Настя нахмурила лоб.

— Я не помню. У меня от твоих вопросов болит голова, — она рассердилась. — Зачем ты портишь такой хороший вечер?

— Настя, — Андрей взял девушку за плечи. — Налог, который ты платишь Джинджер по договору. Какой он?

Это Настя помнила чётко. Цифра как будто стояла у неё перед глазами:

— Шесть процентов.

Пальцы Андрея сжались сильнее. Насте стало больно.

— Ты внимательно читала договор?

— Я его просмотрела, нормальный типовой договор…

— Шесть процентов от чего, Настя? И в какой валюте?

Настя смотрела на Андрея пустым взглядом.

— Настя, ты платишь собственной жизнью. И мне кажется, что Джинджер считает процент не от количества доставок. Тебя осталось слишком мало. Ты скоро исчезнешь.

Ужас заполнил схватил Настино сердце когтистой рукой. Она внезапно ярко вспомнила свой сон.

— Я не знала, — пробормотала она. — Я не думала, что такое возможно. Андрей, что мне делать?

— Разорвать контракт. Я тут бессилен, она всегда действует в правовом поле, так что тебе придётся сделать это самой. Хочешь, я буду стоять рядом? Обычно моё присутствие действует убеждающе, — Андрей похрустел костяшками пальцев.

— Нет, не надо. Я сама, — Насте не хотелось впутывать Андрея в свои проблемы. — Просто не снимай с меня метку, ладно?

— Не сниму, — Андрей поколебался, взял Настину руку и поцеловал её. — И всё-таки, я буду неподалеку.

* * *

Когда они попрощались, начинался снег. Легкий, полупрозрачный, он лежал на земле тонким синтепоновым одеялом, когда Настя припарковалась у старого двухэтажного дома Джинджер. Девушка вышла из машины. Внезапный порыв ветра распахнул дверь дома изнутри, ударил кованный фонарь над входом — единственный источник света, и свет тревожно заметался по земле и стенам, — и смёл тонкий снег перед Настей, как будто расчищая ей дорогу.

Окна были пусты и безжизненны. Это было удивительно — утром Джинджер сетовала, что склад завален доставками, и была очень недовольна, что Настя собиралась приехать только после заката. Настя поднялась по скрипучей лестнице вверх. Дверь средней квартиры на втором этаже тоже была открыта. Настя внезапно поняла, что никогда не видела и не слышала других жильцов. Живёт ли тут кто-то, кроме Джинджер?

Дом остыл. На верхних ступеньках подъездной лестницы намёрз тонкий лёд, и Настя ухватилась за перила, чтобы не упасть — ведь ступени были крутые и узкие, а пролёты высокие. Так, осторожно передвигаясь, она почти дошла до верха, когда из боковой квартиры тенью бросился девушке под ноги чёрный кот. Настя не удержалась, взмахнула руками и упала, ударившись головой. Наступила темнота.

Настя очнулась на диване в квартире Джинджер. Хозяйка дома сидела у стола и смотрела, как за высокими окнами бушевала метель. Ветер со всей силы бросал снег в стекло, стекло жалобно позвякивало, деревянные рамы тряслись.

— Как я устала от этого, — сказала Джинджер. — Почему за столько лет у меня не появилось даже пластиковых окон? Я уже не говорю о нормальной квартире, где-нибудь в центре города, да даже на окраине — я была бы согласна на новостройку, — Джинджер подняла стоящий перед ней бокал с красным вином и сделала глоток.

— Посмотри на мою стаю. Они живут свой век, но живут его ярко, красиво, насыщенно. Они свободны. А знаешь, почему я привязана к этой дыре, Васенька?

— Не называй меня так, — резко ответил черный кот. Он сидел на стуле напротив Джинджер, и хвост его недовольно дергался, как змея.

— Что, братец, всё еще гордишься своим родовым именем? — Джинджер рассмеялась и сделала ещё один глоток вина. — Ты слишком жалок сейчас, чтобы им называться. Здесь ты — Васенька. Вася. Василий. Ходишь в лоток, точишь когти. Чёрный кот, умный кот. Вааасенька.

Василий зашипел:

— Кто бы говорил, самка собаки! Если бы был жив отец…

Джинджер снова засмеялась и залпом осушила свой бокал.

