В одержимых домах наблюдается также поргю весьма интенсивно проявляющейся телекине-зис (стр. 758 и ел. ).

В заключение книги дана сводка результатов, приведены до-полнителные факты и представлены пекотроые общие выводы и соображения, — правда, весьма скупо и осмотрительно, (стр. 781 - 822) Автор отказывается высказывать какие либо конкретные теоретические соображения п утверждает, что «у нас нет еще никакой возможности выставить серьезную гипотезу» (стр. 819). Он решительно отказывается давать какие либо об'яспеытя в духе миспгческого спиритуализма. Единственное по-

БИБЛИОГРАФИЯ

ложителыюе утверждение, высказываемое им, это то, что «существует воздействие нашего духа на материю» (стр. 811). В контексте этого огромного труда даже по вигимости скромное утверждение звучит, как одно из крупных приобретений в разрушении психо-физи-ческон проблемы. Анализ явлений метапсихики приводит к определенному примату^ психического над физическим и превращает даже последнее в функцию первого — что ясно видно из явлений актоплазмии. Однако Ш. Рите остерегается даже делать и этот вывод. Он предлагает «настолько же быть точным в экспериментировании, как и смелым в построении гипотез» (стр. 822). Для него, как для представителя чистой науки, самым важным является выведение матапсихнки из стадии алхимии» оккультизма, «подобно тому как химия вышла из стадии алхимии» (там же).

Значение разобранной книги двоякое: во-первых она является монументальным трудом по сисей стематике и типологик фактов, об'единенных под черезвычайно удачным термином метапсихики. Во вторых она, оставаясь на строго научной и чисто экспериментальной почве тем не менее до конца разрушает старомодный позитивизм в психологии с его рутинно-кон сервативной трактовкой раз навсегда выбранныхфак-тов и с упорным нежеланием видеть новые. Это тем было важно что как многие профессора университетов, так и питающихся от их «творчества» фабриканты га-зетно-журнальной мануфактуры, пребывая в той стадии умственного развития, которую можно характеризовать, как смесь просветительства ХУ III в-вка с позитивизмом стиля Конта средшш XIX века, уверены и стараются увердить других, что они обладают последним словом науки. Этих суб'ектов книга заставит пе-

режить немало неприятных минут, ибо пробуждение от всякой спячки вообще, и тем более от прос-ветительски-позивистической —■ мучительно и тягостно. Лицом к лицу с этимг фактами они очутятся в жалком и нелепом положении. Им остается или твердить фразы из того, что было когда то наукой (социал-комму-нгсты, должно быть отделаются ссылкой на крепнущую реакцию да на <опиум для народа») или 1а1ге роппе тте аи таиуа1з ]еи и не замечать разворачивающегося нового космоса.

Положение психологии среди других наук до самого последнего времени было двусмысленным. Его любили характеризовать иногда, как находящееся в до-Ньютоновской стадии. II это утверждение не лишено известной доли правды. Но такое положение психологии обгоняется тем, что как по выбору фактов, так и по их трактовке, сознательно или бессознательно, избегали самостоятельной к адекватной трактовки, желая,чтобы эта наука подражала другим на-кам, не только в принципах обще-научной методологии (чего нельзя отрицать), но в частных деталях и даже об'ектах. Все это приводило к тому, что психология превращалась в частью комбинирование элементарных ощущении, частью (в изучении высших духовных явлений) растворялась в трансцендентальном априоризме. Так, напр. . для Наторпа психология есть сведение непосредственных данных сознания к их суб'ективному источнику (этот источник понимается в духе трансцендентализма) Для Германа Когена психология есть описание сознания, исходящее из его элементов. Еще последовательнее проведена эта аг-грегатная точка зрения у Мюн-стерберга. Новейший, Гейзер, в своей Ьепгвиеп с!ег Рзуспош-§1е хотя и обращается к феноменологическому методу, но на деле при всей его талантливости все сводится к спиритуалистической реакции в духе Аристотеля и Оомы Аквината. Своеоб-

БИБЛИОГРАФИЯ

разие психических явлении, ос ящих психологию на ей одной

новное ядро психофизической свосйтвенные пути и вскрываю-

проблемы оказалось совершен щих часть того матерьяла, из

но обойденным. которого надлежит строить ее

Книга III. Рише является од здание. ним из могучих рычагов, стая II. II п.ни.

