— Чёрт, — прошептала Ева.

Они двинулись по коридору. Справа тянулась стена из матового стекла, за которой угадывались силуэты палат.

И тут они услышали звук.

Тихий, монотонный, почти механический. Человеческий голос. Он доносился из-за стеклянной стены одной из палат. Хавьер замедлил шаг.

Внутри, на белой кровати, сидела молодая женщина. Она раскачивалась взад-вперёд и напевала. Короткую, изломанную, диссонирующую мелодию. Несколько нот, повторяющихся снова и снова. Как будто сломанная музыкальная шкатулка.

«Акустический якорь».

Хавьер почувствовал, как напряглись мышцы шеи. Одно дело — слышать об этом. Совсем другое — видеть. Живое воплощение программы «Шум». Сломленный человек, запертый в клетке собственного разума.

Женщина вдруг перестала раскачиваться. Она медленно повернула голову. Её глаза были пустыми. Но потом её взгляд наткнулся на их фигуры.

Пустота в её глазах сменилась животным, первобытным ужасом.

Её рот открылся, но из него не вырвалось ни звука. Её пение сорвалось. Превратилось в громкий, отчаянный, атональный вой.

В тот же миг по всему зданию эхом прокатилась серия глухих, тяжёлых ЩЕЛЧКОВ.

Один. Второй. Третий.

Это был звук срабатывающих замков. Тяжёлый, механический, окончательный.

Хавьер резко обернулся. В дальнем конце коридора с потолка бесшумно опустилась толстая стальная штора. Глухой удар о пол. Он развернулся в другую сторону. Такая же штора отрезала путь вперёд.

Щёлк. Щёлк. Боковые проходы были перекрыты.

Белый свет в коридоре мигнул и сменился на тревожно-красный, пульсирующий. Гудение вентиляции прекратилось.

Хавьер и Ева стояли в узком, залитом красным светом коридоре. В полной тишине, которую нарушал только безумный вой «спящей» за стеклом.

Гнездо захлопнулось.

Красный.

Мир сжался до этого одного цвета. Он лился из скрытых в потолке панелей, заливал стальные стены, тонул в расширенных зрачках Евы. Красный, как кровь. Красный, как сигнал тревоги. Красный, как крик.

А крик был.

Он не прекращался. Панический вой пациентки, запустившей ловушку, стал детонатором. Секунду он висел в воздухе один. А потом, словно по цепной реакции, ему ответили.

Из-за запертых дверей, из вентиляционных решёток, из глубин этого бетонного улья полился ответный, многоголосый хор. Это был не человеческий шум. Это был звук распадающихся разумов, каждый на свой лад.

Справа доносился ритмичный, сухой стук, будто кто-то выбивал костяшками пальцев сложную морзянку по металлу. Слева — тонкое, диссонирующее пение, мелодия без начала и конца, похожая на скрежет стекла по стеклу. Откуда-то сверху — низкое, горловое гудение, вибрирующее в самом солнечном сплетении.

Десятки «акустических якорей», десятки персональных адов слились в одну общую пытку. Хор безумия.

Хавьер прижал ладони к ушам, но это не помогло. Шум был не снаружи. Он лез под кожу, проникал в кости. Его инстинкты, отточенные для выживания в бою, здесь давали сбой. Там врага можно было увидеть, услышать, убить. Здесь врагом был сам воздух.

Ева стояла неподвижно. Её лицо, залитое красным, было маской. Она не закрывала уши. Она слушала. В её глазах не было страха, только ледяная, почти хищная концентрация. Она вдыхала этот хаос, как кислород.

— Нужно двигаться! — крикнул Хавьер, его голос тонул в какофонии. — Где медицинский блок?!

Она повернула голову, её взгляд пронзил его насквозь.

— Забудь, — её голос был спокоен, но резал слух громче воя. — Это больше не спасательная операция. Это зачистка.

— Моя сестра там!

— Твоя сестра — одна из них! — отрезала Ева. — Кросс — вот цель. Единственная. Он дирижёр этого оркестра.

Хавьер шагнул к ней, его рука сжалась на её плече. Ткань куртки была холодной, под ней — стальные мышцы.

— Я иду за ней. Ты — как хочешь.

Прежде чем она успела ответить, здание содрогнулось. Глухой, мощный удар прокатился по полу, заставив завибрировать стены. Где-то далеко, у парадного входа, взрыв вырвал из стерильной стены кусок бетона и стали.

