«Ну что нового на Олимпе?»
«Мне — на счет «Олимпа» — !? — и прошу: собрать бы главы «Черноризца», что он написал, — и мне дайте, я придумаю
И простились.
В последний раз. На Преполовепие (середа 4-ой недели) п< мер: недели не пролежал, «вдруг одно легкое истлело» — скороте 1 ная чахотка!
А когда он приехал в Париж, к кому я только ни пристава; «послушайте «Черноризца» Добронравов прочитает!».
«Какой Добронравов?» ( а были: «какой Тихонравов?» — ш жу, никто не знает!).
«Добронравов, автор «Новой бурсы» (нет, не слыхали! — зумник Васильевич, Добронравов помер!), автор «Новой бур* родной брат Левитова (с его «белой дорожкой», открывшейся ем весной!) Слепцова (с его «фе-фе-фофем»), Николая Вас. Успенсю го (с жестокими рассказами и жесточайшим концом: в Москве 31 резался) русский из русских ».
Алексеи Ремизов.
7.6.26.
БЕЗ ДОГМАТА
Как это ни странно, но руссюе люди до сих пор чрез-чайно мало думают о смысле русской революции, вернее ска-:ь: совсем не думают. Ведь нельзя же, в самом деле, считать ственною работою наивные попытки применить к русским сотням схемы французской революции с тем, чтобы говорить адать о «русском термидоре», о «русском бонапартизме», радо-ъся, когда удается найти хотя бы отдаленное подобие, и за пре-ами «похожего» ничего не понимать и не видеть. — Аптекар->е занятие! Многие считают его «социологией» и даже наукою. о бы и совсем отожествили с наукою, если бы не мешали дру-: схемы. — Немцы Виндельбанд и Г. Риккерт решили, что исто-ч не повторяется, а Риккерт присоединил к этому еще утверж-ше, будто историческое знание заключается в создании и груп->овке исторических фактов путем «отнесения к ценности» неоп-хеленного, бесконечно многообразного и бессмысленного эмпи-^еского материала. Придумали даже особое слово: «идиогра-
(т. е. «описание частного»), и, прицепив этот ярлычок к •ории, успокоились в сознании своей «научности». Вт>рили, что сим образом нашли смысл истории, хотя на деле ее обессмыслк-ш, ибо смысл оказывался не смыслом самой действительности,
Вмыслом пли, вернее, домыслом и прнмьгслом «историка». Несенный и никем не отрицаемый факт неразрывной связи поз-цаемой исторической действительности с познающим ее исто-вком подменили чисто теоретическим и абстрактным построе-игм, именно — ложным утверждением, что познающий создает Узнавание и познаваемое. На место правильного понимания исто-шеского источника, как остатка и пережитка прошлого, более
Л. КАРСАВИН
того — как самого этого прошлого, хотя и данного нам стяжен! и убледненно, выдвинулись ошибочные понимания его, как слеЛ оставленного прошлым на чем-то ином, или как повода к постр! ению суб'ективных образов и воображаемых процессов, соотвс| ствия коих тому, что действительно было, установить нельзя, и| данность действительного прошлого заранее отвергается. Вот у| в самом деле, «бытие определяется сознанием». К сожалени| только, скрывающееся за этим хилым, хотя и самолюбивым С) ективным сознанием «бытие» на поверку оказывается совсе.\ бытием, а ненужным измышлением худосочной мысли. Пр надо благодарить марксистов: они не дают забыть о бытии, упс твердя, что им определяется сознание.
