – зато со стороны всех, кто жил на задворках этой семьи.

Уже позже, ближе к ночи, когда Андрей разносил по мастерским остатки углей и заготавливал воду на утро, он проходил мимо прачечной, где двое парней, старше его лет на пять, шептались с плохо скрываемым раздражением.

– Надо его проучить. Молчит, глазеет, втирается. Как будто здесь не мы по десять лет за миску риса гнем спины!

– Остынь. Он теперь у господина на виду. Прикоснёшься – и тебя завтра кинут в конюшню, под кнуты. Или вообще, до конца жизни, на плантации отправят.

– Я ничего делать не собираюсь. Просто… посмотрим. Может, вещички у него пропадут. Или воду он вдруг прольёт на тропинку к главному двору. А господин поскользнётся. Кто знает?

– Эй! Не глупи…

– Я не глуплю. Просто ненавижу выскочек.

А Андрей слышал всё это, словно сквозь туман. Но в душе нарастало холодное осознание – как только он приблизился к центру событий, даже в маске немого и простого слуги, внимание немедленно выросло. Люди чувствуют опасность не по словам, а по тени движения, по глазам, по тишине. И он не мог себе позволить расслабиться ни на миг. И сейчас ему нужно было снова исчезнуть внутри роли. Ошибаться, уронить воду, отстать. И при этом – сохранить контроль над ситуацией. Он не знал, как скоро у него будет шанс использовать артефакты или изучить их глубже. Но теперь он точно понимал, что зависть слуг может быть куда опаснее мечей врагов. Потому что она – внутри стен. И поэтому… Он быстро изобразил, что его раны воспалились. Это было несложно, имея в запасе те самые травы, что он нашёл в горах. Да. Он, при случае, собирал именно лекарственные. Но даже лекарство, использованное неправильно, могло дать ему нужный отёк, и воспаление. Чем он и воспользовался.

Едва управляющий заметил происходящее с ним, как парня тут же отправили в отдельную комнату под боковой галереей. Там Андрей лежал на простом лежаке, в комнате, которую спешно освободили после охоты. Запах лекарств, впитавшийся в воздух, смешивался с сыростью от заоконной ночи. Слева был старый лакированный столик с чашкой остывшего отвара. Под кроватью – аккуратно спрятанный мешок с запасной одеждой и перевязочными бинтами. Всё было скромно, бедно, но в этом и заключалась защита.

Тих скрипнув, дверь приоткрылась. Без стука. Шаги были лёгкими, но не скрытными. Слишком уверенными для обычного слуги.

– Анд Рей! – Почти шёпотом, но с восторженным блеском в голосе произнёс знакомый детский голос. В комнату вошёл Хваджон Мунджэ , тот самый наследник семьи, всё ещё в дневной одежде, с небольшим бумажным свёртком в руках. Следом за ним молчаливой тенью шёл семейный лекарь, в тёмно-синем одеянии, с густыми бровями и шёлковой маской на лице, как полагалось при визитах к высшим.

– Он и правда здесь. – Сказал мальчик с облегчением, подойдя ближе и сев рядом на табурет, как ни в чём не бывало. – Выглядит плохо. Почему вы не помогаете ему?

Старик-лекарь хмыкнул, не скрывая досады:

– Молодой господин, этот слуга – всего лишь немой. Я видел его утром. Повязки наложены правильно, пульс стабилен. Он не при смерти. У меня есть более важные пациенты.

Мальчик нахмурился, но не стал повышать голос. Вместо этого он положил бумажный свёрток на край лежанки и тихо добавил:

– Тогда я сам всё отнесу. Это для него. Лекарственные лепёшки. С мёдом и сушёным имбирём. Бабушка сказала, что так раны быстрее заживают.

Андрей, изображая удивление, приподнялся на локтях, опустив глаза, будто стеснялся, и слегка кивнул, не встречаясь взглядом. Сейчас он понимал, что любая лишняя эмоция может его выдать. И всё же это внимание ребёнка – тёплое, живое, искреннее – зацепило его.

– Пожалуйста, не умирай. – Тихо прошептал Ёнсу. – Я видел, как ты спас меня. Но все говорят, что ты просто вовремя оказался рядом. Это же неправда, да?

Андрей не ответил. Просто опустил взгляд и склонил голову. И именно это движение, эта молчаливая признательность пробудила в мальчике ещё большее сочувствие. Он вскочил на ноги, обернулся к лекарю и строго приказал:

– Если он не поправится – я сам расскажу отцу, что вы его бросили. Он – мой человек.

Лекарь поклонился, сдерживая раздражение, и произнёс ровно:

– Как будет угодно, молодой господин. Я пришлю настой для укрепления крови. И распорядитель пусть передаст ему чистые бинты.

Мальчик коротко кивнул и, подойдя снова ближе, взял Андрея за запястье, сжав ладонь. Его пальцы были теплыми.

– Ты мне нравишься, немой. Хоть и молчишь, ты всегда смотришь прямо. Такие люди не лгут.

И он ушёл. А снаружи, в коридоре, тени затаившихся слуг уже гудели, как улей. А спустя всего полчаса, во внутреннем дворе, у подсобки с углями и корзинами белья уже перешёптывались два старших слуги.

– Видел? Молодой господин сам принёс еду этому выскочке!

– Да не просто еду. Лекарь с ним приходил! А мне бы хоть один раз чашку дал в руки. За десять лет службы!

– А он ему ещё и руку пожал. Как будто бы он ему брат по крови, не раб с улицы…

– Что-то тут нечисто. Я бы на месте управляющего проверил его происхождение.

– А может, он и правда не немой? Просто притворяется?

– Ха. Тогда всё ещё хуже…

В комнате, сидя в тени от тлеющего огарка свечи, Андрей аккуратно разворачивал принесённые ему мальчиком свёрток. Лепёшки пахли добром. Травами. Сахаром. Детским доверием. Он понимал, что наследник этой семьи к нему уже привязался. И теперь это – не просто благо. Это опасность. Потому что каждый шаг рядом с таким ребёнком – привлекает внимание тех, кто привык видеть только ранги, кровь и родословные. Но и уходить он не мог. Слишком многое он ещё не успел выяснить.