— Усильте посты! Проверьте пулемёты! Ночью будьте особенно бдительны.
Солдаты, ворча, проверяли четыре пулемёта, их тяжёлые ленты лежали рядом.
В 23:00, под покровом темноты, отряд фитаурари и капитана двинулся по горным тропам, где острые камни резали босые ноги абиссинцев. Бледная луна едва освещала скалы. Капитан, пригибаясь, шепнул:
— Твои люди идут слева, отвлекают. Мы с моими бьём справа, по пулемётам. Тишина до первого выстрела.
Фитаурари кивнул, его копьё блеснуло в темноте, а воины, разделившись на четыре группы, поползли к заставе.
Атака началась с внезапного крика — абиссинцы, выскочив из темноты, метнули копья, четыре часовых у проволоки упали, их короткие крики оборвались. Итальянцы, в панике, открыли огонь, пулемёты, гремя, били в ночь, их пули, свистели и крошили камни. Абиссинцы, укрываясь за валунами, стреляли из винтовок: один солдат, молодой, лет 20-ти, упал, его пробитая грудь кровоточила, а винтовка выпала из рук. Капитан, с пятью советскими солдатами, подполз к блиндажу, где стоял пулемёт. Его граната взорвалась у основания, разорвав пулемётчика, чьи хриплые крики смешались с грохотом. Второй пулемёт, стреляя, бил по камням, но абиссинец, юный, 18-ти лет, с копьём в руке, бросился вперёд, его копьё пронзило стрелка и тот рухнул, забрызгав землю кровью.
Итальянцы, теряя людей, пытались отбиться, их винтовки, стреляя, освещали ночь вспышками. Командир заставы, крича: «Держать позиции! Не отступать!», получил пулю в ногу. Он упал, его лицо, искажённое болью, уткнулось в землю. Абиссинцы, воодушевлённые, ворвались на заставу, их копья и винтовки добивали солдат, чьи крики, полные ужаса, раздавались в ночи. Третий и четвёртый пулемёты, гремя, били по нападавшим, но капитан, бросив ещё две гранаты, уничтожил их, осколки, разорвали стрелков и трёх солдат рядом. За 30 минут бой закончился: 30 итальянцев были убиты, их изуродованные тела лежали среди блиндажей, а кровь питала землю. Абиссинцы потеряли одного воина, чья грудь была пробита пулей, и одного советского солдата, чья рука, оторванная взрывом, осталась лежать в пыли. Командир заставы, раненый, был связан верёвками, его глаза, полные страха и ненависти, смотрели на фитаурари. Теперь его судьба была в чужих руках.
Одновременно, в семи километрах от заставы, у итальянского аэродрома близ Асмэры, советская диверсионная группа из четырёх агентов готовила операцию. Командир группы, лейтенант, 28-ми лет, с короткой бородой и шрамом на лбу, лежал в зарослях акаций, его бинокль был направлен на аэродром, где стояли три Caproni Ca.133, их серые крылья блестели под луной. Рядом лежали сержант, радистка чьи светлые волосы были спрятаны под платком, и снайпер с винтовкой Мосина. Лейтенант, сжимая карту, шепнул:
— Три самолёта, охрана — десять человек. Подрываем и уходим через овраг.
Он думал: «Если нас заметят, мы не выберемся». Сержант, проверяя динамитные шашки, кивнул, его пальцы сжимали фитили. Радистка, с пистолетом ТТ, следила за часовыми. Снайпер, прицелившись, шепнул: «Я беру двоих, если начнётся».
Аэродром, окружённый колючей проволокой, был освещён фонарями. Десять итальянских часовых, в мундирах, с винтовками, ходили по периметру, их ленивые шаги поднимали пыль. Лейтенант, сержант, радистка и снайпер, ползя, приблизились к проволоке, разрезав ее ножами. Сержант, с четырьмя динамитными шашками, привязанными к поясу, пополз к первому самолёту, его движения были бесшумными. Он думал: «Одна ошибка — и нас разорвёт». Радистка, прикрывая его, сжимала пистолет. Лейтенант, у второго самолёта, закрепил шашку под крылом, его ловкие пальцы работали очень быстро. Снайпер, лежа в зарослях, держал на прицеле часового у третьего самолёта.
Внезапно часовой, молодой солдат, лет 20-ти, заметил движение, его резкий крик разорвал ночь: «Кто там? Тревога!» Он вскинул винтовку, но снайпер, выстрелив, попал ему в грудь, и он рухнул. Остальные часовые, услышав выстрел, открыли огонь. Пули, свистя, били по зарослям. Лейтенант, поджигая фитиль, крикнул: «Зажигай! Бегом!» Сержант, поджигая свою шашку, бросился к оврагу. Радистка, стреляя из пистолета, попала в ещё одного часового, его крик оборвался. Два взрыва, оглушительных, разорвали ночь, два самолёта, охваченные огнём, взлетели в воздух обломками, их горящие крылья падали в песок, а густой дым застилал аэродром. Третий самолёт, повреждённый осколками, остался стоять, его крыло, пробитое, дымилось.
