В 1980-е и 1990-е годы многие учреждения высокой культуры — музеи, художественные галереи, репертуарные театры, симфонические оркестры и коллективы камерной музыки — умудрялись оставаться на плаву, несмотря на гораздо менее щедрую государственную поддержку, чем в таких странах, как Франция или Германия. Пьесы и музыка Стивена Сондхайма, Сэма Шепарда и Дэвида Мамета получили признание критиков и кассовый успех. Двухсерийная семичасовая эпопея Тони Кушнера о гомосексуальности, СПИДе и политическом консерватизме «Ангелы в Америке» (1992) была удостоена множества наград. Общественные группы граждан и филантропы увеличили поддержку университетских фондов и культурных учреждений, что помогло тысячам художников и музыкантов продолжить свою творческую деятельность. Несмотря на то что многие издательства и книжные магазины с трудом сводили концы с концами, художественная литература талантливых авторов — Тони Моррисона, Элис Манро, Энн Тайлер, Ричарда Форда, Джона Апдайка и других, менее известных, — продавалась хорошо. Так же как и отлично проработанные нехудожественные произведения. Удостоенная премии книга Джеймса Макферсона «Боевой клич свободы» (Battle Cry of Freedom, 1988), история эпохи Гражданской войны, пользовалась огромными продажами. В книжных магазинах и на журнальных прилавках покупателей ждало большое разнообразие серьёзных журналов (многие из них субсидировались богатыми издательствами или университетами).[719] Американцы, желающие получить культурное образование, в том числе большее число людей с высшим образованием, имели более широкий выбор, чем в прошлом.
Провоцируют ли жуткие сцены на телевидении и в кино рост насильственных действий в Соединенных Штатах? Это, конечно, было трудно доказать. Наполненная кровью классика сцены, экрана и школьных курсов английского языка — например, «Макбет» — в прошлом не оказывала такого эффекта. Более того, в 1990-е годы в Америке резко снизилась насильственная преступность, несмотря на распространение хаоса на телевидении и в кино.[720] Сама беспричинность насилия в большинстве произведений популярной культуры, как и зрелищность телевизионного рестлинга, возможно, уменьшила его способность влиять на поведение в реальной жизни. Во всяком случае, остается сомнительным, что распространение крови и крови в американской визуальной популярной культуре, хотя и вызывающее страх, когда оно доступно детям, провоцирует рост насилия среди населения в целом.
Не менее спорно и то, насколько сильно телевидение «упало» с течением времени: С 1950-х годов оно вряд ли было значительным источником культурного подъема. Потребители высокой культуры с ностальгией вспоминали, как раньше телеканал CBS выделял время для воскресных дневных концертов с участием Леонарда Бернстайна и Нью-Йоркского филармонического оркестра. Те времена, конечно, прошли, уступив место профессиональному футболу и другим мероприятиям в воскресные дни. Но американцам, считающим, что телевидение и кино в прошлом были гораздо более назидательными, не мешало бы вспомнить, что кадры бедер и декольте всегда пользовались большой популярностью: В 1960-х годах, когда такие сериалы, как «Беверли Хиллбиллиз», получали высокие рейтинги, общим девизом телевизионных продюсеров было: «Грудь, бабы и веселье».[721] Некоторые наблюдатели утверждают, что фильмы 1970-х годов в сексуальном плане были не менее откровенны, чем фильмы 1990-х годов.
Тем не менее, грубость телевидения и других проявлений американской популярной культуры в 1990-е годы по понятным причинам огорчала многих людей, которые обвиняли её в дальнейшей коммерциализации и деградации американской цивилизации. Несмотря на рост уровня образования, процент взрослых американцев, читавших в 1990-е годы литературные произведения — стихи, пьесы или художественную литературу, — возможно, был меньше, чем в прошлые годы. Так же, как и процент людей, особенно молодых, которые вообще читали какие-либо книги. Главной причиной такого спада называют конкуренцию со стороны кино и особенно телевидения.[722]
Наконец, никто не сомневался, что в 1990-е годы секс в популярной культуре стал широко распространенным и наглядным явлением, и что дети часто подвергались его воздействию, особенно по телевидению. Вопрос о том, влияют ли такие представления на поведение, регулярно оспаривался — в конце концов, в 1990-е годы подростковая беременность снизилась. Более того, сексуальная направленность многих ситкомов — например, эпизода «Сайнфелда» с мастурбацией — вряд ли была подрывной. Тем не менее, казалось, что секс практически постоянно присутствует на телеэкране. Роберт Лихтер, директор некоммерческой исследовательской группы Center for Media and Public Affairs, в 1998 году высказал исторически верное суждение: «Раньше люди думали, что телевидение нацелено на разум 12-летнего ребёнка. Теперь, похоже, оно нацелено на гормоны 14-летних».[723]
ОПРОСЫ, ПРОВЕДЕННЫЕ В СЕРЕДИНЕ 1990-х годов, показали, что большинство американцев считают себя счастливчиками, живущими в Соединенных Штатах, которые они воспринимают как динамичное, перспективное и эффективное общество. В 1994 году в одном из опросов был задан вопрос: «В начале американской истории многие люди считали, что США — лучшее место в мире для жизни. Считаете ли вы их таковыми до сих пор или нет?» Восемьдесят процентов респондентов, включая почти одинаковый процент выпускников колледжей, выпускников средней школы и тех, кто не закончил среднюю школу, ответили утвердительно. Алан Вулф, тщательный ученый, который использует как опросы, так и интервью, чтобы оценить отношение американцев, сообщил о похожих результатах в 1998 году. Для представителей среднего класса, писал он, «идея жить в любой другой стране мира едва ли мыслима».[724]
С другой стороны, опросы того времени также выявляли скрытую народную агрессивность, которая, возможно, способствовала тому, что в начале и середине 1990-х годов многие американцы воспринимали как «упадок», так и обострение «культурных войн». Примечателен опрос Гэллапа, проведенный в 1995 году, в котором были отмечены и хорошие новости: Как и ранее, большинство людей были довольны своей личной жизнью. Это было неудивительно, ведь Соединенные Штаты, которые помогли выиграть холодную войну, были гигантом на мировой арене. Что ещё более важно, экономика быстро улучшалась. Но опрос также выявил интересную закономерность — ту, которая, по сути, часто характеризовала настроения населения на протяжении всех ожиданий, беспокойства и осознания прав, начиная с 1960-х годов: Американцы продолжали желать большего в плане льгот и защиты и с тревогой думали о том, станет ли мир лучше или хуже в будущем.
Конечно, рискованно делать вывод о том, что подобные опросы или интервью представляют собой последнее слово. Тем не менее, настроения, выявленные в ходе таких опросов, указывают на тенденцию, которая, хотя и была заметна в 1980-х годах, к середине 1990-х выглядела достаточно устойчивой: Во многих отношениях у большинства американцев дела шли лучше — с точки зрения реальных доходов, имущества, здоровья и комфорта — и они были этим довольны. Однако они не были так уверены в том, что ждет культуру в целом. Один проницательный писатель так обозначил эти чувства: «Я в порядке — они нет».[725] «Только 35% американцев, опрошенных в 1995 году Гэллапом, считают, что мир стал лучше, чем был во времена их родителей. (Три процента не имеют своего мнения, а 52 процента считают, что стало хуже). Только 23 процента верят, что „следующее поколение детей“ будет жить в лучшем мире».[726]
