Слова застряли в горле. Он никогда не извинялся. Он не умел.

— Ты меня слышишь? Люсия… сестрёнка… — он перешёл на испанский, язык их детства, язык, на котором они шептались по ночам, строя планы побега из их маленького сонного городка в Андалусии. — Просто… дай мне знак. Что ты ещё там. Что угодно. Пожалуйста…

Его мольба повисла в спёртом воздухе номера, пропитанном запахом безысходности. Её лицо оставалось бесстрастным. Он был готов закричать, разнести эту комнату на куски, но это бы ничего не изменило. Он был в тупике.

В этот момент тишину разорвала резкая, назойливая вибрация.

Хавьер вздрогнул. Звук исходил из его сумки. Он отпустил руку Люсии и, нахмурившись, полез внутрь. На дне, среди запасных обойм и бинтов, вибрировал тонкий, дешёвый телефон. Одноразовый. Зашифрованный. Его «телефон судного дня», контакт, который он не использовал уже два года.

Он достал его. Руки слегка дрожали. Он не ждал звонков. Звонок означал, что случилось что-то непоправимое. На экране светилось уведомление об одном новом сообщении.

Он открыл его.

Короткая строка текста на белом фоне. Без подписи. Без номеров.

Хавьер прочитал сообщение. Потом ещё раз. И ещё. Пять коротких фраз, которые прозвучали в его голове как приговор.

Каждый инстинкт, отточенный годами выживания в самых грязных дырах мира, кричал ему, что это ловушка. Классическая. Выманить цель на открытое пространство. Навязать свои условия. Лишить преимущества. «Будьте один». Это словосочетание было красным флагом, сигнализацией, воющей в его мозгу. Никогда. Никогда не идти на встречу, условия которой диктует враг. Это была первая заповедь.

Он поднял взгляд на Люсию. Она всё так же сидела на кровати, безмолвная и пустая. В её глазах отражался мигающий неон из окна. Он вспомнил диаграмму на стекле. Сложную, чужую, разумную.

Его правила больше не работали. Его опыт оказался бесполезен против этой новой, непонятной угрозы. Он мог бежать. Прятаться. Меняя города, отели, личности. Но он не мог бежать от того, что было внутри неё. Рано или поздно оно бы его уничтожило. Или её.

Он посмотрел на свои часы. 10:47. У него было чуть больше трёх часов, чтобы принять решение.

Решение, которое он уже принял.

Он встал. Подошёл к столу, где лежал его «Глок». Проверил магазин. Семь патронов. Мало. Слишком мало. Он достал из сумки последнюю обойму, дозарядил. Щелчок патрона, входящего в патронник, был единственным определённым звуком в этом мире, полном тумана и безумия.

Он пойдёт.

Потому что бежать больше было некуда. Потому что бездействие было таким же выбором, как и действие. И оно вело к гарантированной смерти. А эта встреча, эта ловушка, давала хотя бы один шанс из тысячи.

Призрачный. Смертельный.

Но единственный.

Центральный вокзал Гамбурга гудел на тысяче языков. Воздух, плотный и влажный от тумана снаружи, здесь был пропитан запахами, которые смешивались в один тошнотворный коктейль: горячие крендели, дешёвый парфюм, антисептик и едва уловимая вонь сырых пальто.

Неоновые вывески отражались в мокром гранитном полу, который ещё не высох после утренней уборки, размазывая названия городов в яркие, нечитаемые кляксы. Для тысяч людей это было место транзита. Для Хавьера Рейеса — сектор огня.

Он усадил её на холодную металлическую скамью, поправил капюшон её куртки, чтобы скрыть пустое лицо. Со стороны они выглядели как брат, ждущий поезда с больной сестрой. Уставший. Заботливый. Нормальный. Ложь была лучшим камуфляжем. А сам встал рядом, прислонившись к стальной колонне.

Его взгляд не отдыхал ни секунды. Он методично прошивал толпу, отсекая лишнее, выискивая аномалии. Вот пара полицейских, расслабленных, пьющих кофе. Норма. Вот группа туристов, громких, потерянных. Норма. А вот мужчина в сером плаще у газетного киоска. Он не читал. Он смотрел в отражение в стекле витрины. Пятый раз за три минуты. Не норма.