— Ах, отец! Иван-царевич, Иван-добрый молодец, Иван — младший сын… Редкостный мерзавец. Если бы отец был жив, ты бы и не вспомнил, что у тебя есть сестра — как он ни разу не вспомнил о моём существовании. Но знаешь, я ни капли тебе не сочувствую. У тебя было всё: любовь нашего отца, живая мать, родовое имение, богатство и власть. Хотя ты такой же полукровка, как и я. Чем ты лучше меня? Чем твоя мать была лучше моей? Только тем, что родила мальчика? Ах, наследник! Отец возлагал на тебя бооольшие надежды. И где его надежды сейчас? Бежали из дома, проиграли имущество, прячутся на краю света в развалюхе со сквозняками!

— Я всё верну, — огрызнулся кот. — Как только ты передашь мне управление делом, я раскручусь, верну наше поместью и увезу тебя с собой.

— Ну уж нет, Васенька. Я с тобой не поеду, — Джинджер налила ещё вина. — Когда всё закончится, я полечу в Таиланд. Буду собирать и продавать бананы. Начну новую жизнь, — язык женщины уже слегка заплетался, мысли путались. — Я слишком долго в этом доме. Когда я попала сюда, я была совсем щенком. Моя несчастная мать погибла на охоте, пытаясь нас прокормить. Никто не хотел мне помогать, меня сторонились, держали за оборотня второго сорта. Ты хоть знаешь, каково это — лежать зимней ночью под стеной и знать, что это твоя последняя ночь?

Вьюга снаружи не утихала. Джинджер поплотнее закуталась в шаль.

— Да, вот такая той ночью была погода… Я просила о крове и работе. Я была согласна на что угодно, лишь бы выжить. И, как видишь, — она усмехнулась. — Выжила.

— Я бы на твоём месте устроился получше, — сказал кот. — В конце концов, у тебя было полно времени и все карты на руках.

— Да, — сказала Джинджер после короткой паузы. — Я умею признавать чужую правоту. Но я не жалею о прошедшем времени. Первые несколько десятков лет я была другой: я жалела, я любила, я сопереживала. Это были хорошие годы. И хорошо, что они прошли.

В носу у Насти засвербело от пыли, и она громко чихнула.

— Очнулась, дорогая моя? — не оборачиваясь, спросила Джинджер. — Я совершенно искренне и честно предупреждала о том, что может быть наложен штраф. Я работаю давно, и у меня есть репутация, знаешь ли.

Кот соскочил со стула, запрыгнул Насте на грудь и лёг. Он не отрываясь смотрел на Настю огромными жёлтыми глазами.

— Из-за твоего самовольного выходного мы выпали из графика, — продолжала Джинджер.

— Как будто вас на самом деле это волнует, — прохрипела Настя. Горло пересохло, ужасно хотелось пить.

— Меня не волнует судьба посылок, ты права, — сказала Джинджер. — Но я хочу получить свою прибыль и твой налог.

Она встала и подошла к дивану.

— Мне очень повезло с тобой. Я думала, что буду действовать аккуратно, что последний взнос по своему контракту растяну ещё на год — но в тебе столько жизни и силы, что мне как раз хватает. Не переживай, — Джинджер потрепала Настю по щеке. — Мы заботимся о своих работниках. В обмен ты получишь чудесное тихое место в небытии. Древние философы сказали бы, что это новый уровень существования. Что может быть лучше для этого мира, полного страданий, чем раствориться в моменте перехода старого года в новый?

— Да что угодно лучше этого, — сказала Настя. — Таиланд. Филиппины. Деревня. Карусель на центральной площади. Почему бы вам не поменять свои злобные планы и не повеселиться от души с друзьями?

— Потому что у меня нет ни веселья, ни друзей, ни души, моя дорогая.

Джинджер внимательно осмотрела Настю. Кот придавливал девушку к дивану, и она не могла пошевелиться, не то что встать, так что Джинджер спокойно повертела Настиной головой в разные стороны, пальцами раздвинула пошире веки на правом глазу и осмотрела зрачок, согнула и разогнула Настины руки и ноги.

— Возможно, ты получила легкое сотрясение, и у тебя будет несколько синяков, но на этом всё — ни растяжений, ни переломов. Это замечательно. Скоро ты снова приступишь к работе. Приготовься: на этот раз мы изменим формат наших доставок.