— Целых десять? — не удержался я от уточнения, пытаясь вложить в голос всю гамму чувств — от иронии до легкого шока.

— Да, — кивнула она, не моргнув. Её веки, казалось, были лишены рефлекса моргания, как у ящерицы. — Десять тысяч. Это установленная ставка для Добровольных Участников первой категории сметы.

— А как же минимальный размер оплаты труда? — рискнул я апеллировать к известному юридическому понятию. — Он ведь существенно…

— Вы не наёмный работник, — перебила Катерина, и в её голосе вдруг прозвучали нотки ласковой снисходительности, словно она обращалась к неразумному, но любопытному ребёнку. — Вы — Добровольный Участник Экспериментальной Программы. Это принципиально иная правовая категория. Эксперимент… — она на секунду задумалась, подбирая аналогию, — это вроде сплава на самодельном плоту по Енисею. Или экспедиция по поиску мифического града Китежа на дне Байкала. Волонтерство, — добавила она, как бы ставя точку. — Оно оплачивается совершенно другой строкой бюджета. А нередко, — её губы едва тронула подобие улыбки, — и вообще не оплачивается, вознаграждаясь лишь чувством выполненного долга и общественным признанием. Как субботники по уборке территории после падения чего-нибудь с неба, например. Но вы, — подчеркнула она, — ведь будете получать полное содержание на весь период эксперимента! А это, поверьте, дорогого стоит.

Я уже открывал рот, чтобы поинтересоваться конкретным составом этого загадочного «полного содержания», но Катерина, словно считывая мои мысли, опередила:

— Кроме того, действует система прогрессивного бонусного стимулирования. Если продержитесь три месяца — единовременная премия в размере пятидесяти тысяч рублей. Шесть месяцев — ещё двести тысяч. Ровно год — дополнительно двести пятьдесят тысяч. А если не выйдете из эксперимента раньше времени, и пройдёте весь предусмотренный Протоколом срок, то есть полтора года, то получите финальный бонус. Один миллион рублей.

Она сделала театральную паузу, предоставляя моему сознанию возможность переварить эти астрономические для моего кошелька цифры. Мой внутренний калькулятор лихорадочно зажужжал.

— В сумме, при успешном прохождении всего цикла, — добавила Катерина, закатывая глаза под высокий, покрытый паутиной и слоями пыли потолок цеха, как бы указывая на невероятную, почти небесную щедрость предложения, — это составит полтора миллиона рублей. Чистыми. На руки. Или на карту. По вашему выбору.

В голове пронеслось: такие суммы сулят по федеральной программе «Сельский доктор» — но там нужно пять лет пахать в глуши, где избушки с удобствами во дворе, по дорогам не всякий трактор проедет, а медведи — основные конкуренты на рынке малины. И я не доктор. А тут… всего полтора года. Хотя, «всего» — понятие относительное. В Антарктиде, на зимовке, контракт примерно такой же длительности. И примерно такая же оплата. Но там хотя бы пингвины, и материалы для докторской. А тут — цех Микояна и Катерина с ледяным взглядом.

— Плюс, разумеется, ежемесячные десять тысяч, — продолжила она, будто подбрасывая дрова в котёл моих сомнений. — Плюс упомянутое полное содержание: питание согласно нормативам Протокола, размещение на территории Экспериментальной Зоны, и спецодежда. Плюс, что немаловажно, — страхование жизни и здоровья от несчастных случаев. Указанные вами лица получат миллион рублей сверх заработанного вами в случае непредвиденной кончины Добровольного Участника.

— А предвиденной? — вопрос чуть не сорвался с губ, но я вовремя прикусил язык, ощутив вкус крови. Риторика Катерины не оставляла иллюзий. И так всё было кристально ясно. Ясно и тревожно.

— Если вам, конечно, кажется, что полтора миллиона — это недостаточно мотивирующая сумма для столь уникального опыта, — Катерина вдруг улыбнулась, и в этой улыбке было что-то жутковато сладкое, будто она предлагала не конфетку, а наживку с крючком, — я могу устроить вас на альтернативный контракт. С нашими партнерами из Министерства Обороны. Там суммы гораздо солиднее. Плюс льготы.

