Он поднёс к глазам бинокль. Линзы мгновенно покрылись тонкой плёнкой инея, и ему пришлось протереть их замёрзшим пальцем в перчатке. Изображение стало чётким.

«Санктум» был монстром, сшитым из двух разных эпох. Старое крыло, тёмное, почти готическое, казалось вросшим в гору. Его остроконечная крыша и узкие окна-бойницы были подёрнуты снегом.

К нему, словно уродливый паразит, прирос новый корпус — стерильный прямоугольник из стекла и матового бетона. Его окна светились холодным, безжизненным синеватым светом. Это была не больница. Это была лаборатория. Или тюрьма.

— Камеры по периметру, — голос Евы справа был почти шёпотом, но в этой тишине прозвучал как выстрел. — Двенадцать штук. Тепловые датчики на подходах к новому крылу. Старое — чистое. На вид.

Хавьер не опускал бинокль.

— «На вид» — ключевое слово. Они не оставили бы такую дыру в обороне. Это приманка.

— Именно поэтому мы ей и воспользуемся, — ответила она.

Хавьер сжал зубы. Её спокойствие было неестественным. Она лежала рядом, неподвижная, как камень, и казалось, этот убийственный холод её совсем не трогал.

Он перевёл фокус на дальний конец старого крыла. Там, почти у самой земли, чернел провал — служебный вход, заваленный снегом. Путь внутрь.

Она сама сюда шла, — мысль была не новой, но здесь, перед лицом этого ледяного чудовища, она приобрела новую остроту. Люсия. Его сестра. Не солдат. А он, Хавьер, врывается сюда, ведомый яростью и виной. Он вторгается в её войну, не зная правил.

Эта мысль была как ледяной крюк, засевший под рёбрами. Он спасает её или рушит её единственный шанс?

— Готов? — спросила Ева.

Хавьер молча кивнул. Слова были лишними. Он оттолкнулся от земли, разминая затёкшие мышцы, и начал спуск. Склон был крутым, покрытым настом. Ноги то и дело проваливались.

Хавьер двигался первым. Он закрепил трос за скальный выступ, проверил карабин на поясе Евы, затем на своём. Щелчок металла по металлу прозвучал неестественно громко.

— Иди, — бросил он.

Она скользнула вниз, легко и бесшумно. Он последовал за ней. Несколько минут напряжённой работы, и они оказались у подножия стены. Рядом со служебным входом, на уровне человеческого роста, темнело подвальное окно. Рама прогнила, стекло давно выбили.

Ева заглянула внутрь.

— Темно. И тихо.

— Слишком тихо, — пробормотал Хавьер. — Не нравится мне это.

Он подсадил её. Ева легко вжалась в узкий проём и исчезла внутри. Через секунду из темноты донеслось:

— Чисто.

Он забросил внутрь рюкзак и полез следом. Последнее, что он увидел, — усыпанное ледяными звёздами небо. Потом тьма поглотила его. Здание захлопнуло пасть.

Внутри их встретил запах. Смесь вековой пыли, гниющего дерева и чего-то неуловимо-медицинского. Воздух был неподвижным и холодным. Хавьер включил налобный фонарь. Узкий луч выхватил из мрака каменные стены, покрытые плесенью.

— Подвал. Похоже, склад, — сказал он, его голос гулко отдавался от стен.

Они двинулись по узкому коридору. Тишину нарушал только хруст мусора под их ботинками. Хавьер шёл впереди, держа наготове пистолет. Каждый шорох заставлял его замирать.

Они вышли к бетонной лестнице, ведущей наверх.

— План Люсии, — прошептала Ева. — Нам нужны чертежи. Где-то здесь должен быть архив.

Хавьер кивнул и начал медленный подъём. На первом этаже их ждали длинные, гулкие коридоры. Двери палат стояли нараспашку, открывая вид на пустые комнаты с ржавыми остовами кроватей. В свете фонаря ржавые остовы кроватей отбрасывали уродливые тени. Место кишело призраками.

— Сюда, — указал Хавьер на дверь с полустёртой табличкой «Verwaltung». Администрация.

Дверь поддалась с протяжным скрипом. Внутри — разгромленный кабинет. Перевёрнутый стол, разбросанные бумаги. Но что-то было не так. Хавьер присел на корточки. Слой пыли был ровным. Слишком ровным.

