Наёмники гоготали, звеня стаканами. Хосе Мария Фонтана, в чёрном плаще, с фалангистской повязкой на рукаве, стоял у входа, его холодный взгляд скользил по складу.
Рябинин вошёл на склад, неся рюкзак с динамитом замаскированный под ящик с вином, а в руках была поддельная накладная, подписанная «Антонио Перес, поставщик». Он поправил воротник, вдохнул запах пороха, шагнул вперёд, заговорив:
— Хосе, друг! Я привез вино для братьев, лучшее из Риохи, как обещал! Фонтана, хлопнув его по плечу, усмехнулся:
— Антонио, ты вовремя! Португальцы пьют, как быки! Дуарте там, орёт, как всегда. Проверь ящики, но не напейся с ними!
Рябинин, кивнув, улыбнулся:
— Хосе, я пришел работать, а не пить. Где Дуарте? Проверю поставку.
Фонтана, махнув рукой вглубь склада, ответил дружеским тоном:
— Там, у ящиков. Иди, Антонио, но не задерживайся. Что-то неспокойно сегодня.
Рябинин прошёл внутрь, шаги гулко отдавались по бетонному полу. Лицо Дуарте было красное от вина. Подняв стакан он гаркнул:
— За Примо де Риверу! За то, чтобы очистить Барселону от погани!
Наёмники загоготали, один, с грязной бородой, пролил вино, пятна растеклись по ящику. Рябинин дошёл до штабеля ящиков в углу, где фонарь едва светил. Якобы проверяя поставку, он опустился на колено, открыл рюкзак, пальцы быстро достали десять динамитных шашек, каждая была тяжёлая, холодная, пахнущая порохом. Он соединил их с таймером, старым, с медными шестерёнками, стрелка затикала, отсчитывая секунды. Он шепнул:
— Еще немного и конец.
Наёмник, шатаясь, подошёл к нему, его сапоги скрипели, голос был хриплый и пьяный:
— Эй, коммерсант, вино где? Хватит копаться!
Рябинин, не поднимая глаз, улыбнулся, ответив спокойным тоном:
— Там, у стены, друг. Пей, за победу Испании!
Наёмник, буркнув, ушёл, споткнувшись о ящик, вино плеснуло на пол. Рябинин сунул бомбу под штабель, прикрыл досками, спрятав провода.
Он встал, поправил шляпу, прошёл к выходу, сердце колотилось, пот стекал по шее. Фонтана, у ворот, взглянул на него, глаза сузились:
— Антонио, все проверил? Быстро ты сегодня.
Рябинин, улыбнувшись, кивнул:
— Всё в порядке, Хосе. Вино на месте, братья довольны. Дела зовут.
Он выскользнул через чёрный ход, ржавые ворота скрипнули, наёмник у входа зевнул, не заметив. Рябинин побежал по переулку, пот заливал лицо, рюкзак, теперь пустой, болтался на плече. Он пробормотал, задыхаясь:
— Быстрее… быстрее…
Склад взорвался с адской силой, будто само небо раскололось. Десять динамитных шашек разнесли кирпичные стены, пламя взметнулось, багровое, яростное, пожирая всё на своём пути. Обломки кирпича, дерева, металла разлетелись, как шрапнель, вонзаясь в стены соседних домов, пробивая стёкла, сбивая прохожих. Ударная волна, горячая, тяжёлая, разбила окна в радиусе трёх кварталов, стекло сыпалось, как град, звеня по булыжникам, разрезая кожу, оставляя кровавые царапины. Ящики с патронами и снарядами внутри склада взорвались, вторичные вспышки озаряли чёрный дым, огонь ревел, как зверь, балки рушились, треща, как ломающиеся кости. Тридцать португальских наёмников погибли мгновенно: Дуарте, лидер, был отброшен к стене, его грудь раздавлена падающей балкой, кровь хлынула изо рта, шрам на щеке исчез под ожогами, глаза застыли, стеклянные, полные ужаса. Другой наёмник, с бородой, был разорван, его рука, всё ещё сжимающая стакан, отлетела, вино смешалось с кровью, растёкшейся по брусчатке. Третий, молодой, с пробитым животом, полз, хрипя, кровь пузырилась на губах, он кричал. Его тело обмякло, глаза помутнели, кровь пропитала потрёпанную куртку. Четвёртый, с оторванными ногами, лежал в луже крови, его крик затих, пальцы царапали бетон. Пятый, с обожжённым лицом, корчился, кожа слезала лоскутами, он шептал: «Мама…», пока огонь не поглотил его.
Остальные представляли собой груду тел, разорванных, обугленных, кровь текла реками, пропитывая брусчатку, смешиваясь с пеплом, гильзами, обрывками фалангистских листовок. Склад пылал, запах горелого мяса, пороха, масла заполнил улицу, въедаясь в горло. Крыша рухнула, балки ломались, искры взлетали, поджигая соседние здания. Кафе напротив склада горело, его деревянные ставни трещали, а крики раненых резали слух.
