ДОЖДЕМСЯ ЛИ МЫ ЖИЛЬЯ ХОРОШЕГО? ТОВАРИЩИ, СТРОЙТЕ ХОРОШО И ДЕШЕВО! Десять лет — и Москва и Иваново и чинились и строили наново. В одном Иванове — триста домов! Из тысяч квартир гирлянды дымов. Лачужная жизнь — отошла давно. На смывах октябрьского вала нам жизнь хорошую строить дано, и много рабочих в просторы домов вселились из тесных подвалов. А рядом с этим комики такие строят домики: на песке стоит фундамент — а какая ставочка! Приноси деньгу фунтами — не жилкооп, а лавочка. Помесячно рублей двенадцать плати из сорока пяти. Проглотят и не извинятся — такой хороший аппетит! А заплатившему ответ: «Зайти… через 12 лет!» Годы долго длятся-то — разное болит. На году двенадцатом станешь — инвалид. Все проходит в этом мире. Жизнь пройдет — и мы в квартире. «Пожалте, миленькая публика, для вас готов и дом и сад. Из ваших пенсий в 30 рубликов платите в месяц 50!» Ну и сшит, ну и дом! Смотрят стены решетом. Ветерок не очень грубый сразу — навзничь валит трубы. Бурей — крыша теребится, протекает черепица. Ни покрышки, ни дна. Дунешь — разъедется, и… сквозь потолок видна Большущая Медведица. Сутки даже не дожив, сундучки возьмут — и вон! Побросавши этажи, жить вылазят на балкон. И лишь за наличные квартирку взяв, живут отлично нэпач и зав. Строитель, протри-ка глаз свой! Нажмите, партия и правительство! Сделайте рабочей и классовой работу заселения и строительства. ПОМПАДУР
Член ЦИКа тов. Рухула Алы Оглы Ахундов ударил по лицу пассажира в вагоне-ресторане поезда Москва — Харьков за то, что пассажир отказался закрыть занавеску у окна. При составлении дознания тов. Ахундов выложил свой циковский билет. «Правда», № 111/3943. Мне неведомо, в кого я попаду, знаю только — попаду в кого-то… Выдающийся советский помпадур выезжает отдыхать на во́ды. Как шар, положенный в намеченную лузу, он лысой головой для поворотов — туг и носит синюю положенную блузу, как министерский раззолоченный сюртук. Победу масс, позволивших ему надеть незыблемых мандатов латы, немедля приписал он своему уму, почел пожизненной наградой за таланты. Со всякой массою такой порвал давно. Хоть политический, но капиталец — нажит. И кажется ему, что навсегда дано ему над всеми «володеть и княжить». Внизу какие-то проходят, семеня,— его не развлечешь противною картиной. Как будто говорит: «Не трогайте меня касанием плотвы густой; но беспартийной». С его мандатами какой, скажите, риск? С его знакомствами ему считаться не с кем. Соседу по столу, напившись в дым и дрызг, орет он: «Гражданин, задернуть занавеску!» Взбодрен заручками из ЦИКа и из СТО, помешкавшего награждает оплеухой, и собеседник сверзился под стол, придерживая окровавленное ухо. Расселся, хоть на лбу теши дубовый кол,— чего, мол, буду объясняться зря я?! Величественно положил мандат на протокол: «Прочесть и расходиться, козыряя!» Но что случилось? Не берут под козырек? Сановник под значком топырит грудью платье. Не пыжьтесь, помпадур! Другой зарок дала великая негнущаяся партия. Метлою лозунгов звенит железо фраз, метлою бурь по дуракам подуло. — Товарищи, подымем ярость масс за партию, за коммунизм, на помпадуров! — Неизвестно мне, в кого я попаду, но уверен — попаду в кого-то… Выдающийся советский помпадур ехал отдыхать на во́ды. |
