— Кто тебя обидел, душа моя? — ласково спросил мужчина кондитера. Женщину как будто подменили: движения её стали мягкими и плавными, черты лица смягчились. Она посмотрела на собеседника огромными невинными глазами и быстро-быстро захлопала ресницами. В этой ипостаси она со своими золотыми волосами под прозрачной шапочкой, в белой поварской форме и светлом фартуке стала красивой и нежной, как ангел с рождественских открыток.

— Что ты, Лёва, ничего страшного. Нам привезли доставку, я смотрю, чтобы всё было в порядке.

Лев Эдуардович перевел взгляд на Настю.

— А, Настя! Что, всё-таки решила уйти из декораторов? Верное решение! — он самодовольно усмехнулся. — Всё как я говорил. А что я ещё мог сказать после того убожества, в которое ты превратила мой ночной клуб? — он почесал жирный подбородок. — Вообще, по совести, надо взять с тебя за совет. Но ты же знаешь, — он бросил взгляд на кондитера. — Настоящего мужчину отличает щедрость. Пусть это будет мой тебе подарок!

Шестым, присущим только женщинам чувством Настя поняла, что только что стала врагом ангелоподобной женщины и лучше не оставаться с ней наедине. Впрочем, Настя не собиралась задерживаться здесь дольше необходимого. Пусть играют в свои игры сами.

— Что же вы тогда не сняли мой декор? — спросила Настя. — И фотографии в соцсетях выкладываете? Кстати, вашим посетителям, судя по репостам, нравится.

— Из жалости, из чистой жалости, — сокрушался Лев Эдуардович.

— Из жалости зажать оплату за работу перед Новым годом? — насмешливо спросила Настя. — Мы месяц согласовывали, закупали и монтировали, и до последнего момента вас всё устраивало. По совести, это я должна подать на вас в суд.

— А кому ты докажешь, что делала всё это не из любви к профессии? У нас был договор? Нет, ты просто неправильно меня поняла. Жизнь — суровый учитель, Настя, и кто-то должен был преподать тебе этот урок.

Он повернулся к кондитеру и притянул её к себе.

— Вот посмотри на мою кошечку. Сразу видно — умная женщина. Видишь, Настя, талантливые люди становятся женами настоящих мужчин и хозяйками собственных пекарен. Правда, ангел мой?

Женщина нежно улыбнулась. Лев Эдуардович довольно осмотрел её правильное лицо с пухлыми губами, точеную фигурку и сказал:

— Время обеда! Дин-дон! Ангелина, я тебя забираю. Настя выпечет твои пряники. Ну же, ангел мой, дай бедной девочке заработать на бутылку шампанского. А ты, — бросил он Насте. — Цени мою щедрость.

Ангелина запаниковала. Было видно, как она пытается не потерять ангелополобности, и это требует от неё огромных усилий.

— Конечно, дорогой, — проворковала она. — Иди, я тебя догоню. Оставлю Настеньке инструкции.

Всё случилось так быстро, что Настя не успела возразить. Лев Эдуардович ушёл, и как только за ним закрылась дверь, Ангелина превратилась в демона. Казалось, что она не бросилась вырывать Насте волосы только из-за разложенных рядов сырых пряников.

— Значит, это ты с ним месяц шашни крутила? Бессмертной себя возомнила? Не трогай тут ничего, дрянь такая. Будешь сидеть на складе, пока не вернусь. А там я с тобой поговорю.

Она провела ладонью перед Настиным лицом. Настя почувствовала, что тело перестало её слушаться и двинулось вперед.

— Коробки с собой забери, — зло бросила Ангела.

Настя взяла коробки, стоявшие около стола, и послушно, как марионетка, пошла на склад. Тяжелая дверь закрылась за ней, в двери провернулся ключ, и в тот же миг наваждение спало.

— Дайте догадаюсь, — сказала Настя в воздух. — Здесь нет связи, и камера не работает, — она достала телефон. Так всё и было.

— Кажется, я начинаю понимать здешние правила, — невесело усмехнулась девушка. Она поколотила дверь. Несмотря на грохот, никто не пришел. Тогда Настя прошлась по складу. Склад был в подвальном помещении и освещался двумя узкими окошками под самым потолком, в которые Настя при всем желании не смогла бы протиснуться. Оставалось ждать.

