Одно слово. Второе.

— Кассиан.

Сказав это, Люсия обмякла так же внезапно, как и села.

Хавьер бросился к ней, проверил пульс. Ровный, слабый. Он поднял глаза на Лену. Он ожидал увидеть страх, шок. Но увидел совсем другое.

Она смотрела на Люсию с лихорадочным, голодным блеском в глазах. Так смотрит учёный, который вдруг увидел ответ. «Протокол Эхо». Это было новое. Это была конкретная, осязаемая зацепка.

Она посмотрела на Хавьера, и в её взгляде не было ни сочувствия, ни презрения. Только холодный, лихорадочный огонь цели.

— Нам нужно выбраться отсюда, — сказала она. — И нам нужно найти, что такое «Эхо».

Кабинет Дмитрия Воронова был островом абсолютной тишины посреди ревущей Москвы. За пятисантиметровым бронестеклом ноябрьский дождь беззвучно хлестал по городу, превращая мир в немое кино.

Внутри пахло тяжёлой кожей кресел, пылью редких книг и тем стерильным, почти озоновым воздухом от мощной вентиляции, который и был настоящим запахом власти.

Воронов стоял у стола из тёмного, почти чёрного палисандра. Стол был пуст, если не считать медной турки на индукционной подставке и двух маленьких фарфоровых чашек. Он не доверял автоматическим кофемашинам. Они были бездушны, давали усреднённый результат.

Кофе, как и любая операция, требовал личного участия. Интуиции. Контроля.

Он медленно, почти ритуально, насыпал в турку порошок из герметичного пакета. Арабика из Йемена, доставленная диппочтой. Вдохнул аромат — горький, с нотами шоколада и земли. Запах контроля.

Его мысли текли так же неспешно, как вода, которую он наливал в турку. Хелен Рихтер и её корпоративные мясники. Дилетанты. Действовали как хирургическая пила — грубо, шумно, оставляя кровавые ошмётки. Они видели в «Пастыре» лишь ошибку в отчёте, которую нужно вычеркнуть. Не понимали красоты экземпляра. Хотели уничтожить шедевр, потому что не умели на нём играть.

Он поставил турку на подставку. Тихий гул наполнил кабинет.

Он думал о Лене. Орлова. Его лучший аналитик. Его скальпель. Холодная, точная, лишённая эмоций. Идеальный инструмент. Он сам отобрал её, вытащил из пыльного НИИ. Дал ей цель, ресурсы, доступ к тайнам. Он вырастил её. И был уверен, что она это ценит. Верность из благодарности — самая крепкая.

Дверь бесшумно открылась. Воронов не обернулся. Тихий щелчок электронного замка безошибочно выдал Сыча.

— Дмитрий Сергеевич, — голос Антона был напряжён, лишён обычной молодой наглости.

Воронов медленно повернулся. Сыч стоял в двух метрах от стола, бледный, с тенями под глазами. Мятый свитер, запах бессонной ночи и энергетиков.

— Говори, Антон, — голос Воронова был мягким, почти отеческим. Но Сыч знал эту мягкость. Она была обманчива.

— Информация из Неаполя. Операция Aethelred провалилась. Но…

— «Но»? — Воронов чуть склонил голову. — Любопытное начало.

— Они попали в ловушку. В церкви. Команда Рихтер их ждала. Была перестрелка. Мы… мы потеряли Орлову и объект.

Кофе в турке начал медленно подниматься. Воронов не сводил с него глаз, словно самое важное в мире происходило сейчас в этом маленьком медном сосуде.

— Потеряли? — повторил он, не повышая голоса. — Антон, теряют перчатки. Ключи. Надежду. Оперативных сотрудников не теряют. Они либо мертвы, либо предатели. Так что выбирай слова.

Сыч сглотнул. Воздух в кабинете казался вязким. — Сигнал с её оборудования пропал. Одновременно с маяком цели. Похоже… их нейтрализовали. Всех.

— «Похоже»? — Воронов резко поднял взгляд. Его глаза за стёклами очков были холодными, как у энтомолога, разглядывающего насекомое. — Ты пришёл ко мне с предположениями, мальчик мой? Мне нужны факты, а не догадки. Где она? Где последний пеленг?

Сыч нервно провёл рукой по волосам. — Последний пеленг… уходит под землю. Через катакомбы. Сигналы Рейеса и Орловой двигались вместе. Добровольно.

