Его голова дёрнулась в последний раз. Тело обмякло в руках Хавьера. Он разжал пальцы. Тело программиста медленно ушло под воду, оставив после себя лишь расходящиеся круги.

Тишина.

Сверху больше не доносилось ни звука.

Хавьер остался наедине с последними словами мертвеца. Нет списка. Якоря. Кросс.

Осознание ударило, как кувалдой по затылку. Стамбул. Гамбург. Все трупы, оставленные на пути. Вся эта отчаянная гонка была погоней за призраком. За ложной веткой.

Он медленно повернул голову. Ева смотрела на него. В её глазах не было удивления. Он увидел там то, что боялся увидеть больше всего: холодный, трезвый расчёт. Она не выглядела разочарованной. Она выглядела так, будто получила именно то, за чем пришла.

Он подплыл к ней. Вода между ними казалась наэлектризованной.

— Ты знала, — это был не вопрос. Это было утверждение.

— Я догадывалась, — её голос был ровным, безэмоциональным. — Я знала, что список — это приманка. Слишком просто для них. Я не знала, что именно они ищут. Теперь знаю.

— И ты привела меня сюда, чтобы он сказал это мне? — ярость в его голосе была сдавленной, низкой.

— Я привела тебя сюда, потому что знала, что команда Рихтер придёт за тобой. И знала, что они приведут меня к Арифу. А ты был хорошим тараном, чтобы пробить эту стену. Ты справился.

Блядь. Она даже не пыталась врать. Этот цинизм был хуже любого предательства. Он был просто инструментом. Одноразовым. Его одержимость, его боль по поводу сестры — всё это было для неё лишь рычагом.

Инстинкт кричал ему свернуть ей шею прямо здесь. Но слова мертвеца вцепились в его мозг. Якоря. Кросс. Она знала больше. Сейчас она была единственным ключом.

Он ненавидел её. Но она была ему нужна.

Это осознание было омерзительнее, чем запах, который их окружал.

В ситуационном центре Aethelred Consortium не было хаоса. Были холод, тишина и стерильность. Единственный звук — низкий, ровный гул серверов. Хелен Рихтер сидела перед стеной из мониторов, её спина была идеально прямой. Она была центром этой тишины, островом спокойствия посреди бури.

На главном экране дёргалось изображение с нашлемной камеры Марко. Хелен видела всё: панику, дым, стрельбу. Она видела, как Хавьер Рейес и неизвестная женщина исчезают в дыре в полу. Провал. Полный, катастрофический провал.

Её большой палец с силой вжимался в подушечку указательного под полированной поверхностью стола. Острая, заземляющая боль была единственным, что выдавало её внутреннее состояние.

«Негативная итерация», — пронеслось в её голове. Эвфемизм для слова «провал». Она ненавидела это слово. Провал — это то, что случилось с её отцом. Он проявил слабость, и система его сожрала. Она не повторит его ошибку.

И тут трансляция с камеры Марко вздрогнула. Её люди, оперативники Aethelred, начали падать. Их убирали профессионально, точными выстрелами. Другая команда. «Чистильщики». Но не её.

Хелен подалась вперёд, её глаза сузились.

Камера Марко упала вместе с ним. Перед тем как сигнал пропал, объектив на долю секунды зафиксировал лицо одного из нападавших. Молодой парень, сосредоточенный, с мёртвыми глазами и гарнитурой в ухе.

Хелен застыла.

Она знала это лицо. Её система, «Оракул», сотни раз прогоняла досье конкурентов. Антон. Позывной «Сыч». Лучший полевой техник и оперативник Дмитрия Воронова.

Русские.

Её взгляд метнулся к другому монитору, где мигала точка маячка, который привёл её команду в эту ловушку. Точные координаты. Воронов не мог оказаться там случайно. Так не бывает.

Он знал. Знал, где и когда нанести удар.

А это означало только одно.

Кто-то передал ему эти координаты. Кто-то из её команды. Кто-то, кому она доверяла.