В её глазах мелькнул холодный огонёк.

— П-повременю, — выдавил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — Сначала Марс. Остальное подождёт.

— Ну что ж, повремените, — она пожала узкими плечами с едва заметным, почти обидным разочарованием, как будто мой отказ был её маленькой личной неудачей в вербовочном плане. — Ваше право. Но предложение действительно только сегодня. Завтра квота может быть заполнена. Или закрыта.

А куда, собственно, мне было деваться? На будущей неделе возвращалась семья кузена из Калининграда, что у Балтийского моря, и мне предстояло в срочном порядке освобождать площадь, мою временную, но единственную крышу над головой. Перспектива ночевки на вокзале или под мостом (который тоже, вероятно, уже арендован под склад) не вдохновляла. А денег осталось чуть.

Катерина протянула через стол несколько листков бумаги, скрепленных скрепкой. И дешёвую шариковую ручку, ту самую, что разваливается после третьей подписи. Я медленно, с достоинством обречённого, достал свой старый «Паркер» — остаток былой роскоши, реликвию времен, когда будущее казалось безоблачным и стабильным. Но подписывать не спешил. Сначала я прочитал. Потом перечитал. Медленно, вдумчиво, вникая в каждую строчку, каждую запятую этого документа, больше напоминавшего договор с дьяволом, составленный юристами-киборгами.

«ООО „Маргус Си“ (ИНН/ОГРН скрыты в интересах Коммерческой и Государственной Тайны) проводит Научно-Исследовательскую Программу „Покорение Х“…»

«Добровольный Участник соглашается на постоянную видео-, аудио- и биометрическую фиксацию всех своих действий, реакций и физиологических параметров в течение всего срока эксперимента…»

«Запрет на разглашение любой информации, полученной в ходе Программы, включая описание условий, задач, внешнего вида персонала и помещений, сроком на 50 (Пятьдесят) лет после завершения участия…»

«Запрет на любой контакт со СМИ, блогерами, общественными организациями и частными лицами с целью обсуждения Программы…»

«Запрет на публикации любого вида (текстовые, фото-, видео-, аудио-, нейроинтерфейсные)…»

«…соглашается на возможные нестандартные методы стимуляции и коррекции поведения…»

«…несет полную ответственность за преждевременный выход из Программы по собственному желанию, включая финансовые санкции…»

«…передает Компании неисключительные, но бессрочные и безвозмездные права на использование своих биометрических данных, психологического профиля и любых производных творческих или интеллектуальных продуктов, возникших в ходе эксперимента, в любых целях, не противоречащих действующему законодательству РФ и внутренним регламентам Маргус Си…»

Запретов было много. Очень много. Они опутывали текст, как колючая проволока. Контора формально числилась частной, ООО, но от документа, от самой атмосферы этого бывшего цеха, от ледяной деловитости Катерины веяло чем-то глубинно, неискоренимо государственным. Тяжелым, бюрократическим, всепроникающим. Тайна! Понимать нужно! Время-то непростое. Кругом враги — видимые и невидимые. Экономические, идеологические, бактериологические. И Добровольный Участник — это винтик в огромной, непостижимой машине, работа которой скрыта за семью печатями и слоями пыли на воротах бывшего комбината имени Микояна.

Я вздохнул. Запах старого бетона, пыли, дешёвых духов и горелого масла с мотоцикла заполнил легкие. «Паркер» дрогнул в руке. Где-то высоко под потолком, на ржавой балке, уныло ворковали голуби. Я поставил подпись. Первую из многих, как я смутно догадывался, на пути в неизвестность. Добровольно.

Катерина вручила мне направление в центр подготовки к полету.

Центром оказалась заброшенная турбаза в сельском районе.

Добираться нужно было час на электричке и ещё два часа пешком. Если повезет поймать машину — быстрее.

Проблема в том, что электрички ходили не по расписанию, а по факту. Рельсовая война давала о себе знать. У нас-то пока спокойно, тьфу-тьфу, но железная дорога — она такая: подорвут мост далеко-далеко, а страдают и близко-близко.