Кофе вскипел. Пена коснулась края. Воронов должен был снять турку секунду назад. Но он замер. Медленно, словно во сне, протянул руку и выключил плиту. Слишком поздно.

Резкий, горький запах жжёного кофе ударил в нос. Запах провала.

Он молчал. Десять секунд. Двадцать. Сыч перестал дышать.

В этот момент в голове Воронова что-то сместилось. Профессиональное разочарование сменилось чем-то иным. Личным. Едким. Это была пощёчина. Его лучший инструмент, его скальпель, который он так долго затачивал, не просто сломался. Он сам выбрал другую руку. Руку грубого солдата.

И на долю секунды он снова оказался там. В сыром подвале в девяносто втором. Запах плесени и страха. Голоса, которые не кричали, а убеждали. Тихо, методично. Они не ломали его тело. Они вскрывали его душу, показывая, что он один. Брошен. И он сломался. Заговорил.

Он моргнул. Запах горелого кофе вернул его в идеальный кабинет. То же самое чувство. Потеря контроля.

Охота на «Пастыря» внезапно показалась скучной. Найти протокол? Занятно. Но сломать того, кто посмел возомнить себя игроком, — вот это было искусство.

— Уходи, — сказал Воронов тихо. — Дмитрий Сергеевич, я… — Уходи, — повторил он. — Принеси мне чай. Жасминовый. И вернись через десять минут.

Сыч почти выбежал. Воронов подошёл к окну. Внизу, в сорока двух этажах под ним, город жил своей жизнью. Он смотрел на мокрую Москву, но видел только лицо Лены Орловой. Холодное, отстранённое. И поклялся, что сотрёт с этого лица всякое подобие мысли. Он не просто вернёт её. Он разберёт её на части.

Десять минут спустя Сыч вернулся с подносом. Запах жасмина робко пытался перебить гарь. Воронов сидел за безупречно чистым столом. Турка исчезла.

— Садись, — Воронов указал на стул напротив. Это было нарушением протокола. Сыч сел на краешек. — Забудь о солдате, — сказал Воронов, наливая чай. — Он предсказуем. Простой механизм. Скучно.

Он протянул чашку Сычу. Тот удивлённо принял её. — Сосредоточься на ней, — продолжил Воронов. Голос его снова стал спокойным. — Полный доступ. Вскрой её. Мне нужно всё. Каждый файл, каждый контакт. Её личные серверы, облака, переписка за пять лет. Я хочу знать, о чём она думает, когда чистит зубы. Понял?

Сыч кивнул. — Шифрование… оно сильное. Многоуровневое. Потребуется время. — Четыре часа, — сказал Воронов. Тон не предполагал обсуждения. — Работай. Здесь.

Следующие три часа кабинет превратился в машинное отделение призрачного корабля. Сыч сидел за ноутбуком. На больших экранах бежали строки кода. В комнате стоял только тихий гул кулеров и стук клавиш. Воронов не двигался, наблюдая за цифровым вскрытием.

Сыч работал с лихорадочной концентрацией. Его пальцы летали над клавиатурой. На мгновение, пока алгоритм перебирал ключи, у него появилась пауза. Он рефлекторно нажал комбинацию клавиш. На экране появилось окно защищённого мессенджера. Одно сообщение. От «Зайки».

«Ты опять до утра? Привези хоть кефира, если не забудешь :) <3»

Пальцы Сыча замерли. На долю секунды мир Воронова отступил. Появился другой мир — тёплой квартиры, девушки, которая ждёт, и простого кефира. Он начал печатать: «Постараюсь. Сложная ночь». Посмотрел на неподвижную фигуру Воронова, потом снова на экран. Удалил написанное.

И напечатал два слова: «Не жди».

Закрыл окно за секунду до того, как алгоритм потребовал его внимания.

— Есть, — сказал Сыч через три часа сорок минут. Голос охрип. — Первый уровень пройден. Это её личный архив.

На центральном экране появилась структура папок. «Отчёты». «Аналитика». И одна папка с бессмысленным набором символов в названии.

— Открывай, — приказал Воронов.

Папка открылась. Внутри были сотни файлов. Медицинские карты. Графики активности мозга. Протоколы жизнеобеспечения. И один зашифрованный файл «Журнал».

— Ломай, — прошептал Воронов.

Ещё двадцать минут. Шифр поддался. На экране появился текст. Воронов встал за спиной Сыча. Это был не журнал. Это был крик. Отчёты о состоянии некоего «Пациента 4Б». Упоминания доктора Семёнова. Ведомственный санаторий №7.