Группа подставных лиц подняла бунт, требуя "освобождения учителя Глебова и установления справедливости". Бунт был заранее обречен на провал, но он создавал видимость связи между деятельностью Антона и революционными выступлениями.

— Видите! — торжествующе заявил Елагин. — Его сторонники поднимают мятеж! Это прямое доказательство подрывной деятельности!

Новость о "бунте учеников Глебова" быстро дошла до Петербурга. Елагин немедленно потребовал ареста Антона как "вдохновителя мятежа".

— Что будем делать? — спросил Протасов, принеся известие о новых обвинениях.

— Уезжать, — решительно ответил Антон. — Медлить больше нельзя.

— А как быть с работой? С учениками?

— Работа продолжится без меня. А ученики уже достаточно самостоятельны.

— Куда поедете?

— Пока не знаю. Главное — уйти от преследования.

Антон начал готовиться к побегу. План, разработанный заранее, предусматривал несколько вариантов маршрута.

Самым безопасным казался путь через Архангельск. Оттуда можно было на корабле добраться до Англии или Голландии.

— Антон Кузьмич, — сказал Ломоносов, узнав о планах, — может, стоит еще раз попробовать объясниться с императрицей?

— Бесполезно, Михаил Васильевич. После провокации с бунтом любые объяснения будут выглядеть как оправдания.

— А что, если бунт был подстроен?

— Докажите это. Елагин позаботился о том, чтобы все выглядело правдоподобно.

— Тогда... тогда счастливого пути. И возвращайтесь, когда будет возможно.

— Вернусь обязательно. Россия — моя страна, и я не намерен от нее отказываться.

Побег был назначен на ночь 15 мая 1767 года. Антон должен был тайно покинуть Петербург и направиться к Архангельску.

Но планы нарушились в самый последний момент. Вечером 14 мая к дому Антона подъехал отряд гвардейцев.

— Господин Глебов! — крикнул офицер. — Именем императрицы вы арестованы!

Антон понял, что опоздал. Кто-то выдал его планы, или Елагин просто решил не рисковать.

— По какому обвинению? — спросил он, выходя из дома.

— По обвинению в государственной измене и подготовке мятежа.

— Могу я взять с собой необходимые вещи?

— Только самое необходимое. И под наблюдением.

Антон быстро собрал небольшую сумку. В нее он положил самые важные документы, немного денег и записную книжку с адресами верных людей.

— Передайте Михаилу Васильевичу Ломоносову, — сказал он слуге, — что ртутный след привел к цели.

Слуга не понял смысла фразы, но запомнил и передал. А Ломоносов понял — это был условный сигнал о том, что план побега раскрыт и Антон арестован.

Карета с арестованным покатила по ночным улицам Петербурга. Антон смотрел в окно на знакомые дома, на мосты через каналы, на шпили церквей.

— Не знаю, увижу ли все это снова, — думал он. — Но если выживу, обязательно вернусь.

Его везли не в обычную тюрьму, а в Петропавловскую крепость — туда, где содержались самые опасные государственные преступники.

— Значит, дело серьезное, — понял Антон, увидев мрачные стены крепости.

Камера оказалась небольшой, но относительно чистой. Каменные стены, узкое окно под потолком, железная кровать, стол и стул.

— Здесь вы будете находиться до суда, — сказал тюремщик. — Свидания не разрешаются, переписка запрещена.

— А когда будет суд?

— Когда следствие закончится.

— А сколько это может длиться?

— Сколько потребуется.

Оставшись один, Антон попытался осмыслить происшедшее. Елагин добился своего — главный противник устранен, дело дискредитировано, сторонники деморализованы.

Но война еще не была проиграна. У Антона оставались ученики, друзья, сторонники. И они не должны были сдаваться.

Главное теперь — выжить и дождаться лучших времен. А они обязательно придут. История не стоит на месте, и прогресс нельзя остановить надолго.