Хавьер мысленно проложил маршруты отступления: два к платформам метро, один к главному выходу, ещё один — через служебную дверь у туалетов. Он чувствовал себя животным в клетке, стены которой постоянно сдвигались.

Сообщение на одноразовый телефон подтверждало: тот, кто писал, был из того мира. Мира призраков и информации, которая убивает быстрее пули. Идти на эту встречу было самоубийством. Не идти — означало обречь Люсию на вечный туман в её голове. Он выбрал самоубийство. По крайней мере, это был выбор, который он мог контролировать.

Он заметил её задолго до того, как она его увидела. Женщина, идущая сквозь хаос вокзала с чужеродной целеустремлённостью. На ней было дорогое, но неброское пальто, идеально сидящие брюки и ботинки на низком каблуке. Никакой сумочки, только тонкий планшет в руке.

Её лицо было спокойным, сосредоточенным. Взгляд — как сканер, методично обрабатывающий толпу. Хавьер отметил её выучку. И тут же почувствовал, как внутри всё заледенело. Она была из них. Архитектор, спустившийся в машинное отделение.

Она остановилась у большого табло, делая вид, что ищет свой рейс. Хавьер дал ей тридцать секунд, чтобы убедиться, что за ней нет «хвоста». Чисто. Он поднял Люсию и двинулся к женщине, заходя сбоку, из слепой зоны.

Он остановился в метре от неё, становясь живым щитом между ней и сестрой. Запах её духов — что-то холодное, цитрусовое — ударил в нос.

— Ты опоздал на семьдесят секунд, — произнесла она, не поворачивая головы. Голос ровный, почти без интонаций.

— Я проверял, одна ли ты, — бросил Хавьер. Голос низкий, скрежещущий.

Она наконец повернулась. Глаза — светло-серые, почти бесцветные, как зимнее небо. Они не выражали ничего: ни страха, ни интереса. Только анализ. Её взгляд скользнул по его лицу, задержался на свежем шраме, потом переместился на Люсию.

— Протокол активен. Я фиксирую сигнал даже отсюда. Мы должны уйти.

— Сначала говори. Кто ты?

Её губы скривились в подобии нетерпеливой усмешки. — Моё имя — пустое место. Имя, которое вам нужно знать, — Дмитрий Воронов.

Хавьеру это имя не говорило ничего. Но то, как она его произнесла, говорило о многом. Власть. Угроза. Старая школа.

— Объясняй, — бросил он, перекладывая Люсию поудобнее. Её безвольная тяжесть давила даже сквозь куртку.

— То, что с вашей сестрой — не болезнь. Это импринтинг. Акустико-резонансная матрица, внедрённая в её нейронную структуру. Проект «Шум». Ваша сестра — носитель уникальной версии. Протокол «Пастырь».

Она говорила так, будто читала технический отчёт. Слова были чужими, стерильными, но они складывались в ужасающую картину.

— Проще, — перебил он грубо. — Говори проще, блядь, или мы закончили.

В этот момент громкоговоритель над их головами ожил, и резкий голос объявил о прибытии поезда из Берлина. Хавьер использовал эту паузу, чтобы снова осмотреться. Мужчины в сером плаще не было. Это было плохо. Очень плохо.

Когда шум стих, женщина — Лена, как она позже представится, — продолжила, не изменив тона.

— Ваша сестра — не человек. Не сейчас. Она — узел сети. Маяк. Она притягивает к себе других носителей «Шума». «Паству». Они будут идти на её сигнал, как мотыльки на огонь. Их цель — защитить её или, если потребуется, ликвидировать.

— Тот парень… в укрытии…

— Он был первым, — кивнула она. — Будут ещё. Десятки. Возможно, сотни. Я могу создать контрсигнал. Алгоритм подавления. Но для этого мне нужен постоянный доступ к носителю. К ней.

Она кивнула на Люсию. Взгляд учёного, смотрящего на редкий образец. Ни капли сочувствия.

Инстинкт Хавьера орал. Доверять ей — всё равно что просить акулу помочь выбраться на берег. Но её слова были ключом. Первым за всё это время.

Он посмотрел на Люсию. Её лицо было безмятежным. А под этим спокойствием, в глубине её разума, тикала бомба.