Итак, можно отметить два главных течения историко-фи софской мысли: «социологическое» или научно - обобнш («номотетическое») и научно - индивидуализующее или ид* графическое. Оба обессмысливают историческую действительно; и исторический процесс; первое — тем, что оставляет вне по своего рассмотрения все конкретно-индивидуальное и уходит область абстрактных общих формул, второе же — тем, что отв« гает не только «общее», а и самое историческую действите/1 ность, как таковую, и заменяет ее произволом суб'ективных г| строений... «Безжизненная схематичность» и «беспринципный су| ективизм»: так можно определить основные пороки обоих течет При всем том мы не отрицаем, что и в «социологизме» и в графизме» искажаются весьма жизненные тенденции. Смыс значение этих тенденций вскрыты в нашей «Философии Истор -которая пока остается недоступной большинству современн автора. Но не об этом сейчас речь; и аба направления в да! •связи важны для нас лишь как симптомы упадка историзма. Пот же причине поучительны и своеобразные их взаимопереплете Несомненно, что своею установкою на конкретно-индивидуа; (не своим суб'ективизмом или своею беспринципностью) ] графизм действительно историчен. Без конкретно-пндивидуаль единичного и неповторимого истории нет. Именно потому воспринимаем «исторический» роман Л. Толстого, как в ве шей степени неисторическое произведение. У автора «Вой мира» просто не было органа для восприятия «историческо т. е. специфичности прошлого, и, может быть, вообще чуи Напрасно его ученик и подражатель будет помогать делу
_
БЕЗ ДОГМАТА
ювечек, стилистических закорюк и цитат. Всякая его цитата ^дет неуместною, хотя бы на волосок, а в этом волоске, в этом ;уловимом восприятии специфического весь секрет историка. Не шько обширнейшие и точнейшие знания, даже гениальное даро-шие, как у самого Толстого, не смогут слепого сделать зрячим; самые подлинные цитаты и точные пересказы будут звучать 1ЛЫИИВО. Я готов выдать тайну такого не-исторического исто-ш-романиста. — Его всегда занимает сходство с настоящим, ожествляемое им с «жизненностью». Если же при этом он еще ииблен «идиографизмом», — он постарается принять позу скеп' [ческого созерцателя. Пожалуй, подобная поза лучше, чем изли ющийся в форму «исторического» романа метафизический блуд Боюсь читательского недоумения и негодования. — Стой ! трворить о второстепенных и потому не заслуживающих найме шания писателях, когда поставлен такой важный вопрос, как торизм? — К сожалению, не только «стоит», а и необходимо. !дь прежде всего очень симптоматично, что наша литература ва ли может похвалиться подлинно историческим романом, если лько не считать «Капитанскую Дочку». Это свидетельствует о ительном отсутствии вкуса к истории и понимания истории, а илие мнимо-исторических произведений может лишь содейство-гь нашему анти-историзму. Не надо преуменьшать воспитанную роль изящной исторической литературы. Не из учебни-в, «книг для чтения» и университетских курсов приобретаются рвые исторические впечатления, а именно из рассказов, пове-ай и романов. Таким образом, так называемая «историческая» «цная литература является не только симптомом анти-историзма анти-национализма, но еще и средством их насаждения.. Нам 2Сь существенна лишь симптоматичность факта. И право, перестав историческую художественную литературу для подростков взрослых, невольно задаешь себе вопрос: «а есть ли историзм в специальной исторической литературе? свойственен ли он «им историкам, или же и они так же равнодушны к существу горического, как и русское общество в целом?» Идиографизм номог писателям, избиравшим исторические сюжеты, понять, > такое русская история, хотя именно в описании частного ему , казалось, и место. Впрочем, они, может быть, только сейчас ;ем узнают. Но помог ли он историкам? способствовал ли росту орического понимания у них? На все эти вопросы, пожалуй,
Л. КАРСАВИН
и совсем не ответишь без предварительного определения, хотя б и самого общего, того, что такое историзм.
Историзм прежде всего определяется чутьем и чуткость к единственности, неповторимости и специфичности прошлог Вместе с тем это прошлое воспринимается, как нечто из се! самого развивающееся, как обладающее диалектикою своего м ватия и органически целостное. Оно, далее, не оторвано от окр; жающего, не отвлеченно, а сращено со всем и непрерывно I всем связано, органически продолжаясь в самом настоящем. Мояа поэтому исторически воспринимать и понимать и настоящее, кот' рое не лежит за пределами истории. Именно потому у всяко! настоящего есть свое прошлое, и один и тот же историчея! факт являет разные свои стороны в зависимости от того насИ щего, в связи с которым он рассматривается. Ибо всякий фат бесконечно многообразен' заключает в себе бесконечное множ! ство возможностей, которые уясняются и осуществляются лиг! в последующем развитии. Этим об'ясняется исторически-общи под которым надо разуметь не что-то отвлеченное, замкнутвИ себе и в качестве тагового повторяющееся, но — некот основной факт в раскрытии разных своих возможностей. Т\ основным фактом является, например, революция, т. е. п перерождения государственности; разные же стороны рево обнаруживаются в революциях английской, французской, ру и тем позволяют понять (но не в отвлеченной формуле выра самое революцию, как один из основных фактов. И если с логизм ошибается, отожествляя исторически-общее («основ^щ с отвлеченно-общим, т. е. уподобляет историческое естеством^ научному, то идиографическое направление грешит отрицав исторически-общего («основного»).