МАТЕРИАЛЫ

В. РОЗАНОВ

АПОКАЛИПСИС НАШЕГО ВРЕМЕНИ

ВЫПУСКИ 1—9

СЕРГИЕВ ПОСАД

ПО ПОВОДУ АПОКАЛИПСИСА НАШЕГО ВРЕМЕНИ В. РОЗАНОВА

Релпгпозная мысль и настроенность русской интеллигенцпп в предреволюционные десятилетня определялись скрещением двух основных влияний — Достоевского и Вл. Соловьева; Но истинными героями релилюзной трагедии жизни, биографически связавшими себя ■с мукой о Боге, 'были, конечно, Толстой и Розанов.

Достоевский и Вл. Соловьев, прежде всего — явления литературные. Диалектика и философская изобретательность загораживают непосредственное ощущение их личного опыта и жизненных образов. Оба гиш, и гностик Соловьев, и психоаналитик Достоевский связываются с окружением, литературной общественностью и направленством их времени. Толстой и Розанов, вопреки «толстовству» и яснополянской суете одного, «нововременству» и декаденству другого — остаются сами по себе, являются прежде всего суб'ектами и вершителями собственных биографий. Толстого выгородила отшельническая строгость; Розанова — самозащптное юродство.

В основе огромной личности Толстого лежала аскетическая страсть, так компромиссно и не до конца им осуществленная. Сама психологическая структура его —-явно аскетического типа- В отгораживании себя от людей он искал опоры для своего гуманистиче-•ского пафоса и проповедничества. И если Толстой до конна своей жизни позволил себе мириться с окружающими, подменяя монастырь и аскезу семьей и деревней, то причиной этому было не одно малодушие. Наивная, но строгая вера в свое общественное призвание, невидимому, часто побеждала в Толстом его органическую тягу к личному подвигу.

Судьба Розанова была менее благоприятной. Ему всю жизнь пришлось околачиваться по редакциям и собраниям, одновременно среди жидоедов и революционеров, митрополитов и «богоискателей».

Отсюда защитная гримаса, двойнпчество, псевдонимы, болезненные прикидывания и возмутительные мистификации.

Для людей природно одиноких, находящихся в непрестанном «тайно-замкнутом» стоянии перед Богом, юродство оказывается естественной мимикрией. Вся вывороченность и назойливое, циничное интимпичание Розанова определились нелепостью его биографии, которую ему, подобно Толстому, не удалось изменить. Он всю жизнь, как в ознобе, продрожал под ударами и тисками нечеловеческой' руки, кривлялся и извивался в пожатии каменной десницы с того света, лишь делая испуганно вид, что живет и ощущает с» всеми и подобно всем. Иго и одновременная потребность одиночества и умение пребывать в нем независимо от всего окружающего — неожиданно сближают неподвижную фигуру Толстого с суетливой фигуркой Розанова. Есть аналогия и в конечных этапах их жизни; у Толстею смерть на пути в Оптину Пустынь; у Розанова — Сергиев Посад...

Можно ли походить на Достоевского или Соловьева, найти людей лично схожих с ними? Конечно нет. Они п индивидуально сложны, и переменчивы, и уже очень определены профессией; Достоевский — журнальной богемой, Соловьев — ученой. Но быть в типе Толстого или Розанова — это возможно и понятно. В русской типологии — их личности определенны и даже классичны. Всякий, хотя бы, средний русский человек, если только он схвачен «томлением духа», должен в той или иной мере, на какой либо ступени своего духовного развития, пройти сквозь один из двух, а может быть п через оба типа религиозного опыта. Ведь между пафосом этического монизма, так часто самозамыкающимся в тупиках рациональных прописей, и неистовством мистагогии (граничащей с нигилизмом) всегда качалась и будет качаться стихия русского богосознания. Достоевский — роздал себя своим же героям. В итоге, за всеми призрачными персонажами, проблемами и идеями его романов,-его личность развоплощается п гибнет. Рядом с галлереей фигур п вымыслов Достоевского, чудовищно-гипертрофированных и диспропорциональных, — сама биография их заклинателя и автора, становится неинтересной. Достоевский остается «сочинителем» даже в своих дневниках и статьях, в противо-