Людвиг растерянно посмотрел на Любовь. Она, конечно, ничего не сказала, но взгляд у неё был, как у учительницы, уличившей двоечника с пельменем в кармане. Стало ясно: он влип.

Тем временем сам Косой сидел у своей аккуратно вырытой костровой ямы, в стороне от общего костра. Он не собирался смешиваться. Группа, где-то там, гудела, хрустела и переругивалась, а он сидел, прислушиваясь к потрескиванию веточек и пощипывая свою рыбу. Между ним и отрядом словно лежала черта, жирная линия, будто на карте. Один мир – там. Другой – здесь.

И тут тишину нарушила поступь.

К нему подошла Ярослава Журавлёва – строгая, тихая, почти никогда не говорящая зря. Она подошла и, не глядя в глаза, негромко сказала:

- Рыба.

Ярослав опешил. Он и представить не мог, что голос девушки, только что направившей на него пистолет, прозвучит так… спокойно. Ни тени раздражения, угрозы или спешки. Словно они просто встретились на перекрёстке и обсуждали, куда пойти за хлебом. От такой неожиданной невозмутимости он и слова не смог вымолвить – а главное, не нашёл ни одной убедительной причины, чтобы отказать ей в просьбе. Какая просьба – ещё предстояло выяснить.

Огонь в его ямке слабо трепетал, отбрасывая на лицо девушки золотисто-красные отблески. Она стояла почти неподвижно, слегка развернувшись плечом, как профессионал. Не тряслась, не суетилась. Пистолет в её руке не дрожал. Ярослав невольно подумал – и в крепости бывают такие? Стройные, уверенные, с лицами, в которых светится что-то… нехорошо прекрасное. И опасное. М-да, интересно, а каково бы было с ней покувыркаться. Съеденная тушёнка уже давала о себе знать.

- Девушка…, – наконец проговорил он, подняв ладони в примиряющем жесте, – а не уберёшь ли ты, пожалуйста, эту штуку подальше от моего лица? Стрелять ты, как я вижу, умеешь отлично. Не дурак же — сижу тут, потею, потому что не привык, когда мне в лоб целятся.

Он усмехнулся, больше для храбрости, чем по делу. Ситуация была, мягко говоря, нестандартная.

Вообще-то, Ярослава Косого никто в жизни не грабил. Ну и сам он не особо этим промышлял – хотя, были моменты…. Но вот чтобы так: сидишь, рыбку ешь – и тут тебе под рёбра дула. Новый опыт, ничего не скажешь.

Он почесал затылок и вдруг очень серьёзно сказал:

- Можешь куснуть. Дважды. Только дважды, не больше.

Глаза девушки вспыхнули, но она ничего не ответила. Только чуть качнула головой – то ли в знак согласия, то ли от удивления. Видимо её ещё так никто не кадрил, или не дерзил, скорее всего.

Свет от костра, словно дыхание огромного зверя, то разгорался, то угасал, отбрасывая пляшущие тени на корни деревьев и лица людей. Ветер пробирался сквозь чащу, шевелил листву, и та шептала – будто кто-то плёл старинную сказку на языке деревьев, понятном лишь тем, кто давно живёт в лесу.

Косой сидел у своего аккуратно вырытого очага и размышлял, что делать с рыбой. Чёрная, словно вытащенная из туши угля, она была больше, чем он ожидал. Густая шкура, тяжёлые мясистые бока, и даже на шампуре она прогибалась под собственной тяжестью.

- Ну и кобыла, — пробормотал он, откусывая край хвоста. — Хоть бы половину осилить…

Однако то, что он сам не мог справиться с этой махиной, вовсе не означало, что кто угодно теперь имеет право подойти и взять кусок просто так. Особенно с пистолетом в руке. Особенно – почти не сказав ни слова.

Он с недоумением наблюдал, как Ярослава Журавлёва – худенькая, собранная, будто скрученная из проволоки – вытащила из кармана своего серого, заношенного спортивного костюма маленькую пластиковую солонку. Движения были чёткие, привычные. Щёлк – крышечка открыта. Рыба – посыпана. Всё это время в другой руке она держала чёрный пистолет, направленный в сторону Ярослава, но уже будто, между прочим.

Не поздоровалась. Не спросила разрешения. Просто пришла, села, сказала:

- Рыба.

И начала солить.

Вот и весь её разговор.