Его взгляд зацепился за стену. За старым куском штукатурки виднелся электрический щиток. Инстинкт заставил его поддеть крышку ножом.

И замер.

Внутри, среди сгнивших проводов, был проложен идеально ровный, новый жгут. Чёрный, глянцевый. Оптоволокно. Он исчезал в толще стены.

— Блядь, — выдохнул Хавьер. — Ева.

Она подошла, заглянула ему через плечо. Её лицо в свете фонаря было непроницаемым.

— Я же говорила. Приманка.

— Это не просто приманка, — он провёл пальцем по гладкому кабелю. — Это ловушка. Всё это крыло — один большой сенсор. Они наблюдают. Каждый наш шаг.

Воздух в комнате будто сгустился. Стены начали давить. Они не охотники. Они — лабораторные крысы в лабиринте.

— Ищем быстрее, — бросила Ева, и её голос стал ниже и быстрее.

Они нашли архивную комнату дальше по коридору. Ряды высоких металлических шкафов уходили в темноту. Они начали методично вскрывать ящики. Большинство были пусты.

— Пусто, — сказал Хавьер, захлопывая очередной ящик с грохотом. — Либо их перенесли, либо…

Он не закончил. Ева стояла у одного из шкафов и не двигалась. Она держала в руках тонкую картонную папку.

— Ева?

Она не ответила. Хавьер подошёл ближе. Она смотрела на пожелтевший лист бумаги. Он заглянул ей через плечо. Это был детский рисунок. Неумелой рукой был нарисован дом, солнце и маленькая фигурка девочки. Вокруг девочки, словно аура, были нарисованы странные, повторяющиеся круги. Как эхо.

Что-то в её лице дрогнуло. Непроницаемое выражение, которое она носила с момента их встречи, на секунду исчезло.

Её пальцы, сжимавшие картон, побелели. Губы были плотно сжаты.

Но в её глазах… В её глазах он на секунду увидел то, что заставило его похолодеть. Не ярость убийцы. Не расчётливый холод стратега. Там была растерянность потерявшегося ребёнка. Полная, абсолютная. И очень старая.

— Ева. Что там? — спросил он тихо.

Она вздрогнула, словно очнувшись.

— Ничего, — её голос был сдавленным, чужим.

— Я вижу, что не ничего, — настаивал он. — Если это как-то связано…

— Я сказала, ничего! — рявкнула она, резко захлопывая папку и запихивая её обратно в шкаф. — Это место… оно давит. Двигаемся.

Она резко отвернулась, но Хавьер успел заметить, как дёрнулся мускул на её челюсти. Он не стал задавать вопросов. Но теперь он был уверен. Её месть родилась здесь, в этих пыльных коридорах. Это было что-то личное. И это делало её ещё более опасной.

В транспортном фургоне, несущемся по альпийскому серпантину, было темно и шумно. Команда Марко — шесть человек в чёрной форме — тихо переговаривалась, проверяя оружие.

Марко Веронези сидел в стороне, молча. Он знал, что это билет в один конец. Хелен не сказала ему этого прямо. Ей и не нужно было. Он видел это в её глазах.

Он стал риском. А риски в мире Хелен Рихтер обнуляли.

Он достал из кармана телефон. Секунду поколебался, затем разблокировал экран. Ярко вспыхнула фотография улыбающейся девочки лет десяти. Его дочь. Анна. Он смотрел на неё несколько долгих, бесконечных секунд.

Затем, методичным движением большого пальца, он нажал на иконку корзины.

«Удалить фото?»

Он нажал «Да».

Изображение исчезло.

Он открыл список контактов. Нашёл запись «Дом». Удалил. Затем стёр номер Воронова. Потом — все остальные. Когда в памяти не осталось ничего, он выключил телефон, вынул сим-карту и сломал её пополам.

Он откинулся на спинку. Теперь он был готов. Он закрыл глаза. Впереди было только гнездо. И приказ.

Тяжёлая стальная дверь, отделявшая старое крыло от нового, открылась с тихим шипением. Они шагнули в другой мир.

Контраст был шокирующим. Пыль и тлен сменились стерильной белизной. Воздух стал другим — отфильтрованным, с запахом озона и медикаментов. Под потолком горели светодиодные лампы, заливавшие коридор ровным, безжалостным синим светом.

Тишина здесь была иной. Не мёртвой, а живой, напряжённой. Тишина операционной.