ВПЕРЕД, КОМСОМОЛЬЦЫ! Старый быт — лют. Водка и грязь — быт. Веди молодых, МЮД, старый — будет разбит! Вперед, комсомольцы, всесоюзным походом! В окопах вражьих — переполох. Вскипай в быту боевая охота — На водку! На ругань! На грязь! На блох! Мы знали юношескую храбрость и удаль. Мы знали молодой задор и пыл.— Молодежь, а сегодня, с этого МЮДа грязь стирай и сдувай пыль! Проверим жизнь казарм и общежитий,— дыры везде и велики, и малы. Косматый, взъерошенный быт обчешите, заштопайте крыши, чините полы! Коротка, разумеется, смета-платьице, но счет советской копейки проверьте, правильно ль то, что имеется, — тратится, или идет в карман и на ветер? Все уголки библиотек оглазейте: может, лампочки надо подвесить ниже? Достаточны ли ворохи свежих газетин? Достаточны ли стопки новых книжек? Переделав того, который руглив, вылив дурманную водочную погань, смети, осмотрев казарменные углы, паутину и портреты господина бога! Пусть с фронта борьбы поступают сводки, что вышли победителями из боя злого. — Не выпито ни единого стакана водки, не сказано ни единого бранного слова! Блести, общежитие, цветником опоясано, на месте и урну, и книгу нашел,— чтоб облегченно сказала масса: — Теперь живем культурно и хорошо! — Старый быт — лют. Водка и грязь — быт. Веди молодых, МЮД, старый — будет разбит! СЕКРЕТ МОЛОДОСТИ
Нет, не те «молодежь», кто, забившись в лужайку да в лодку, начинает под визг и галдеж прополаскивать водкой глотку. Нет, не те «молодежь», кто весной ночами хорошими, раскривлявшись модой одеж, подметают бульвары клешами. Нет, не те «молодежь», кто восхода жизни зарево, услыхав в крови зудеж, на романы разбазаривает. Разве это молодость? Нет! Мало быть восемнадцати лет. Молодые — это те, кто бойцовым рядам поределым скажет именем всех детей: «Мы земную жизнь переделаем!» Молодежь — это имя — дар тем, кто влит в боевой КИМ, тем, кто бьется, чтоб дни труда были радостны и легки! ХАЛТУРЩИК
«Пролетарий туп жестоко — дуб дремучий в блузной сини! Он в искусстве смыслит столько ж, сколько свиньи в апельсине. Мужики — большие дети. Крестиянин туп, как сука. С ним до совершеннолетия можно только что сюсюкать». В этом духе порешив, шевелюры взбивши кущи, нагоняет барыши всесоюзный маг-халтурщик. Рыбьим фальцетом бездарно оря, он из опер покрикивает, он переделывает «Жизнь за царя» в «Жизнь за товарища Рыкова». Он берет былую оду, славящую царский шелк, «оду» перешьет в «свободу» и продаст, как рев-стишок. Жанр намажет кистью тучной, но узря, что спроса нету, жанр изрежет и поштучно разбазарит по портрету. Вылепит Лассаля ихняя порода; если же никто не купит ужас глиняный — прискульптурив бороду на подбородок, из Лассаля сделает Калинина. Близок юбилейный риф, на заказы вновь добры, помешают волоса ли? Год в Калининых побыв, бодро бороду побрив, снова бюст пошел в Лассали. Вновь Лассаль стоит в продаже, омоложенный проворно, вызывая зависть даже у профессора Воронова. По наркомам с кистью лазя, день-деньской заказов ждя, укрепил проныра связи в канцеляриях вождя. Сила знакомства! Сила родни! Сила привычек и давности! Только попробуй да сковырни этот нарост бездарностей! По всем известной вероятности — не оберешься неприятностей. Рабочий, крестьянин, швабру возьми, метущую чисто и густо, и месяц метя часов по восьми, смети халтуру с искусства. |
