Нечего и говорить, что все эти особенности науки истории древнерусской литературы (в том виде, как эта наука отражается в учеб-

ХОЖБНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ

никах п университетских курсах) мыслимы лишь при допущении, что древнерусская литература не есть литература. В этом особенно легко убедиться, если в виде опыта попробовать подойти к новой русской литературе с теми же мерилами, которые применяют к литературе древнерусской: Пушкинский «Евгений Онегин» оказался бы интересен только потому, что отражает быт русских помещиков начала XIX в. и свидетельствует о знакомстве автора с Ричардсоном и Адамом Смитом Тургеневу пришлось бы поставить в вину, что он не примыкает к народной поэзии и лишен народного мировоззрения и т. д.. Конечно, в этих особенностях истории древней литературы повинно общее враждебное отношение русской интеллигенции к допетровской Руси, как к царству варварства, темноты и убожества во всех областях жизни. Но, казалось бы, «открытие» иконы, показавшее, что в допетровской Руси существовала высокая эстетическая культура и глубокая, отнюдь не варварская и не первобытная, а мистически и богословски осознанная религиозность, должно было бы поколебать это ходячее предубеждение против древней Руси. И если, тем не менее, история древнерусской литературы продолжает и по сие время относиться к своему предмету так же, как относилась раньше, то объясняется это конечно тем, что произведения древнерусской литературы до сих пор «открыты» еще только физически, а не духовно, что мы еще не умеем воспринимать их как художественную ценность.

Чтобы выйти из этого затруднения, у нас есть только одно средство. Надо подойти к произведениям древнерусской литературы с теми же научными методами, с которыми принято подходить к новой русской литературе, ко всякой литературе вообще. В этом отношении как раз в последнее время создано могучее средство научного исследования литературы. Это средство — «формальный метод». Применение этого метода к изучению древнерусской литературы раскрывает перед исследователем совершенно неожиданные горизонты: произведения, которые прежде было принято считать «бесхитростными», оказываются соткаными из «приемов», при этом, большею частью, довольно «хитрых». И каждый такой «прием» имеет не только свой смысл, свою цель, но и свою историю. Сразу меняется и все представление об истории древнерусской литературы: вместо той картины многовекового беспомощного барахатанья в сетях невежества, которой представляется история древнерусской литературы в ходячих учебниках, получается картина работы над разрешением формальных проблем. Словом, форма древнерусских литературных произведений оживает, получает смысл. А, постигая этот смысл, и начиная ценить чисто техническую, формальную сторону древнерусских литературных произведений, мы получаем возможность воспринимать и самую художественную ценность этих произведений. Конечно, для этого ценения одного формального метода, одного рассудочного понимания смысла и цели древнерусских композиционных и стилистических приемов недостаточно. Нужно еще раскрыть свою душу для восприятия, сделать ее доступной действию всех этих приемов, пере-

стать сопротивляться этому действию. А для этого надо порвать с ходячим предвзято-недоброжелательным и презрительным отношением к древнерусской культуре и заменить его отношением предвзято -доброжелательным.. Это есгь непременное условие ценения всякого искусства: острая ненависть к какому нибудь народу или культуре делает невозможным ценение искусства этого народа, и, наоборот, цепепие этого искусства становится возможным лишь тогда, когда мы, хотя бы условно, методологически, стараемся отнестись к данному народу любовно пли максимально - благожелательно.

