— Народ требует справедливости, — возражал Антон. — И если бы заводчики проявили мудрость, никакого бунта не было бы.

— Мудрость? Вы называете мудростью потакание мужицким прихотям?

— Я называю мудростью понимание того, что довольные люди работают лучше недовольных.

— А я называю это подрывом государственного порядка!

Елагин добился того, чего хотел. Императрица Елизавета Петровна лично заинтересовалась делом Антона Глебова. Она потребовала подробного доклада о его деятельности.

— Что будем делать? — спросил граф Шувалов у Антона. — Императрица в гневе. Говорит, что не позволит подрывать основы империи.

— А что, если показать ей конкретные результаты? — предложил Антон. — Цифры, факты, свидетельства эффективности?

— Попробуем. Но не уверен, что поможет. Политические соображения сейчас важнее экономических.

Доклад готовили целую неделю. Антон собрал все данные о росте производства, улучшении качества, увеличении прибыли. Ломоносов помог с теоретическим обоснованием. Граф Шувалов добавил военные аспекты.

— Главное, — советовал Ломоносов, — не упоминать о социальных изменениях. Говорить только о технических и экономических достижениях.

— Но социальная сторона — основа всего!

— Может быть. Но сейчас о ней лучше не говорить.

Доклад императрице состоялся в марте 1759 года. Антон был допущен к аудиенции вместе с графом Шуваловым и Ломоносовым.

Елизавета Петровна выслушала доклад внимательно, но холодно. Ее больше интересовали не экономические показатели, а политические последствия.

— Господин Глебов, — сказала она наконец, — ваши достижения в области промышленности несомненны. Но меня беспокоит другое. Говорят, что вы внушаете простому народу опасные идеи.

— Ваше величество, я учу людей лучше работать. Разве это опасно?

— Смотря как учить. Если при этом они начинают считать себя равными дворянам, то это очень опасно.

— Я никогда не говорил о равенстве сословий, ваше величество. Я говорил только о том, что каждый человек имеет право на достойные условия труда.

— А кто определяет, что достойно, а что нет?

— Разум и справедливость, ваше величество.

— Разум и справедливость — понятия изменчивые. А государственный порядок должен быть незыблемым.

Антон понял, что императрица настроена против него. Аргументы об экономической эффективности ее не убеждали.

— Ваше величество, — сказал он, — позвольте задать вопрос. Что важнее для России — сильная промышленность или неизменные традиции?

— И то, и другое. Но если приходится выбирать, то традиции важнее.

— Даже если это ослабляет страну перед лицом врагов?

— Внутренние враги опаснее внешних. Бунт страшнее войны.

Антон понял, что проиграл. Императрица боялась социальных изменений больше, чем военного поражения.

— Что же вы решили, ваше величество? — спросил граф Шувалов.

— Решила ограничить деятельность господина Глебова. Пусть занимается только техническими вопросами. Никаких изменений в управлении людьми.

— А если производительность упадет?

— Найдем другие способы ее поддержать.

Приговор был мягче, чем мог бы быть, но все же болезненным. Антон получил запрет на любые эксперименты в области социальных отношений. Он мог заниматься только технологиями и организацией производства.

— Жаль, — сказал Ломоносов, провожая его после аудиенции. — Ваши идеи были правильными, но время для них еще не пришло.

— А когда придет?

— Через десятилетия, может быть, через столетия. Но придет обязательно.

— А что делать сейчас?

— Сохранять знания, передавать их людям, готовить почву для будущих изменений.

Антон вернулся на Урал с тяжелым сердцем. Ему предстояло свернуть многие начинания, разочаровать людей, которые поверили в возможность лучшей жизни.

— Что будем делать, Антон Кузьмич? — спросил Федор Сопин, выслушав новости из Петербурга.

— Будем работать в рамках ограничений. Технологии развивать, людей обучать, но без громких заявлений.

— А социальные эксперименты?

— Сворачиваем постепенно. Нельзя резко менять то, что уже налажено. Но и расширять больше не будем.

Это было болезненное решение. Многие рабочие не понимали, почему вдруг остановились улучшения. Некоторые заводчики, наоборот, радовались возможности вернуться к старым порядкам.

— Жаль, — говорил Михаил Груздев, встретившись с Антоном в Тагиле. — Только начали жить по-человечески, а тут опять...

— Не опять, Михаил Семенович. То, что уже есть, останется. Просто новых изменений не будет.

— А почему?

— Потому что верхи боятся, что народ слишком много захочет.

— А может, и правда много хотим?

— Не много. Просто не вовремя.

Антон понимал, что его эксперимент не прошел даром. Тысячи людей получили лучшие условия труда, повысили свою квалификацию, поверили в возможность справедливости. Эти изменения уже нельзя было полностью отменить.

Но главное было не в конкретных улучшениях, а в изменении сознания. Люди поняли, что они не просто рабочие руки, а личности со своими правами и достоинством. Это понимание передавалось из поколения в поколение, готовя почву для будущих перемен.

— Знаешь, Федор, — сказал Антон Сопину в одну из последних вечеров в Тагиле, — я не жалею о том, что делал. Даже если не все получилось.

— Почему?

— Потому что мы показали людям, что другая жизнь возможна. И рано или поздно они эту жизнь построят.

— А мы доживем до этого?

— Может быть, и нет. Но наши дети или внуки — точно доживут.

Весной 1760 года Антон окончательно перебрался в Петербург. Ему предстояло сосредоточиться на технических вопросах — развитии горного дела, совершенствовании металлургии, обучении специалистов.

Социальный эксперимент был завершен, но его результаты продолжали жить. На уральских заводах работали тысячи людей, обученных новым методам. Многие из них со временем стали мастерами и управляющими, передавая свой опыт следующим поколениям.

А в архивах Школы горных наук хранились подробные записи всех экспериментов, все планы и проекты. Эти документы ждали своего времени, когда общество будет готово к переменам.

Антон Глебов продолжал свою работу, но теперь более осторожно. Он понял, что изменения должны происходить постепенно, без резких потрясений. Слишком быстрые реформы пугают людей и вызывают сопротивление.

Но семена были посеяны. И когда-нибудь они обязательно дадут всходы.

В своем дневнике, который он вел тайно, Антон записал:

"Сегодня завершился важный этап моей работы. Я пытался показать людям XVIII века, что справедливость и эффективность могут идти рука об руку. Не все получилось, многое пришлось свернуть. Но главное достигнуто — люди поверили в возможность лучшей жизни.

Возможно, мои потомки посчитают меня наивным мечтателем. Возможно, скажут, что я пытался изменить мир слишком быстро. Но я верю, что каждое поколение должно делать то, что может, для улучшения жизни людей.

Цепи и канаты, которые связывают людей, можно разорвать только постепенно, звено за звеном. Я разорвал несколько звеньев. Пусть другие продолжат эту работу."

Так закончился социальный эксперимент Антона Глебова на уральских заводах. Но его влияние на историю России только начиналось.

Лето 1760 года в Петербурге выдалось на редкость душным. Белые ночи, которые обычно восхищали Антона Глебова, теперь казались ему бесконечными и тяжелыми. Он сидел в своем кабинете в Школе горных наук, окруженный стопками бумаг, и размышлял о том, как кардинально изменилась его жизнь за последние месяцы.

После запрета на социальные эксперименты Антон был вынужден сосредоточиться исключительно на технических аспектах своей деятельности. Но даже в этих рамках он находил способы помочь людям. Если нельзя было открыто улучшать условия труда, можно было делать это через повышение безопасности производства, через обучение новым навыкам, через создание более эффективных технологий.