Её мигрень, которая тупым обручем сжимала череп последние несколько часов, внезапно исчезла. Боль сменилась абсолютной, ледяной, кристальной ясностью. Мысли стали острыми, как осколки стекла.

Она смотрела на погасший экран, но видела не его. Она видела лицо Марко. Его преданность. Его слова. Его быстрый, украденный взгляд на фотографию дочери.

Слабость. Или прикрытие.

Холод, не имеющий ничего общего с температурой в помещении, начал медленно расползаться по её венам. Её враг был не только в Москве. Он был не только в грязных трущобах Джакарты.

Он был рядом. В её команде.

Хелен Рихтер медленно откинулась на спинку кресла. Её лицо было похоже на маску из слоновой кости. В её глазах больше не было боли. Только твёрдость стали и холодное, безжалостное обещание.

Она его найдёт. И она его уничтожит.

Сингапур встретил их липкой влажностью и безразличием. Убежищем стала тесная пластиковая ячейка, которую здесь называли отелем.

Конденсат монотонно капал с решётки старого кондиционера. Кап… кап… кап. Ритмичный, навязчивый звук, от которого нельзя было укрыться. Каждая капля билась о поддон с точностью метронома. Отсчитывала секунды его провала.

Он сидел на краю узкой койки, жёсткой, как доска. Спина болела, рёбра ныли тупой, неотступной болью. В голове стучал собственный, рваный ритм — отголосок перестрелки в Джакарте, адреналинового пожара. Теперь от него остался только холодный пепел.

Капсула была белой и стерильной, как палата. Один иллюминатор, мутный от солёного воздуха, выходил на грузовой порт. За ним раскинулся другой мир — мир гигантских кранов, похожих на доисторических насекомых, мир гудящих кораблей и россыпи огней в маслянистой воде.

Мир движения. А здесь, в этой коробке, время застыло.

Ева стояла у иллюминатора, неподвижная, как статуя. Она не смотрела на порт. Она смотрела в никуда. Её силуэт, вырезанный на фоне ночного города, казался чужеродным, слишком острым для этого мягкого, влажного мира.

В воздухе между ними висело невысказанное: его ярость, её подозрения, её ледяное спокойствие. Он ненавидел эту тишину. Она была хуже крика.

Кап… кап… кап.

Звук царапал нервы, залезал под кожу. Хавьер подумал об «акустических якорях», о которых бормотал умирающий программист. О мелодиях, вшитых в чужое сознание. Может, и у него теперь есть свой якорь? Этот звук. Этот проклятый, монотонный стук капель.

Он заставил себя пошевелиться. Боль прострелила бок. Плевать.

Он потянулся к рюкзаку, достал защищённый ноутбук Люсии. Тяжёлый, как надгробная плита. Положил его на колени. Холодный пластик. Он включил ноутбук, и экран ожил, заливая капсулу мертвенно-синим светом.

Запрос пароля.

Он пробовал десятки раз. Даты рождения, имена, клички домашних животных, которых у них никогда не было. Всё, что приходило в голову. Всё было неправильно. Он смотрел на мигающий курсор, и кулаки сжались сами собой.

И тут, глядя на огни порта, на бесконечное движение, он вспомнил. Место, где всё было неподвижно. Маленькая, выжженная солнцем деревушка в Андалусии, где они выросли. Место, из которого он сбежал, как из тюрьмы, и о котором она всегда говорила с тихой тоской.

Он почти забыл название. Почти.

Его пальцы, разбитые и грязные, медленно набрали слово:

Нажал Enter.

Экран моргнул. Пароль был принят.

На секунду его захлестнуло. Он взломал её защиту. Но тут же в груди кольнуло — остро, как иглой. Пароль был таким простым. Таким очевидным. Он просто забыл. Забыл то единственное, что для неё было важно.

На экране открылся рабочий стол. Несколько папок. «Счета». «Контакты». «Aethelred». И одна, без названия, просто с символом лабиринта. Тем самым, что нарисовал кровью умирающий в Стамбуле. Хавьер кликнул на неё.

И экран снова изменился. Вместо файлов он увидел таймер. Огромные красные цифры в центре экрана.

20:00

Под ними строка текста: