Или забрать ее силой, уехать, исчезнуть. Но все это была хуйня. Потому что нельзя убежать от реальности. Если бы и удалось осуществить этот безумный план — счастье все равно было бы украденным, неполным, отравленным. Потому что ее душа оказалась связанной не с одним мной.

Оставался лишь один выбор — точнее, никакого. Принять ситуацию такой, какая она есть, и быть с ней на любых условиях. Потому что она — моя. И его. И это не изменить, не переписать, не исправить, как бы я ни сопротивлялся.

Меня передернуло. Это не укладывалось в голове. Делить? Омегу? Истинную? Это же пиздец. Это как по собственной воле всадить нож себе под ребра — и не вытащить.

Но при этом...

Я видел все слишком ясно: как она дрожит в его присутствии, как ее тело откликается на его близость — точно так же, как на мою. Я чувствовал, как ее душа стремится к обоим — и не врет. Там не было игры, капризов, вранья. Она разрывалась, сходила с ума. Потому что ее сердце и тело выбрали нас обоих.

И если я действительно хотел быть рядом — это приходилось принять. А я хотел.

Я кивнул Леону. Затем, помолчав, подкрепил кивок словами:

— Подаем, — бросил сухо, без эмоций. — Делим ее — если подтвердят.

Леон посмотрел на меня со своим хитрым блядским блеском в глазах. Наверное, думал, что победил. Пусть. Он не понял главного.

Это была не игра и не битва. Я согласился делить Оливку не ради него — ради нее. Потому что если ее рвать пополам, ничего не останется. А мне нужна была вся она.

Даже если это будет вдвоем.

Сон не шел. Я лежала на спине, глядя в темный потолок, и неотрывно вспоминала, что произошло в переходе. Как руки и губы двоих были на мне и во мне. Как я вновь многое позволила, как ситуация почти дошла до самого края, до точки невозврата, после которой все было бы по-другому.

Сердце сжималось от жара и стыда. Я дрожала не от холода — от осознания, насколько близка была к тому, чтобы отдаться им обоим прямо там, между стенами из стеклоблока, где любой звук казался слишком громким, а каждое прикосновение — чересчур острым.

И не потому что потеряла рассудок, нет. А потому что и Тихон, и Леон были моими — и все тут. Низ живота все еще пульсировал от напряжения, а под кожей пробегали электрические разряды. Если бы я сделала тот последний шаг — что было бы дальше? Этот вопрос терзал меня, не давая покоя.

Но Леон и Тихон остановились. Каким-то невероятным усилием воли сумели сдержать себя, несмотря на то, что это, вероятно, многого им стоило.

А теперь я мучилась в тишине, силясь понять, что же делать. Как жить с этими чувствами, как справляться с желанием, которое усиливалось и укреплялось.

И вдруг что-то изменилось. Моя нервозность обострилась. Я знала это ощущение — оно означало, что кто-то из моих истинных рядом. Но в комнате я была одна: Диана осталась на ночь у Алекса. Видимо, моя ломка уже дошла до такой степени, что я испытывала то, чего не было.

Сразу после этой мысли я услышала щелчок замка. Осторожный, неслышный — но для меня оглушительно ясный. Кто-то открыл мою дверь своим ключом! Может, Диана повздорила со своим альфой? Но они никогда не ссорились настолько, чтобы подруга вернулась ночевать к себе.

Долго гадать не пришлось. В проеме я увидела два знакомых силуэта. Странно, но я не испугалась. Может быть, потому, что тело уже предупредило меня об их появлении. Но все же дыхание перехватило, а сердце забилось как сумасшедшее. Ночью! В моей спальне! Оба! Что они задумали?

Я рывком села на кровати. До меня вдруг дошло, что на мне только трусики и тонкая белая майка. Единственной защитой служило одеяло, в которое я поспешила закутаться, пытаясь прикрыть обнаженное тело. Разметавшиеся волосы упали на плечи, создавая жалкое подобие завесы.

Оставалось молча смотреть на незваных гостей, ожидая развития событий. Их присутствие в моей спальне посреди ночи казалось чем-то нереальным — я будто очутилась в сцене из какого-то фильма. Но глаза не обманывали: мои альфы взаправду были здесь, и их намерения оставались загадкой.