Марко Веронези опустил бинокль. Взрыв сработал штатно. Тяжёлые бронированные двери главного входа выгнулись наружу, словно картонные. Клубы дыма и бетонной пыли вырвались в морозный альпийский воздух.

— Группа «Альфа», вперёд, — его голос в рации был ровным, лишённым эмоций. — Зачистка первого уровня. Огонь на подавление. Не ввязываться в затяжные бои. Двигаться.

Его люди скользнули в пролом. Профессионалы. Лучшие. Он сам их отбирал. И теперь вёл на убой.

Он оглянулся. Лес вокруг был неподвижен. Снаружи царил покой. Снег поглощал все звуки, превращая мир в вакуум. Ни шороха, ни крика птицы.

Марко знал эту тишину. Обманчивую. Тишину перед атакой.

Где-то там, среди этих идеальных елей, сидит вторая команда. Призраки Хелен. Ждут, когда он и его ребята сделают всю грязную работу.

Он достал из кармана телефон. На секунду палец завис над иконкой галереи. Там было одно-единственное фото. Лицо его дочери, улыбающейся, с щербинкой между передними зубами. Он не стал открывать. Воспоминание было острее, чем картинка. Просто выключил экран и убрал телефон обратно.

Обратной дороги нет. Есть только приказ.

Внезапно в его наушнике, поверх треска радиопереговоров, раздался другой звук. Высокочастотный, режущий визг, будто кто-то пилил металл. Он шёл не со стороны главного входа. Он доносился с технической стороны здания, из зоны вентиляционных шахт.

Третья сила. Они уже здесь.

В это же самое мгновение в другом месте, в узком техническом коридоре, Антон по прозвищу «Сыч» опустил плазменный резак. Металл вокруг вырезанного круга в стене серверной светился расплавленной вишней. От него шёл густой, едкий дым.

— Чисто, — бросил он своим прикрывающим.

Два бойца из команды Воронова молча кивнули, их автоматы сканировали коридор. «Сыч» ненавидел это. Он был аналитиком, технарём. Его оружием была клавиатура, а не ствол. В одном ухе у него был крошечный наушник, из которого лилась тихая, спокойная эмбиент-музыка. Маленький островок порядка посреди этого ада.

Его пальцы, тонкие, как у пианиста, уже летели над портативным терминалом, подключаясь к вскрытой сети «Санктума». Он не слышал хора безумия. Он слышал только бинарный код.

Его задача была проста: не люди. Данные. Весь архив Кросса. Исходный код «Шума».

А внутри, в красном коридоре, перед Хавьером и Евой с тихим щелчком разблокировались внутренние двери. Ловушка стала ареной.

Хавьер не стал ждать. Он рванул вперёд, в тот коридор, который, судя по найденным схемам, вёл в медицинское крыло. Он не оглянулся на Еву. Их союз был фикцией, временным перемирием, которое только что закончилось. Сейчас каждый был за себя.

Он бежал по стерильно-белому полу, теперь залитому красным светом. Его ботинки гулко стучали, вторя какому-то далёкому, рваному ритму из хора сумасшедших. Пятьдесят метров. Сто. Коридор казался бесконечным.

И тут он услышал шипение.

Прямо перед ним, из стены с мягким пневматическим звуком выехала тяжёлая стальная панель, полностью перекрыв проход. Одновременно с этим слева открылся новый путь, которого секунду назад не было.

— Сука, — выдохнул он.

Протокол «Лабиринт». Он не просто блокировал. Он менял геометрию. Он играл с тобой. Кросс построил не крепость, а головоломку, призванную разделить, измотать и уничтожить любого, кто вторгся внутрь. Все схемы, которые они изучали, теперь были бесполезны.

Он повернул в новый проход. Ещё один коридор, точная копия предыдущего. Снова бег. За поворотом он увидел его.

На полу, спиной к стене, сидел мужчина в больничной пижаме. Он обхватил колени руками и раскачивался взад-вперёд, глухо ударяясь затылком о стену. Тук. Тук. Тук. Он был одним из источников шума. Из его горла лилась тихая, зацикленная мелодия из трёх нот, от которой сводило зубы. Его глаза были пустыми. Он смотрел сквозь Хавьера, сквозь стены, в свою личную бездну.