- Смотри, да тут же кости кругом! – вдруг выкрикнул водитель, хватаясь за руль так, будто тот мог его защитить.

Джип, дрожа рессорами, медленно катился сквозь узкое горное ущелье, и в свете фар выхватывались бледные, обглоданные до блеска человеческие скелеты. Они лежали как попало – кто-то растянулся на боку, кто-то с вывернутыми суставами, а один, словно в насмешку, сидел, прислонившись к камню, будто просто устал и решил отдохнуть.

- Похоже, это работа тех самых жуков с лицами, – тихо, но уверенно сказал Косой, глядя в сторону темных теней, клубящихся за скалами.

Пока они возвращались к машине, Косой успел рассмотреть этих тварей поближе. И заметил то, что почему-то ускользнуло от других: у одних насекомых хитин был гладким и блестящим, у других же на панцире проступали гротескно искажённые человеческие лица.

Что это значило? Не все вырастают с "лицами"? Или, может, эти образы появляются только после того, как тварь сожрёт человека?

В Пустоши нельзя было отбрасывать даже самые безумные гипотезы.

Мысль о том, что жуки не просто пожирают плоть, а ещё и каким-то образом запирают в себе души жертв, словно выставляя их на обозрение, пробрала Косого до костей. Холодок пробежал по спине, а в затылке противно заныло.

Когда-то их колонна насчитывала шесть машин. Теперь в строю осталась только половина. Пройти ущелье оказалось не делом минуты – добрых десять, если не больше. И всё это время каждый вздрагивал от собственных мыслей, а кто-то тихо молился.

И вдруг – выезд из каньона оказался словно шагом в другой мир.

Ночь всё ещё тянулась, но впереди не было гнетущей тьмы. Наоборот, небосвод сиял звёздами так ярко, что казалось, будто они зависли совсем рядом, стоит лишь протянуть руку.

На земле густо росли деревья с причудливыми, почти светящимися кронами, меж стволов порхали десятки светляков, рисуя в воздухе медленные золотые линии. А горы вокруг будто смыкались, обрамляя этот уголок, как искусно подогнанная рама обрамляет картину.

Все трое – Косой, Журавлёва и водитель – вышли из кабины, заворожённо глядя на странную красоту. И именно эта завороженность могла стать для них смертельной.

Водитель, с горящими глазами, сделал шаг, другой… и направился прямо к зарослям, будто в них звала какая-то невидимая сила.

- Стой! – резкий звук удара пощёчины вернул его в реальность.

- Ты, что, совсем башкой поехал? В лес этот хочешь сунуться? – Косой смотрел на него жёстко, без тени улыбки.

Те, кто вырос за каменными стенами крепостей, привыкли тянуться к "красоте" – как дети к огню. Но Косой слишком хорошо знал, что в Пустоши за любым прекрасным фасадом может скрываться клыкастая пасть.

Чтобы выжить в Пустошах, надо было усвоить одну простую истину: чем ярче и красивее змея, тем быстрее она введёт тебе яд; чем наряднее гриб, тем вернее он отправит тебя на тот свет; а чем изысканнее узоры на спине паука, тем смертоноснее его укус.

Косой знал это на собственной шкуре и потому относился к красоте настороженно. Любое "прекрасное" в здешних местах он мысленно помечал как приманку, обманку, ловушку. В этих краях всё, что манит взгляд, почти наверняка убивает.

Когда люди выбрались из машин и начали переговариваться, Косой огляделся. В стороне, облокотившись на крыло покосившегося джипа, стоял Станислав Хромов – живой, целый, и даже вроде бы без царапин. Ну, этого неудивительно: Хромов всегда держал ухо востро и реагировал первым.

А вот то, что Людвиг Булавкин тоже остался жив, Косого откровенно поразило. Он не ждал его гибели, но уж точно был уверен, что этот паникёр и нытик не выберется целым. Булавкин в опасных ситуациях обычно только и мог, что кричать да рыдать, хватаясь за первого встречного.

Любовь Синявина тоже была среди выживших. Косой припомнил, как она, едва появились жуки с лицами, рванула прямиком к Хромову. Похоже, именно под его командой ей удалось вырваться из того кошмара.

Хромов в это время стоял с каменным лицом, считая оставшихся.

- Одиннадцать, – отрезал он, – всего одиннадцать душ.