Часовые, в панике, стреляли в темноту, но диверсанты, укрывшись в овраге, исчезли, их фигуры растворились в ночи. Лейтенант, тяжело дыша, сказал:
— Минус два самолета. Третий поврежден. Уходим.
Радистка, перевязывая царапину на руке, кивнула. Сержант, сжимая винтовку, думал: «Мы сделали это, но итальянцы пришлют ещё». Снайпер, перезаряжая винтовку, молчал, его глаза всматривались в темноту.
К утру отряд фитаурари и капитана вернулся в пещеры, таща связанного итальянского капитана, чья нога, перевязанная грязной тряпкой, кровоточила. Фитаурари, глядя на него, сказал:
— Ты убивал наших людей — женщин, детей. Говори, где ваши войска, или умрёшь здесь и сейчас.
Пленный, стиснув зубы, молчал, его глаза, полные ненависти, смотрели в пустоту.
В деревне Адди-Кейх крестьяне хоронили погибших, а дым от сгоревших хижин всё ещё висел в воздухе.
* * *
Кабинет в Кремле, 28 февраля 1936 года, был погружён в полумрак, несмотря на полдень. Тяжёлые бархатные шторы, тёмно-зелёные, пропускали лишь узкие полосы света, которые ложились на полированный стол красного дерева, отражаясь от чернильницы и стопки бумаг. Сергей сидел за столом. Его пальцы постукивали по столу, выдавая внутреннее напряжение. Напротив, стоял начальник иностранного отдела ОГПУ, Павел Судоплатов. Сергей заговорил:
— Товарищ Судоплатов, доложите. Что передал наш человек в Париже?
Судоплатов начал:
— Товарищ Сталин, вчера от нашего агента в Париже пришёл отчёт. Он встречался с французским источником в Люксембургском саду. Француз передал сведения, которые подтверждают наши опасения. Французы дают нам свободу действий в Испании — порты Марселя и Тулона открыты для наших кораблей. Но это не поддержка, товарищ Сталин. Это ловушка. Они хотят, чтобы мы увязли в боях с немцами и фалангистами. Их цель — истощить нас и немцев, чтобы Франция осталась в стороне, наблюдая. Если наши успехи, как у реки Эбро, продолжатся, они перекроют логистику — порты Марселя, Тулона, даже Барселону, которая под их влиянием. Британцы их поддержат, их флот уже у Гибралтара, а эскадра в Александрии готова двинуться к Красному морю. Они называют это 'политикой нейтралитета. Сроки — март или апрель этого года.
Сергей, слушая, сжал кулак сильнее, его ногти впились в ладонь, но лицо осталось неподвижным. Он думал: «Блокада в марте? Если они перекроют Средиземное море, наши солдаты в Испании останутся без оружия, без патронов, без еды. А Абиссиния? Если французы и британцы начнут давить там, мы быстро проиграем. Они хотят загнать нас в угол». Он вспомнил своё будущее и знание про Вторую мировую, где Франция и Британия играли на нейтралитете, пока Гитлер не ударил по ним. Он знал, что их «политика невмешательства» в Испании была лицемерием, но сроки — март или апрель — это раньше, чем он ожидал. Он заговорил:
— Блокада? Они думают, что могут задушить нас в Испании? Что ещё сказал француз? Имена, документы, планы — всё, что у Рябинина есть. И Абиссиния — что там?
Судоплатов, открыв папку, достал лист, покрытый мелким почерком, и продолжил:
— Рябинин передал, что французский источник, Андре, видел телеграмму от министра иностранных дел Франции Дельбоса. В их министерстве обсуждали манёвры флота в Средиземном море — официально учения, но на деле подготовка к блокаде. Если наши войска продолжат теснить фалангистов, порты — Марсель, Тулон, Барселона — будут закрыты для наших кораблей. Британцы поддержат, их эскадра в Александрии готова перекрыть Красное море. Андре слышал, как Дельбос говорил с советником, Жаном Перреном, о сроках — март или апрель. Есть имена: Дельбос, Перрен, Кулондр — их посол в Москве, доносит о наших поставках, и Левассер из военного министерства, он настаивает на манёврах флота. По Абиссинии — французы и британцы договорились держать равновесие. Они пропускают наши поставки через Джибути, но это ловушка. Если мы усилим Абиссинию, они начнут давить — вводить санкции, ограничивать прохождение судов в Красном море. Андре видел переписку в кабинете Перрена, но копий у него нет. Он сказал, что копать глубже — это подписать себе приговор.