Ярослав был человеком, в общем-то, простым. Не глупым, но без лишних заморочек. И сейчас он пытался прикинуть: что это вообще было? Сидит, молчит, солит, стволом шевелит…. И от этого её молчания веяло куда большей угрозой, чем от крика или ругани. Она напоминала ему реку перед половодьем – тёмную, гладкую, спокойную… и опасную.

Внутри него боролись три чувства: раздражение, желание и… уважение. Или даже – тревожное восхищение.

Он кашлянул и, к своему удивлению, вместо того чтобы выдать язвительное "тебя тут никто не звал", спросил:

- А тмин у тебя, случаем, не завалялся?

Она повернула к нему голову. В её взгляде не было ни насмешки, ни удивления. Только лёгкое удивление тем, что он заговорил.

- Нет, – коротко бросила Ярослава Журавлёва, даже не моргнув.

Косой внимательно посмотрел на её пистолет. Чёрный, матовый, без украшательств – это был M9, если точно, Беретта М9, надёжная, как советский утюг, штука. Он узнал его с первого взгляда – ещё бы, он сам с таким тренировался, пока не превратился в пыль. Ну, в смысле помнил, как это делал, но в реальности точно так же знал, что итальянский пистолет для американской армии вообще не держал в руках. Тот же скромный вес в 1,2 килограмма, та же алюминиевая рама. Надёжный, удобный. Старый добрый пёс среди огнестрела. Двойственность ощущений шокировала. Получалось, он помнил то, что помнила Журавлёва, в той части что была скопирована и то что сам.

Он поймал себя на мысли: значит, Ярослава им и раньше пользовалась. Наверняка. Её руки были маленькие, но крепкие, ухватистые. Без дрожи, без суеты. Пальцы лежали на рукояти так, будто пистолет был продолжением её руки. И, как бы это ни звучало странно, в этом было что-то красивое. Без прикрас.

Она закончила солить рыбу, отложила солонку и, не оборачиваясь, кивнула в сторону:

- Люба, иди, ешь.

Ярослав вздрогнул.

- Эй, постой! Я же тебе разрешил только два укуса! Почему ты теперь ещё кого-то зовёшь?

Костёр весело потрескивал, как будто высмеивал его растерянность.

Из темноты показались Людвиг Булавкин и Любовь Синявина. Они неуверенно подошли, переглядываясь, будто дети, которых позвали на чужой пир.

Но в ту же секунду Ярослава крутанулась и снова подняла пистолет – на этот раз прямо на Людвига.

- Стой. Хозяин рыбы тебя не звал. Обойдёшься.

Булавкин замер. Он, по правде сказать, не ожидал такого оборота. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, и не знал – уходить ему, остаться, извиняться или делать вид, что он тут мимо проходил.

Ярослав наблюдал за всей этой сценой с таким видом, словно смотрел спектакль, которого не заказывал, но почему-то оказалось интересно. Он впервые видел, как решает вопросы Ярослава. Без лишних слов, без истерик – быстро и чётко, как выстрел.

- Только два укуса, – повторила она, глядя на него. – Ни больше, ни меньше.

В этот момент Люба Синявина уже села у костра, согнув длинные ноги и опёршись подбородком на колени. Её лицо осветилось огнём, а в глазах плескалось что-то озорное.

- Я не буду есть твою рыбу просто так, – сказала она весело. – Вот, держи. Обмен.

И вытащила из кармана… шоколад. Самый настоящий. Тёмный, крупный кусок, будто из старого довоенного запаса. Протянула, как трофей. Охренить! Даже не думал, что здесь и такое сохранилось….

Ярослав взял его с осторожностью, как будто держал в руках не лакомство, а реликвию. В этой жизни никогда не видел шоколада. И не думал что увижу. Только слышал, как учитель что-то бубнил про калории, энергию и "шоколадные батончики, которые в армию поставляли". А в лавке у старика Вана в городе – только белый сахар, и тот по 25 рублей за щепотку. Про шоколад и мечтать было грешно.

Он глянул на кусок рыбы, потом на шоколад, потом снова на девушек.

- Два укуса, – повторил про себя.

Это стало их немым соглашением. Слово, которое не нужно было уточнять. Лимит. Черта. И никто не осмеливался её перейти.

Косой принял шоколад от девушки, развернул блестящую обёртку и, не колеблясь ни секунды, запихал в рот целиком весь кусок, будто это был не деликатес, а обычный сухарь из пайка. Он так широко раскрыл рот, что челюсть будто хрустнула.