В нижеследующих строках я хочу попытаться произвести вышеописанную работу над одним древнерусским литературным памятником конца XV в., именно, — над «Хожением за три моря» Афонасия Никитина. Памятник этот изучался историками русской литературы главным образом с точки зрения культурно - исторической. Т. к. содержание его составляет описание путешествия тверского купца Лфонаггя Никитина в Индиго в 1468 г., то из него старались извлечь материал для истории Индии, для истории сношений России с Востоком и т. д.. Такой подход, разумеется, вполне правомерен, точно так же, как вполне допустимо рассматривать «Письма русского путешественника» Карамзина, как памятник бытописания Европы конца XVIII в. илп извлекать из «Фрегата Палады» Гончарова сведенца по атнографпи и географии разных посещенных Гончаровым стран. Но, конечно, ограничиваться только таким подходом ко всем этим литературным произведениям было бы неправильно. Впрочем, по отношению к «Хоженпю» Афонасия Нпкптпна историки литературы таким подходом и не ограничились: они использовали этот памятник п как свидетельство о низком уровне культуры в России XV в., об отсутствии в тогдашнем русском обществе научных запросов и интересов, при чем, для большей убедительности, сопоставили Афонасия Никитина с Васко-ди-Гама, путешествовавшем по Индии приблизительно в то же время. Но, нрп этом, речь шла вовсе не о сравнении литературных достоинств «Хожения» Афонасия Никитина с мемуарами Васко-ди-Гама. Таким образом, разбор «Хожепия» Афонасия Никитина с точки зрения собственно - литературной до сих пор так никем и не был сделан.

В последующем изложении мы займемся сначала композицией «Хожения за три моря», потом перейдем к стилистическим особенностям этого памятника, а в заключение попытаемся сквозь форму добраться и до внутренняго смысла этого памятника. 1)

Фанеру изложения Афонасия Никитина можно описать так: Афо-насий Никитин ведет изложение в спокойном тоне, потом вдруг вспо-

1) Мы будем пользоваться текстом напечатанным в Л 7 1_м томе «Полнагр Собрашя Русскихъ Лт>тоггасей» (Спб. 1855) стр. 330-315 и представляющим из себя наиболее полную редакцию «Хожения». Другая редакция этого памятника (напечатанная там же стр. 345-354) сильно искажена и потому нами в расчет приниматься не будет. В цитатах мы будем указывать страницу и строку (считая сверху) помянутого издания.

Хо.КЕПИЕ ЗА ТРИ МОРЯ

мннает, как он оыд одинок среди иноверцев и начинает плакаться, жаловаться, сокрушаться, молиться ;потом опята начинает спокойно излагать дальше, но через некоторое время опять с'езжает на жалобы п молитвы, потом опять прпнимаестя спокойно рассказывать, через некоторое время опять переходит к жалобам и молитвам и т. д. Словом, — все «Хоженпе» представляет из себя чередование довольно длинных отрезков спокойного изложения с Солее короткими отрезками религиозно - лирических отступлений.

Спокойное изложение и религиозно-лирические отступления являются, таким образом, двумя основными композиционными элементами, двумя строительными материалами Афонасия Никитина. Эти два элемента отличаются друг от друга не только по содержанию, но и но форме словесного выражения. В религиозно-лирических отступлениях нередки восклицательные предложения, встречаются и обращения к читателям, 2) — чего в отрезках спокойного изложения не наблюдается. Язык религиозно - лирических отступлений более «лп-тературен», т. е. заключает в себе больше церковнославянских элементов и черт, чем разговорно - деловой, почти чистый русский язык отрезков спокойного изложения. 3) Это различие двух языковых стилистических типов еще усугубляет различие между двумя основными композиционными элементами «Хожения» и делает их взаимопро-тивупоставление особенно явственным.

По содержанию своему отдельные отрезки спокойного изложеппя довольно явственно отличаются друг от друга. В самой середине «Хо-женпя» стоят два отрезка, из которых один (330,4—337,18) всеце- ■ ло посвещен религии Индии, а другой (338,3—339,25) — сведениям об индийских «пристанищах» (портовых городах). Каждый из этих отрезков представляет из себя замкнутое и внутренне - однородное целое, систематическое собрание сведений одной определенной категории.

С двух сторон к этим двум центральным отрезкам примыкают два другие (334.10—335,32 и 340,18—341,11), заключающие в себе разрозненные наблюдения над природой и бытом Индии, при чем