Когда они сюда пришли, их было двадцать. И это они ещё даже не добрались до уральских гор. Что будет дальше – даже гадать не хотелось. Вполне возможно, половина из этих одиннадцати не доживёт до рассвета.

- Я ведь говорил, – загнусавил Булавкин, – что надо разворачиваться, а вы полезли в каньон. То чудовище ясно нас предупредило, а вы что? Правильно – сунулись, как в омут с головой.

- Закрой рот, – холодно бросила Синявина, даже не глядя в его сторону.

Но Булавкин, похоже, впервые в жизни ощутил, что может ей перечить. Он даже губы скривил в жалкую усмешку:

- Я ведь тебе говорил, Люба, что не стоит высовываться из крепости. А ты меня слушала? Нет, конечно. Ну и что? Довольна теперь?

- Ты был первый, кто согласился, когда я предложила! – сорвалась Синявина, шагнув к нему вплотную.

- Да кто бы посмел тебе отказать? – ухмыльнулся Булавкин, явно провоцируя.

В воздухе между ними повисла тяжёлая, как свинец, тишина. И Косой подумал, что если они сейчас сцепятся, то жуки с лицами покажутся цветочками по сравнению с этой перепалкой.

Станислав Хромов мрачно прищурился, переводя взгляд с Людвига Булавкина на Любовь Синявину.

- Сейчас уже поздно сотрясать воздух, – произнёс он ровно, но с такой тяжестью в голосе, что спорщики замолкли. – Ты хочешь развернуться и встретить стаю волков? Мы зашли в каньон не от хорошей жизни. Всем нам чертовски повезло остаться в живых, так что хватит тратить силы на перепалки. Сейчас главное – работать вместе, если, конечно, мы хотим выкарабкаться отсюда.

Слова повисли в тягучей тишине. Булавкин и Синявина одновременно отвернулись, каждый уставившись в сторону, будто собеседника рядом и вовсе не существовало.

Косой, наблюдая за этой немой сценой, только хмыкнул про себя. При словах о "совместной работе" у него внутри что-то криво усмехнулось – команда явно трещала по швам, и уже не какими-то мелкими, а настоящими проломами.

Двигаться дальше было невозможно. Впереди раскинулся лес, густой, как переплетение шнуров в старой сети, – кроны почти смыкались над головой, а подлесок был таким плотным, что даже пешком пройти можно было только с мачете. Здесь всё напоминало влажный субтропические джунгли, а не суровую горную местность. Для машин дороги не было вовсе.

- Передохнём, – устало сказал Хромов. В его голосе слышалось такое же напряжение, как в натянутой тетиве. Последние сутки все были как на иголках — ни минуты спокойного сна, вечная готовность схватиться за оружие, потому что следующая тварь может выскочить хоть из-под земли. Люди вымотались до предела, глаза у каждого были мутные, движения – замедленные.

Косой сел на землю чуть в стороне от зарослей, демонстрируя полный упадок сил. На самом деле он берег их, но для вида старался выглядеть так, словно еле держится на ногах. И было от чего: еды не осталось, палаток и одеял – тоже. Ночью придётся мерзнуть прямо на голой земле.

Тут он вспомнил о крысе, которую так глупо оставил в лагере. "Чёрт, хоть бы взял тушку с собой, – подумал он, – сварил бы похлёбку, или просто... поэкспериментировал". Ему даже стало любопытно: если съесть крысиного мяса, появится ли на хитине жука морда крысы? Мысль была настолько нелепой, что Ярослав неожиданно поймал себя на лёгком предвкушении.

- Станислав, – Синявина, сложив руки на груди, уставилась на Хромова. – Объясни всё-таки, что за чёртова миссия заставила тебя вести людей в Урал?

Косой тоже повернул голову, прислушиваясь. Он давно хотел услышать это прямо.

Хромов на мгновение отвёл взгляд, будто что-то взвешивая в уме. В его глазах мелькнуло колебание, но губы сжались в тонкую линию. Он не собирался раскрывать карты. И всё же Косой заметил – за этим молчанием скрывалось не просто упрямство. Там было беспокойство. Настоящее.

С самого начала Станислав Хромов упорно молчал о том, ради чего их потащили в эти проклятые уральские дебри. Даже такие старые волки, как Людвиг Булавкин и Любовь Синявина, явно плутали в догадках. Иначе с чего бы им так настойчиво выпытывать у Хромова подробности?