В своей камере, на листке бумаги, который удалось сохранить, Антон написал:

"Ртутный след привел меня в тюрьму. Но ртуть — металл живучий. Сколько ее ни дави, она всегда найдет щель, чтобы просочиться наружу.

Мои идеи тоже живучи. Их нельзя запереть в тюрьму, нельзя казнить, нельзя забыть. Они будут жить в людях, которых я учил, в технологиях, которые мы внедрили, в принципах, которые мы утвердили.

Я проиграл сражение, но не проиграл войну. Борьба за справедливость и прогресс продолжится. И рано или поздно истина восторжествует."

Он спрятал записку в подкладку одежды и приготовился к долгому ожиданию. Впереди были допросы, суд, возможно — казнь. Но также впереди была надежда на освобождение и возвращение к работе.

Ртутный след, который привел его в тюрьму, когда-нибудь выведет и обратно к свободе. Нужно только набраться терпения и не сломаться под давлением.

Первые дни в Петропавловской крепости были самыми тяжелыми. Антон привык к активной жизни, к постоянной работе, к общению с людьми. Внезапная изоляция стала тяжелым ударом.

Но постепенно он адаптировался к новым условиям. Тюремная жизнь имела свой ритм, свои правила, свои возможности.

Утром — подъем по звонку колокола. Завтрак — каша и хлеб. Затем — долгие часы одиночества в камере. Обед — щи и каша. Снова одиночество. Ужин — хлеб и вода. Сон.

Но в этом однообразии Антон нашел свои преимущества. Впервые за много лет у него появилось время для размышлений, для анализа прожитого, для планирования будущего.

Он мысленно писал книгу о своем опыте в XVIII веке. Главы складывались в голове, факты систематизировались, выводы формулировались.

— Если выберусь отсюда, — думал он, — напишу подробные воспоминания. Пусть потомки знают, как это было.

Через неделю заключения к нему пришел следователь — коллежский советник Иван Алексеевич Ржевский, человек лет пятидесяти, с умными, но холодными глазами.

— Господин Глебов, — сказал он, усаживаясь за стол в камере, — вы обвиняетесь в серьезных преступлениях. Готовы ли дать показания?

— Готов ответить на любые вопросы, — ответил Антон. — Но хочу знать, в чем конкретно меня обвиняют.

— В государственной измене, подрыве общественного порядка, распространении вредных идей среди простого народа и подготовке мятежа.

— Серьезные обвинения. А есть ли доказательства?

— Доказательства — это наше дело. Ваше дело — давать правдивые показания.

— Я всегда говорю правду.

— Посмотрим. Расскажите о своей деятельности последних лет.

Допрос продолжался три часа. Ржевский задавал вопросы методично и подробно. Он интересовался каждым проектом, каждой поездкой, каждой встречей.

Особенно подробно следователь расспрашивал о социальных экспериментах Антона.

— Зачем вы улучшали условия труда рабочих? — спрашивал он.

— Чтобы повысить производительность.

— Только ли поэтому?

— И из соображений человечности.

— А не для того, чтобы завоевать их преданность?

— Преданность — побочный результат справедливого обращения.

— А что, если эта преданность будет использована против государства?

— Почему против? Довольные рабочие — опора государства, а не угроза ему.

— Но ведь в Москве рабочие бунтовали, требуя тех же условий, что вы создали на своих предприятиях?

— Люди всегда стремятся к лучшей жизни. Это естественно.

— А не опасно ли поощрять эти стремления?

— Опаснее их подавлять. Подавленные желания рано или поздно прорываются с удвоенной силой.

Ржевский записывал каждое слово. Антон понимал, что его ответы будут использованы как для защиты, так и для обвинения — в зависимости от интерпретации.

После первого допроса последовали другие. Каждые два-три дня следователь приходил с новыми вопросами.

Постепенно выяснилась стратегия обвинения. Елагин пытался доказать, что Антон действовал по заданию иностранных государств, что его цель была не улучшение российской промышленности, а подрыв российской государственности.

— Откуда у вас такие обширные знания? — спрашивал Ржевский. — Кто вас учил?