Настя села у стены, вытянув ноги и запрокинув голову. Удивительно, но в ней звенело спокойствие. За последние дни было мало моментов, когда она могла бы просто остановиться и посмотреть на луч солнечного света из окошка. Приятно пахло имбирными пряниками.

— Эй, — послышался голос. — Эй, там, наверху!

Настя опустила взгляд. Из коробки, которую она принесла, с трудом выбрался пряничный человечек. Белой глазурью ему нарисовали кудрявые волосы и ажурный кафтанчик, белые глазки и белый рот. Человечек выпрямился. Поразительнее всего было не то, что он двигался, а то, что гнулся и не рассыпался на части, как это сделал бы обычный пряник. Впрочем, одна рука у него была отломана.

— Помоги нам.

— Постараюсь, — сказала Настя. — Чем помочь?

— Помоги нам сбежать.

Настя встала, с трудом дотянулась до окошка, открыла его и подняла пряничного человечка на ладони:

— Пожалуйста.

— Я не уйду без своего народа, — сказал человечек. Настя пожала плечами, опустила человечка обратно на коробку и снова села к стене. Она сидела и думала о том, как 31 декабря днём поедет к родителям по дороге среди уссурийской тайги, мимо елей и далеких сопок, припорошённых снегом. Удивительно: она могла живо представить, как едет в родное село, но не могла вспомнить, как село называется и где находится. Кто ещё там будет? Есть ли у неё братья или сестры? Купила ли она всем подарки?

— Ты странный человек, — сказал пряник. — Я думал, вы более эмоциональные. Я думал, что ты удивишься, или посочувствуешь, или разозлишься, или спросишь меня, кто мой народ.

— Ты бы ещё предложил мне спросить у оборотня, почему он хотел меня съесть, — улыбнулась Настя. — Что надо, то ты расскажешь, чего не надо, я не узнаю.

Человечек озадаченно нахмурил белые брови.

— Ты странная. Но я расскажу. В любом случае, у меня нет выхода. Предупреждаю сразу: мы невкусные.

— А я думаю, вы оооочень вкусные. Я думаю, что вы такие вкусные, что вас съедят, несмотря на крики и мольбы о пощаде. Я думаю, что перед этим вас заставят танцевать на столах в ночном клубе этого толстого льва, который увёл кондитершу на обед.

— Как ты догадалась? — человечек был поражен.

— Нюх, — сказала девушка. — Я Настя. У тебя есть имя?

— Я ещё не успел, — засопел пряник. — Понимаешь, были более важные дела, чем придумывать имя. Но я обязательно придумаю его, если доживу до завтрашнего утра.

— Тогда я дам тебе прозвище. Ты будешь Снежок.

— Мои обрывочные знания говорят мне, что это кошачье имя.

— Но оно тебе подходит. Откуда вообще ты мог их получить? Из муки?

— Да. Мука, яйца, корица, имбирь и всё такое, обрывки их памяти живут во мне.

Они замолчали. Настя стала заплетать волосы в тонкую косичку и тихонько напевать.

— А, я понял, почему ты такая спокойная. Кто-то сейчас придёт и спасёт тебя, — сказал пряник. Настя нахмурилась и распустила косичку:

— Что? Нет, конечно, нет. Кто может внезапно прийти мне на помощь? Кстати, сколько вас? — она поспешила перевести тему. — Как можно вас отсюда эвакуировать?

— Нас уже три сотни. Женщина складывает мой народ в большие пластиковые короба и закрывает крышку. Меня она надкусила, чтобы попробовать, и выбросила — к счастью, она не любит сладкое. Я перебрался из урны в твою коробку, пока она была занята толстяком, и так попал сюда.

— То есть я могу просто взять эти коробки и вынести вас, правильно? Или просто открыть крышку, а вы сбежите сами?

— Не всё так просто, — человек сел на край коробки, его плечи печально опустились. — Понимаешь, если сбежим мы — она напечет новых. Я считаю, что ни один пряник не заслуживает такой судьбы, которую она нам готовит. У нас есть сознание, понимаешь? Мы живые! Мы любим, мы страдаем, мы чувствуем боль.

— То есть, — сообразила Настя, — ты хочешь, чтобы никто в ночном клубе Льва Эдуардовича не ел говорящие пряники?

— И чтобы никто никогда не ел говорящие пряники, — горячо закивал Снежок. — Есть обычная выпечка, почему бы не есть её? Зачем нужно было создавать, а затем унижать и уничтожать нас?