Начало «Федры» (Расин) – Решенье принято, час перемены пробил, Узор Трезенских стен всегда меня коробил, В смертельной праздности, на медленном огне, Я до корней волос краснею в тишине: Шесть месяцев терплю отцовское безвестье, И дальше для меня тревога и бесчестье – Не знать урочища, где он окончил путь. – Куда же, государь, намерены взглянуть? Я первый поспешил унять ваш страх законный И переплыл залив, Коринфом рассеченный. Тезея требовал у жителей холмов, Где глохнет Ахерон в жилище мертвецов. Эвлиду посетил, не мешкал на Тенаре, Мне рассказала зыбь о рухнувшем Икаре. Надежды ль новой луч укажет вам тропы В блаженный край, куда направил он стопы? Быть может, государь свое решенье взвесил И с умыслом уход свой тайной занавесил, И между тем как мы следим его побег, Сей хладнокровный муж, искатель новых нег, Ждет лишь любовницы, что, тая и робея… – Довольно, Терамен, не оскорбляй Тезея… «Опять войны разноголосица…»
Опять войны разноголосица На древних плоскогорьях мира, И лопастью пропеллер лоснится, Как кость точеная тапира. Крыла и смерти уравнение, С алгебраических пирушек Слетев, он помнит измерение Других эбеновых игрушек, Врагиню-ночь, рассадник вражеский Существ коротких, ластоногих И молодую силу тяжести: Так начиналась власть немногих… Итак, готовьтесь жить во времени, Где нет ни волка, ни тапира, А небо будущим беременно – Пшеницей сытого эфира. А то сегодня победители Кладбище лёта обходили, Ломали крылья стрекозиные И молоточками казнили. Давайте слушать грома проповедь, Как внуки Себастьяна Баха, И на востоке и на западе Органные поставим крылья! Давайте бросим бури яблоко На стол пирующим землянам И на стеклянном блюде облако Поставим яств посередине. Давайте всё покроем заново Камчатной скатертью пространства, Переговариваясь, радуясь, Друг другу подавая брашна. На круговом, на грозном судьбище Зарею кровь оледенится, В беременном глубоком будущем Жужжит большая медуница. А вам, в безвременьи летающим Под хлыст войны за власть немногих – Хотя бы честь млекопитающих, Хотя бы совесть – ластоногих! И тем печальнее, тем горше нам, Что люди-птицы – хуже зверя И что стервятникам и коршунам Мы поневоле больше верим. Как шапка холода альпийского, Из года в год, в жару и в лето, На лбу высоком человечества Войны холодные ладони. А ты, глубокое и сытое, Забременевшее лазурью, Как чешуя, многоочитое, И альфа и омега бури, – Тебе, чужое и безбровое, Из поколенья в поколенье Всегда высокое и новое Передается удивленье. «Жизнь упала, как зарница…» Жизнь упала, как зарница, Как в стакан воды ресница, Изолгавшись на корню, Никого я не виню… Хочешь яблока ночного, Сбитню свежего, крутого, Хочешь, валенки сниму, Как пушинку, подниму. Ангел в светлой паутине В золотой стоит овчине, Свет фонарного луча До высокого плеча. Разве кошка, встрепенувшись, Черным зайцем обернувшись, Вдруг простегивает путь, Исчезая где-нибудь… Как дрожала губ малина, Как поила чаем сына, Говорила наугад, Ни к чему и невпопад. Как нечаянно запнулась, Изолгалась, улыбнулась Так, что вспыхнули черты Неуклюжей красоты. Есть за куколем дворцовым И за кипенем садовым Заресничная страна: Там ты будешь мне жена. Выбрав валенки сухие И тулупы золотые, Взявшись за руки, вдвоем Той же улицей пойдем Без оглядки, без помехи На сияющие вехи – От зари и до зари Налитые фонари. 1925 «Мне кажется, мы говорить должны…» Мне кажется, мы говорить должны О будущем советской старины, Что ленинское-сталинское слово – Воздушно-океанская подкова, И лучше бросить тысячу поэзий, Чем захлебнуться в родовом железе, И пращуры нам больше не страшны: Они у нас в крови растворены. Апрель – май 1925 «Мир начинался страшен и велик…»
Мир начинался страшен и велик: Зеленой ночью папоротник черный – Пластами боли поднят большевик – Единый, продолжающий, бесспорный, Упорствующий, дышащий в стене: Привет тебе, скрепитель дальнозоркий Трудящихся! Твой угольный, твой горький, Могучий мозг – гори, гори стране! Апрель – май 1925 |