Мои истинные тоже хранили молчание. Бесшумно заперли дверь, а затем начали синхронно приближаться ко мне. Пространство сжалось до предела — стало трудно дышать. По телу в считанные секунды расползлись тысячи мурашки — от предвкушения, от страха, от желания. От понимания того, насколько более провокационна ситуация в ночной тишине моей спальни по сравнению с тем переходом.

— А если бы в комнате была Диана? — выдохнула я хрипловатым от волнения голосом. Можно было еще поинтересоваться, откуда они взяли ключ, но мысли путались, и сформулировать их было практически невозможно.

— Мы знаем, что ее нет, — глухо отозвался Тихон. — Она у Алекса.

— А вы?... — я осеклась, но альфы поняли.

— А мы больше не можем ждать, — ответил за двоих Леон.

Я не успела подумать о том, что бы это значило. Альфы приблизились к моей кровати и оказались на расстоянии вытянутой руки.

Леон начал действовать первым — резко сбросил куртку на спинку стула. Тихон последовал его примеру. Шуршание ткани, звон расстегивающихся молний — и вот они уже стоят в одних футболках и боксерах.

Леон стянул футболку через голову. Бледный свет уличного фонаря, проникающий через окно, очертил рельеф его тела, подчеркнул широкие плечи и стальные мышцы пресса. Я невольно сглотнула — во рту пересохло. Тихон повторил те же движения, и в этот момент я физически ощутила, как в комнате стало жарче.

Одеяло, которым я пыталась укрыться, казалось теперь жалкой попыткой защититься от неизбежного. И в этой ситуации не было ни страха, ни сомнений — только чистое, первобытное желание, которое разгоралось все ярче с каждой секундой их нахождения рядом.

Мои истинные опустились на край кровати — один справа, другой слева. Мне до сих пор не верилось, что все это происходит в реальности. Как будто это был какой-то сон.

Наверное, стоило что-то сказать, задать вопрос, прояснить... Но я не рискнула нарушить эту напряженную, звенящую тишину. Мое тело оцепенело, превратившись в один комок нервов и вожделения. Я ждала, что произойдет дальше.

Леон посмотрел на меня — жадно, внимательно. Его пальцы аккуратно коснулись краешка одеяла, словно спрашивая разрешения. Я чуть кивнула.

Моя защита медленно соскользнула с плеч. Под голодными взглядами моих альф я почувствовала себя совершенно обнаженной — маечка, не скрывающая почти ничего, никак не могла мне помочь.

Леон и Тихон, замерли, рассматривая мои очертания в полутьме, принюхиваясь — как настоящие звери, учуявшие свою жертву. И в каком-то смысле я действительно была для них именно такой — желанной, доступной, готовой.

— Вкусная... — шепнул Тихон. — Я говорил тебе это?

Говорил. Но сказать об этом не было возможности. Не сейчас, когда Тихон так завороженно смотрел на меня, легонько касаясь пальцами моего плеча. Эти легкие, невесомые касания рождали крупную дрожь, расходящуюся по всему телу и отзывающуюся в промежности, где давно было мокро.

Тут же под одеяло проникла рука Леона. Легла на мою ногу, скользя вверх по внутренней стороне бедра.

Я растворялась в накатывающих ощущениях, все меньше понимая, что происходит. Это было так странно: с одной стороны — Тихон, с другой — Леон. Они оба действовали одновременно, и это сводило меня с ума, сбивало с толку.

— Боишься? — вдруг серьезно спросил Тихон.

Помедлив, я покивала.

— Не бойся, — мягко откликнулся Леон. — Мы будем нежными... Пиздец какими нежными...

Я вскинула на него голову, и как раз на этих словах Леон наклонился ко мне. Его губы коснулись уголка моего рта, затем направились вниз, к шее. Он целовал нежно, почти ласково. Однако руки выдавали его: пальцы миновали преграду из трусиков и уверенно подобрались к моим нижним губам, начали наглаживать их, размазывая влагу.

— Ты уже готова, Оливка, — жарко и развратно проворковал Леон.