Улица Сан-Рамон утопала в хаосе. Граждане бежали, их крики сливались в рёв: женщины прижимали детей, их лица были в слезах, кровь текла из царапин от стекла; старик упал, обломок кирпича рассёк ему лоб, кровь заливала морщины, он шептал, крестясь: «Боже, спаси…» Торговец рыбой, чья тележка перевернулась, орал:
— Проклятье! Мой товар! Кто это сделал⁈
Ребёнок, лет пяти, кричал, цепляясь за мать, его глаза были полны ужаса. Жандармы, в шинелях, с винтовками, бежали к складу. Один, с усталым лицом, потным лбом, пробормотал, задыхаясь:
— Фалангисты? Анархисты? Черт их разбери.
Брусчатка была усыпана обломками, гильзами, кровью, листовками, сорванными ветром. Дым стелился по улице, как чёрный саван, запах горелого мяса душил, прохожие кашляли, закрывая рты платками.
Рябинин, укрывшись в переулке за углом, стоял в тени. Его губы шептали:
— Тридцать… все мертвы… миссия выполнена. Но дома рядом… если люди пострадали…
Он сжал кулак, ногти впились в ладонь, кровь проступила, он сказал:
— Антонио Перес, держись. Ты ещё нужен.
Мрачный особняк на окраине Барселоны, служивший убежищем фалангистов, был пропитан запахами дешёвого вина. Тусклые лампы, подвешенные на ржавых цепях, мигали, отбрасывая дрожащие тени на стены, увешанные портретами Хосе Антонио Примо де Риверы, чьи глаза, казалось, следили за каждым. Флаги с ярмом и стрелами свисали с балок, их края были потрёпаны и покрыты пылью. Половицы скрипели под сапогами, голоса фалангистов гудели, полные ярости и скорби, звенело разбитое стекло, щелчки затворов винтовок резали слух, шелест фалангистских листовок, сорванных со стен, смешивался с гулом шагов. Воздух был тяжёлым, пропитанным дымом от сигарет, запахом крови, принесённым на одежде тех, кто видел руины склада на улице Сан-Рамон. Взрыв, унёсший жизни тридцати португальских наёмников и Хосе Марии Фонтаны, их брата по борьбе, оставил фалангистов в смятении, ярости и жажде мести.
Мануэль Гонсалес, 30-летний фалангист, в чёрном плаще, с фалангистской повязкой на рукаве, мерил шаги, сжатые кулаки дрожали. Его лицо, покрытое сажей от дыма, было искажено горем, глаза горели, голос хрипел, срываясь на крик:
— Хосе Фонтана! Наш брат! Тридцать португальцев! Сгорели за Испанию! Кто-то предал нас! Кто сдал склад⁈
Рауль Кордеро, молодой фалангист, в чёрной рубашке, с револьвером, стоял у стола, его руки дрожали, повязка на рукаве была перепачкана кровью — он был у склада, видел тела. Его голос, дрожал от ярости:
— Мануэль, это не просто красные! Кто-то знал всё: где склад, когда братья там! Антонио Перес… он был утром, привёз вино, а потом исчез!
Гонсалес, остановившись, ударил кулаком по столу, стаканы звякнули, вино, багровое как кровь, разлилось. Его глаза сузились, он гаркнул:
— Перес? Этот гладкий коммерсант? Он пил с Хосе недавно, клялся за Испанию! Если он предатель, я вырву его сердце!
Фалангист, постарше, с ожогом на щеке, хрипло добавил:
— Мануэль, склад знал узкий круг. Хосе доверял Пересу. Он был там, а потом — взрыв. Случайность?
Гонсалес, сжал винтовку, лицо побагровело, он крикнул:
— Случайность? Нет никаких случайностей! Либо Перес, либо красные! Я найду его, и он заплатит за Хосе!
Другой фалангист, молодой, с кровью на рукаве, хрипло сказал, туша сигарету о пол:
— Если это Перес, он не один. Кто-то дал ему взрывчатку. Красные? Или кто-то еще?
Гонсалес, швырнув стакан в стену, стекло разлетелось, он рявкнул:
— Всех проверим! Каждый шаг Переса, каждого, кто говорил с Хосе! За Испанию, за братьев — месть будет неотвратима!
Штаб CNT на Рамбле гудел, как растревоженный улей, воздух был пропитан запахами махорки и кофе, исходившими от десятка анархистов, собравшихся в тесной комнате. Листовки, прокламации, карты Барселоны валялись на полу, ящики с револьверами и патронами громоздились у стен. Голоса анархистов сливались в рёв, кулаки стучали по столам.
